Судебная практика в Древнерусском государстве

Доказательства и процедура доказывания в Древней Руси

Ступникова Наталия Николаевна,

аспирант кафедры теории и истории государства и права Воронежского государственного университета.

Научный руководитель – доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Воронежского государственного университета

Сорокина Юлия Владимировна.

Основными началами судебного процесса периода Киевского государства являлась состязательность, обязанности по сбору доказательств лежали на сторонах судебного разбирательства, ими же обеспечивалась и явка на суд. Роль судьи сводилась преимущественно к обеспечению и контролю над порядком ведения процесса. По крайней мере, законодательные акты того времени содержат множество указаний на действия сторон по установлению обстоятельств происшедшего, лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, доставление его в суд и даже исполнению принятого решения, в тоже время умалчивают о функциях судьи в процессе, ограничивая их определением размера наказания.

По своей форме процесс включал в себя три стадии:

1) определение круга участников процесса и сбор доказательств;

2) производство суда;

3) исполнение решения.

Ремонт дома. Как сделать красивую веранду и крыльцо. Узнать сейчас

Сеть спортивных магазинов

sportmagaz.com.ua

1. Определение круга участников процесса и сбор доказательств.

По Русской Правде рассмотрение судных дел – и тех, которые по природе своей являлись гражданскими, и других, относимых к процессу уголовному – производилось по единым правилам. Инициатива для возбуждения любого дела принадлежала лицу, право которого нарушено, именуемому истцом.

Представление об истце – стороне спора, предъявляющей требования в связи с каким-либо правонарушением, формируется довольно рано – уже в первых нормативных актах. Так, Пространная Правда помимо обозначения «кто », употреблявшегося для обозначения лица – инициатора разбирательства вводит новый термин: «истьц » (ст.21) . Происхождение его Правда не объясняет, однако обращаясь к тексту более позднего источника – Псковской судной грамоте – можно предположить, что понятие «истец» вытекает из существа действий стороны по восстановлению нарушенных прав, именуемых словом «искать» означавшим процедуру предъявления иска – «А кто на ком имет чего искать » (ст.62 Псковской судной грамоты) .

«Не доискался» - именно так Псковская судная грамота обозначает ситуацию, когда истец не смог обосновать заявленные требования в суде и решение выносилось не в его пользу (ст.ст.9, 19, 22, 45, 46 и др.). Вообще, слово «искать» в значении предъявлять иск надолго закрепилось в нормативных актах русского права последующих столетий, в том числе в Судебниках, Соборном Уложении.

Личность истца играла важную роль в процессе, поскольку и досудебное следствие и доказывание предмета иска осуществлялось им непосредственно. Он не только являлся инициатором процесса, но и активным его участником, на котором лежали обязанности по установлению лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, сбор доказательств вплоть до производства обыска и обнаружения «поличного». В отдельных случаях – когда ответчик противился явке в суд – истец мог осуществить его привод.

Что же касается стороны ответчика, то данный термин в означенный период отсутствовал. Если быть точным какого – либо обозначения сторон спора, кроме «истец» в древнейших нормативных актах мы не находим. М.Ф. Владимирский-Буданов полагал, что обе стороны процесса именовались истцами, что указывало на отсутствие процессуальных преимуществ для какой либо из сторон . В поддержку данной точки зрения говорит ст.65 Пространной Правды: «аче и кде налезеть удареныи тъ своего истьця, кто его ударил ».

В означенный период времени представление о государстве как участнике спора отсутствовало, однако уже в X – начале XI вв. прослеживается изменение его роли – государственные органы начинают оказывать содействие частным лицам в пресечении преступлений, преследовании обвиняемого и привлечении его к ответственности. А ко времени создания Русской Правды данная деятельность становится самостоятельной функцией государственного аппарата и источником пополнения казны – устанавливается и система денежных штрафов, взыскиваемых в пользу князя.

Как полагал М.Ф. Владимирский-Буданов, русскому уголовно-процессуальному праву было известно понятие коллективного истца, коим выступали семья, род и община . Это во многом было обусловлено существованием права кровной мести. Так, по делам об убийстве и причинении телесных повреждений как на стороне истца, так и на стороне ответчика могли выступать весь род или вся семья. Впоследствии данное положение было ограничено принятием Русской Правды до перечня близких родственников. Со временем коллективность сохранилась на стороне ответчика, где ее выражением явилась круговая порука – ответственности общины по преступлениям, совершенным ее членами при не установлении конкретного лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности.

В данный период времени какие либо указания в нормативных актах на процессуальную правоспособность сторон отсутствуют. Наиболее вероятно, что если и существовали какие-либо ограничения, то они имели место непосредственно на практике и регулировались нормами обычного права.

Стороны участвовали в процессе непосредственно. До конца XIII – XIV столетия вопрос о представителе мог ставиться только в случае, когда лицо, подлежащее привлечению на стороне ответчика, скрывалось от суда.

Как же происходило установление процессуальных отношений сторон? Вероятно договорным способом: стороны о предмете спора, сроке явки к суду, а иногда и о кандидатуре судьи.

Следует отметить, что со времен Русской Правды существовала обязанность судебного разбирательства споров. Так, ст.14 Краткой Правды установила: «Аще познаеть кто, не емлеть его, то не рци ему: мое, нъ рци ему тако: пойди на свод, где еси взял ». Безусловно, что необходимость таких действий могла быть обусловлена только существованием специальной процедуры разбирательства, требующей установления не только обстоятельств совершения кражи, но и обоснования виновности лица, привлекаемого к ответственности, по результатам которой и определялась дальнейшая судьба вещи. Только при таком подходе существование ст.14 Правды становится целесообразным, поскольку имеет своей целью установление надлежащего ответчика.

И здесь мы подошли к характеристике процесса на стадии досудебного следствия, где основная роль принадлежала процедурам свода и гонения следа, сущность которых состояла в следующем.

Свод применялся по делам о хищениях имущества, а основной задачей его являлось определение лица, подлежащего привлечению в качестве ответчика в суде.

Фактически процедура осуществлялась в три этапа: закличь, непосредственно свод и присяга. Закличь предполагал объявление потерпевшим на торгу о пропаже вещи – «заповесть на торгу » (ст.34 Пространной Правды). Как отмечал А.А. Зимин, «заклич производился на торгу не только потому, что в связи с развитием городской жизни рынок становился средоточием торговых операций, но и потому, что после восстания 1068 г. в Киеве Изяслав Ярославич «възгна торг на гору », то есть ставил его под контроль судебно-административной власти князя» .

Закличь имел следующее значение: 1) объявление о пропаже вещи считалось начальным моментом в процессе ее отыскания; 2) таким способом менялся статус вещи, она объявлялась разыскиваемой, выбывшей из законного владения собственника, а, следовательно, исключалась из оборота, а сделки с данной вещи объявлялись не законными. Закличь извещал любого приобретателя вещи об отсутствии у продавца прав на ее отчуждение, а лицо, во владение которого данная вещь попала случайно – о существовании ее собственника.

После проведения заклича устанавливался специальный срок – три дня – в течение которых утраченная вещь могла быть возвращена ее владельцу: «закличють и на торгу, а за 3 дни не выведуть его » (ст.32 Пространной Правды). Процессуальное назначение данного срока было следующим – по истечении его лицо, у которого обнаруживалась разыскиваемая вещь, признавалось виновным и привлекалось к ответственности, а украденная вещь возвращалась владельцу. По-видимому, с точки зрения права трех дней было достаточно для извещения всех членов общины о происшедшем хищении. В этой связи при обнаружении или выдаче краденного имущества до истечения указанного срока дело обстояло иначе, поскольку лицо, владевшее вещью, могло не знать о ее хищении и являться добросовестным приобретателем.

По истечении указанного срока начинался свод сущность которого состояла в отыскании надлежащего истца. Это достигалось путем определения всех лиц, последовательно участвовавших в передаче вещи с момента ее выбытия из законного владения собственника, после чего каждое такое лицо доказывало, что данная вещь приобреталась законно. Как правило это выражалось в указании на продавца: «Аще кто челядин пояти хощеть, познав свои, то к оному вести, у кого то будеть купил, а той ся ведеть ко другому, даже доидеть до третьего… » (ст.16 Краткой Правды). Интерес здесь представляет фраза: «то рци третьему: вдаи ты мне свои челядин, а ты своего скота ищи при видоце », указывающая, что существовали определенные ограничения продолжительности свода – ответчиком признавался третий продавец, который возмещал первоначальному собственнику стоимость вещи и имел право начать новый свод в целях отыскания надлежащего ответчика.

В Пространной Правде данная норма претерпела изменения и изложена в следующем виде (ст.36): «Аже будеть во одиномь городе, то ити истьцю до конця того свода; будеть ли свод по землям, то ити ему до третьяго свода …». Очевидно, что свод теперь мог выходить за границы поселения и только в этом случае ограничивался третьим продавцом вещи. Если же свод обращался в границах одного города ограничений по количеству лиц, участвовавших в передаче вещи, не было.

Кроме того, Пространная Правда установила, что если лицо, у которого в ходе свода обнаруживалась краденная вещь, при помощи свидетельских показаний доказывало законность ее приобретения, но не могло указать продавца, имущество возвращалось собственнику: «Паки ли будеть что татебно купил в торгу… то выведеть свободна мужа два или мытника; аже начнеть не знати у кого купил, то ити по немь тем видоком на роту, а истьцю свое лице взяти ». Таким образом, закреплено было правило, согласно которому вещь, выбывшая из законного владения собственника против его воли, могла быть истребована у добросовестного приобретателя. Последний при этом приобретал право на возмещение понесенных им убытков в случае обнаружения вора: «познаеть ли на долзе у кого то купил, то свое куны возметь, и сему платити, что у него будеть погибло, а князю продажю » (ст.37).

Завершался свод следующим образом:

1) последний владелец вещи не мог доказать, что приобрел ее законным путем, то он признавался виновным в краже – «кто будеть виноват, на того татба снидеть » – и привлекался к ответственности: «начнеть платити; аще будеть коневыи тать, выдати князю на поток; паки ли будеть клетныи тать, то 3 гривны платити ему » (ст.35 Пространной Правды);

2) истребование краденой вещи у добросовестного приобретателя;

3) свод мог привести к границам государства. В данном случае к ответственности за кражу также привлекался последний приобретатель вещи: «А ис (с)воего города в чюжю землю свода нетуть, но тако же вывести ему послухи любо мытника, перед кимь же купивше, то истьцю лице взятии » (ст.39 Пространной Правды).

Гонение следа применялось в случаях, когда преступник скрывался с места происшествия: «Не будеть ли татя, то по следу женуть (гнать, преследовать – Н.С.)», и целью своей имело обнаружение преступника, а по делам о хищениях – также и следов похищенного имущества. Например, обнаружение поличного являлось основанием для привлечения к ответственности лица, у которого поличное было выявлено.

Решение о гонении следа принималось на общинном вече, после того как потерпевший доказывал факт совершения преступления. В случае, когда следы выходили за границы общины, гонение следа осуществлялось вечем общины или поселения, лежащей на пути следа – «а след гаати с чюжими людми а с послухи ». Предполагалось, что там, где следы преступления теряются, и находится преступник. Таким образом, если община не отводила от себя следа либо силой противилась против розыска, признавалось, что именно здесь скрывается преступник: «аже не будеть следа ли к селу или к товару, а не отсочять от собе следа, ни едуть на след или отбьться, то тем платити татбу и продажю ». Потеря следа в пустой местности являлась основанием для прекращения розыска: «аже погубить след на гостиньце на велице, а села не будеть, или на пусте, кде же не будеть ни села, ни людии, то не платити ни продажи, ни татбы » (ст.77 Пространной Правды).

2. Производство суда.

По своей форме судебный процесс ввиду обилия частных начал являлся обвинительным, а производство суда начиналось с обоснования потерпевшим факта совершения преступления и представления доказательств, полученных им до суда. На основании представленных сведений вече или князь устанавливали факт совершения преступления, а в случае, когда к суду привлекалось лицо, подозреваемое в его совершении, также приходили к выводу о виновности либо невиновности такого лица. В случаях, когда потерпевший доказывал факт совершения преступления, но не указывал на лицо, его совершившее, а также в случаях, когда такое лицо скрывалось от возмездия, начиналось гонение следа.

Доказывание осуществлялось потерпевшим при помощи следующих средств: показаний свидетелей, судов божьих и актов. Рассмотрим, что собой представляли данные доказательства.

Одним из наиболее важных доказательств являлись показания свидетелей. Согласно нормам Закона Судного людем, иски, не подкрепленные свидетельскими показаниями, не подлежали рассмотрению .

Со времен древнейшей Правды выделяли две группы свидетелей – видоки и послухи, причем в литературе до настоящего времени отсутствует единое мнение о том, в чем именно состоит различие данных групп. Согласно одной точке зрения, видоками именовались очевидцы преступления, а послухами – лица, свидетельствующие «по слуху», то есть располагавшие какой либо информацией о преступлении, полученной от третьих лиц .

Другое мнение исходит из процессуального различия данных групп, называя видоками свидетелей в традиционном понимании данного слова, а послухами – лиц, по показаниям которых судья устанавливал правомерность действий сторон. Так, Н. Дювернуа по поводу происхождения группы послухов писал следующее: «Присутствие свободных послухов не просто удостоверяет факт. Их присутствие сообщает юридическую силу таким действиям, которые без того остались бы простым фактом». Данный вывод ученый делал исходя из норм гражданского законодательства, согласно которым «свидетель сделки был не только очевидцем (видоком), но в то же время содействовал сторонам… Можно быть просто видоком (очевидцем). Такой видок будет всякий, кто видел. Чтобы видеть – надо иметь глаза, поэтому и раб может быть видоком, когда речь идет о событии. Чтобы ведать право, чтобы быть свидетелем у сделки, чтоб узнать правду и содействовать там, где такое содействие нужно, где идет речь о возникновении или отсутствии права – надо быть свободным мужем… Когда я призвал таких свободных людей и при них совершил сделку, или им предоставлю вопрос о праве, то я таким образом полагаюсь на их содействие или говоря языком древних актов, - шлюсь на них… послухи стали так называться потому, что на них слались стороны. Если я положился или послался на кого-либо, то этим самым я вызываю его содействовать мне, я делаю его моим пособником…» .

Обращаясь к тексту Русской Правды мы увидим, что требование выставлять видока установлено следующими статьями:

ст.2 Краткой Правды (ст.29 Пространной) – «Или будеть кровав или синь надъражен, то не искати ему видока человеку тому; аще не будеть на нем знамениа никотораго же, то ли приидеть видок; аще ли не можеть, ту тому конець »;

ст.10 Краткой Правды (ст.31 Пространной) – «Аще ли ринеть мужь мужа любо от себе любо к собе, 3 гривне, а видока два выведеть ».

Таким образом, показаниями видока удостоверялся факт причинения телесных повреждений, побоев.

Указания на послухов в Правде содержатся в статьях о поклепной вире, взыскании скота, займе, поклаже и резе (проценте – Н.С.) (ст.ст.18, 47-50 Пространной Правды), для подтверждения факта, что лицо, получившее побои в драке, являлось ее зачинщиком, – «будеть сам почал, а вылезуть послуси » (ст.29 Пространной Правды), а также в ряде статей, определяющих порядок участия послухов в своде, гонении следа и на суде (ст.ст.21, 39, 52, 66, 77, 85 и 110 Пространной Правды).

Примечательно, что Краткая Правда содержит только одно указание: «Аще же приидеть кровав мужь любо синь, то не искати ему послуха » (ст.30). В этой связи можно предположить, что категория послухов появилась во второй половине XI столетия, при сыновьях Ярослава. В подтверждение данной гипотезы будет говорить сравнение статей 2 и 30 Правды.

Ст.2 Краткой Правды: «Или будеть кровав или синь надъражен, то не искати ему видока человеку тому; аще не будеть на нем знамениа никотораго же, то ли приидеть видок; аще ли не можеть, ту тому конець ».

Ст.30 Краткой Правды: «Аще же приидеть кровав мужь любо синь, то не искати ему послуха ».

Вопрос о существовании двух, фактически повторяющихся статей в тексте Русской Правды неоднократно освещался в литературе. М.А. Дьяконов считал, что часть ст.30 была опущена при составлении Правды, поскольку она дублировала уже существующее правило , С.В. Юшков находил ст.30 сокращением ст.2 , Н.А. Максимейко указывал, что это два самостоятельных правила: одно – для видоков, другое для послухов , Н.А. Рожков полагал, что ст.30 исключала право мести за удары до синяков и крови , А.А. Зимин объяснял, что ст.30 подтверждала денежную компенсацию избитому, предусмотренную ст.2, и предусматривала только то, что при наличии явных следов побоев никаких свидетелей выставлять не было нужно .

Однако вероятнее всего, что термин «послух» являлся своего рода новацией в праве, суть которой состояла в том, что если раньше свидетельствовать на суде мог только очевидец происшедшего («видок»), то теперь достаточно было располагать сведения о совершенном преступлении. Таким образом появилась новая категория свидетелей – послухи.

Выставлять послухов могла любая из сторон. Законом четко определялось их количество, при чем зависело оно непосредственно от совершенного преступления. Например, дела о кражах и оскорблениях требовали двух послухов, об убийстве – семь со стороны истца.

Особые требования предъявлялись и к статусу послуха – им должен быть свободный человек – «мужъ»: «то выведеть свободна мужа » (ст.37 Пространной Правды). Однако из данного правила существовали исключения: к послушеству допускались дворские тиуны боярские – холопы высшего рода, ведавшие суд в боярских вотчинах, а также закупы – в случае недостаточного количества послухов-мужей: «но оже не будеть свободнаго, но по нужи сложити на боярвска тивуна, а на инех не складывати; а в мале тяже по нужи възложити на закупа » (ст.66 Пространной Правды).

С.О. Пахман отмечал следующие требования к послухам: по нравственным качествам – допускались «добрые люди», «правдивые, богобоязненные и говорящие ради страха Божия и правды», не замеченные в пьянстве, воровстве, обмане или присвоении чужого имущества; по отношению к участникам процесса – не могли быть «люди, состоящие с одним из тяжущихся во вражде или тяжбе», близкие родственники, супруги, холопы против своих владельцев. При этом он указывал, что причины, «по коим нельзя предполагать в свидетеле желание сказать правду, делали известные лица безусловно неспособными к свидетельским показаниям; сюда особенно относятся нравственные качества; другие же причины принимались в соображение только по просьбе тяжущегося, против которого приводился кто либо в свидетели; это – известные отношения свидетелей к тяжущимся сторонам: родственные, дружественные, неприязненные и т.п.» .

Роль послуха в процессе состояла в необходимости буквального – «слово противу слова » – подтверждения показаний стороны, его выставившей, какие либо расхождения в словах свидетеля и истца или ответчика не допускались. В отдельных случаях послухи приносили присягу и участвовали в судебных поединках.

Помимо показаний свидетелей в качестве доказательств в судебном процессе использовались так называемые «суды Божьи» - жребий, рота, ордалии и поле, причем данные доказательства могли использоваться как самостоятельно, так и в дополнение к другим, имея вспомогательное значение. Например, жребий, применявшийся в альтернативу роте, также использовался и при определении порядка принесения сторонами присяги.

О существовании «судов Божьих» Н. Гартунг писал, что они представляли собой не столько доказательства, сколько самостоятельную форму процесса, основанную «на веровании, что сам Бог оправдает невинных, а осудит виновных» . Схожее мнение находим у С.О. Пахмана, который кроме того отмечал, что «испытания существовали у нас не долго… они могли быть в употреблении по крайней мере до XIII века, так как об них упоминается в Мстиславской грамоте… Вероятно, испытания употреблялись на самом деле весьма редко…» .

Рота, известная нам также под названием «крестного целования» и «присяги», представляла особую клятву, приносимую сторонами в процессе, и являлась источником, из которого развились в последующем ордалии и судебные поединки. Рота применялась в качестве самостоятельного доказательства по делам, где цена иска составляла меньше двух гривен – ст.22 Пространной Правды, а также как вспомогательное средство – при свидетельских показаниях, судебных поединках, ордалиях.

Упоминания о данном виде доказательства имеются в древнейших памятниках русского законодательства. Так, Договор Олега с греками 911г. устанавливал: «Если случится несомненное преступление и будут представлены явные показания против преступника, а обвиняемый станет оправдывать себя клятвою, то на клятву не обращать внимания, а казнить преступника, глядя по его вине» . Из содержания данной статьи мы можем заключить, что клятва как способ доказывания вины широко применялась в Древней Руси. Будучи не приемлемым с точки зрения инквизиционного процесса, распространившегося к указанному периоду времени в Византии, Договор содержал ограничения клятвы, вероятно привнесенные греками.

С другой стороны Договор 911 г. разрешал использование клятвы для доказательства лицом, виновным в причинении телесных повреждений, своей несостоятельности и невозможности уплаты установленного платежа за совершенное преступление: «если виновный не имеет средств, то должен заплатить сколько может, должен снять с себя и то платье, в котором ходит, а сверх того должен присягнуть по своей вере , что он ни откуда не может получить помощи, и только тогда тяжба к нему обиженного прекращае тся» .

Ордалиями именовались испытания, производимые водой и огнем. Формы их были разнообразны – это и погружение обвиняемого в холодную освященную воду, где в зависимости от того, всплывал он или погружался на дно, определялась его вина, и погружение руки в кипящую воду, и испытания раскаленным металлом. Ордалии употреблялись по делам об убийствах, а также о воровстве при отсутствии свидетелей. При чем в последнем случае разновидность испытания зависела от суммы иска: водные ордалии применялись по делам, где цена иска составляла до двух гривен, а испытание железом – от двух гривен до полугривны золота (ст.22 Пространной Правды). Испытаниям мог подвергаться как ответчик в случаях недостаточности приведенных истцом доказательств, так и сам истец в случае их отсутствия.

Как средство доказывания поле или судебный поединок известно древнерусскому законодательству с XIII века – первое упоминание о нем встречается в 1229 году в Договоре Смоленского князя Мстислава с Ригой – и своим появлением оно заменило ордалии. Хотя существует мнение, что поле использовалось и ранее. Так, С.О. Пахман полагал, что «у нас поединки должны были появиться весьма рано, и именно в то время, когда первоначальный, родовой быт начал сменяться новой формой – бытом общинным. При таком переходе, наряду с прежней формой патриархальной судебной расправы, должна была возникнуть новая форма самоуправство, самосуд, и получить сильное развитие, при неопределенности и слабости общественной власти, которая еще не была в силах обуздать произвол частных лиц. Эта новая форма должна была выразиться с одной стороны в частной мести, а с другой в судебных поединках» .

Обязательными условиями поединков являлись, во-первых, физическое равенство сторон, во-вторых, использование сторонами одинакового оружия. Поле применялось по тем же делам, что и ордалии.

Помимо указанных выше доказательствами в означенный период являлись также признание ответчиком собственной вины, а также так называемые «внешние признаки» - раны, ссадины, признаки борьбы и т.п. Интерес здесь представляет тот факт, что признание ответчика имело безусловную силу и являлось основанием для прекращения производства по делу и вынесения решения. Какие либо дополнительные доказательства в данном случае не требовались.

Таким образом может быть представлена характеристика основных собственно русских основ судоустройства и судопроизводства Древней Руси в их историческом развитии.

Литература

1. Российское законодательство X - XX веков: В 9 т. / Под общ. ред. О.И. Чистякова. Т. 1. Законодательство Древней Руси / Отв. ред. В.Л. Янин. М.: Юрид. лит., 1984. – 432 с.

2. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права / М.Ф. Владимирский-Буданов. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. – 524 с.

3. Зимин А.А. Правда Русская / А.А. Зимин. – М.: Древлехранилище, 1999. – 424 с.

4. Пахман С.О. О судебных доказательствах по древнему русскому праву в историческом их развитии / С.О. Пахман. – М.: Унив. тип., 1851. – 212 с.

5. Гартунг Н. История уголовного судопроизводства и судоустройства Франции, Англии, Германии и России / Н. Гартунг. – СПб.: Тип. Э. Арнгольда, 1868. – 206 с.

6. Дювернуа Н. Источники права и суд в Древней России / Н. Дювернуа. – М.: Унив. тип Каткова и К о, 1869. – 415 с.

7. Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси / М. Дьяконов. – Спб.: Изд. юр. книжного склада «Право», 1908. – 510 с.

8. Юшков С.В. Русская Правда: Происхождение, источники, ее значение / С.В. Юшков. – М.: Госюриздат, 1950. – 380 c.

9. Максимейко Н.А. Опыт критического исследования Русской Правды / Н.А. Максимейко. – Харьков: Тип. и лит. М. Вильберберг и сыновья, 1914. – 212 с.

10. Рожков Н.А. Исторические и социологические очерки / Н.А. Рожков. – М.: Изд. Шамова, 1906. – 259 с. Гартунг Н. История уголовного судопроизводства и судоустройства Франции, Англии, Германии и России. СПб. 1868. С. 48-49, 81.

С появлением у восточных славян государства гарантом правопорядка в обществе стала княжеская власть. Но государственное право, выраженное в уставах (княжеских распоряжениях), не противостояло традиции, а сосуществовало с ней, постепенно вытесняя наиболее жестокие формы самосуда. Право мести сохранялось. «Смерть за смерть, око за око, зуб за зуб» - таков был обычай для мужчин - сородичей потерпевшего. Но если у родственников убитого или увечного не было возможности или желания расправиться с обидчиком подобным образом, они могли обратиться в княжеский суд и получить с обвиняемого фиксированную денежную сумму. К XII веку кровная месть исчезла. Теперь преступник выплачивал виру (штраф) в пользу вершившего суд князя и деньги родным потерпевшего.

Объявившегося в «своем миру» вора выявляли без помощи властей. Факт кражи требовалось доказать. Устанавливался он на своде - собрании общинников. Здесь подозреваемый должен был объяснить, каким образом оказались у него «чюжь конь, любо оружие, любо порт». Собравшиеся же указывали, купил он ту или иную вещь или получил в дар, подкрепляя свои заявления клятвой. Если все отказывались признать себя дарителями или продавцами спорной вещи, подозреваемому полагалось вернуть имущество хозяину и заплатить «за обиду» три гривны. В XII веке в статьи о своде были внесены коррективы. К примеру, строгая мера наказания устанавливалась для конокрадов: их с семьями изгоняли из общины, а имущество отдавалось на разграбление. В условиях постоянных войн, когда значение лошадей как средства передвижения в походах и боях возрастало, эта новация находит объяснение.

С конца XI века запрещался самосуд в отношении вора, застигнутого на месте преступления и отдавшегося в руки правосудия. За убийство такого «татя» задержавшие его дворовладельцы платили штраф. Захваченного «гостя» полагалось связать и вести на княжеский суд.

К княжескому суду в Древней Руси относились с большим почтением и суеверным страхом. Его решениям подчинялись безрекословно. Это обусловливалось особым восприятием личности князя. Приняв христианство, Русь не отказалась от языческого мировоззрения, сложилось так называемое «двоеверие» - симбиоз христианских и языческих ритуалов и верований. На князя смотрели как на правителя, наделенного сверхъестественными способностями или Божьей благодатью. Он отвечал за все: за исход военных кампаний, погоду, урожай; смертность населения в периоды голода и мора, а также за а справедливое разрешение внутриобщинных конфликтов. При этом правитель уклонявшийся от исполнения своих обязанностей быть смещен или принесен в жертву богам, с которыми не сумел «договориться».

Суд вершился на княжеском дворе в присутствии общинников. Стороны судебного процесса - как и сегодня, - истец и ответчик, при необходимости свидетели. Ответчика привс: «жалобник» или доставляли княжеские люди. Ответчика приводил «жалобник» или доставляли княжеские люди. Поиски сбежавшего преступника считались делом всей общины, на территории которой свершилось правонарушение.

Если на территории «своего мира» общинники обнаружу ли труп знакомого им человека, они должны были помочь властям найти убийцу. За укрытие душегубца выплачивали государству большой штраф, так называемую «дикую виру», случи освобождения «мира» от таковой оговаривались на тот случай, если убийца оказывался разбойником, то есть профессиональным преступником.

Примером коллективной ответственности во время поиска преступников является так называемое «гонение следа». Когда выяснялся факт совершения кражи, потерпевший криком сзывал соседей, и они по «горячим следам» ловили татя (вора). Подозрение могло пасть на любую семью, и тогда ей приходилось отводить «след» - доказывать свою невиновность. Затем невиновные присоединялись к «гнавшим след». И так до тех пор, пока входили на вора. Преступление оставалось нераскрытым, если «след» терялся в лесу, болоте, поле или на постоялом дворе. В расследовании принимали участие не только общинники, но и княжие слуги, функции которых сводились к контролю за тем, чтобы вор не был укрыт от властей. В начале XVI века освобождение общинниками арестованного преступника без предъявления его наместнику или волостелю считалось самосудом и наказывалось штрафом.

Когда преступник был доставлен на княжеский двор, начинался суд. При недостаточности или отсутствии улик требовались свидетели. В Древней Руси их называли видоками или послухами. Присутствие их было обязательным при рассмотрении тяжб о драках или избиении истца без видимых следов ударов, а также в делах о «поклепной вире», то есть когда обвинение основывалось исключительно на подозрении. По обычаю свидетельствовать могли только свободные люди.

Свидетелей приводил в суд сам «жалобник», и он же отвечал, чтобы их сведения не расходились с его показаниями. В противном случае дело прекращали, истца признавали виновным, возлагали на него выплату всех судебных издержек. Роль послухов не ограничивалась лишь подтверждением или опровержением слов сторон. В том случае, если назначался судебный поединок - «поле», а судились старик, женщина или ребенок (отрок) место них в схватку вступали свидетели. Отказываться от послушества не полагалось. За неявку к судье приглашенный в послухи должен был возместить «исцово, и убыткы, и все пошлины».

Домонгольская Русь не знала иного наказания, кроме штрафа. До конца XI века законодательство не определяло точно, кому он поступал: князю. вершившему суд, потерпевшему или - в случае душегубства - родственникам погибшего. Но в редакции Русской Правды XII - первой половиной XIII века, уже четко устанавливается двойная шкала выплат по всем видам правонарушений: одни штрафы поступали князю (вира, продажа), другие - частным лицам (головничество - родным убитого, возмещение «за обиду» - пострадавшему). Отсутствие смертной казни и телесных наказаний - яркое свидетельство гуманности древнерусского писаного права.

Суд и судопроизводство. В Древнерусском государстве суд не был отделен от администрации. Посадники и другие должностные лица, осуществлявшие правосудие, получали определенную часть вир и продаж, взимаемых при рассмотрении дел. Кроме того, они вознаграждались и сторонами - участниками процесса. Высшей судебной инстанцией был великий князь.

Древне русское право еще не знало разграничения между уголовным и гражданским процессом, хотя некоторые процессуальные действия могли применяться только по уголовным делам (гонение следа, свод). Во всяком случае и по уголовным, и по гражданским делам применялся состязательный (обвинительный) процесс, при котором стороны были равноправны. Обе стороны в процессе назывались истцами. (Исследователи полагают, что в церковном суде применялся и инквизиционный, розыскной процесс со всеми его атрибутами, включая пытку).

Русская Правда знает две специфические процессуальные формы досудебной подготовки дела - гонение следа и свод. Гонение следа - это отыскание преступника по его следам. Если след привел к дому конкретного человека - значит, он и есть преступник, если в село - ответственность несет община, если потерялся на большой дороге - поиск преступника прекращается.

Если ни утраченная вещь, ни похититель не найдены, потерпевшему не остается ничего другого, как прибегнуть к закличу, т.е. объявить на торговой площади о пропаже в надежде, что кто-нибудь опознает украденное или потерянное имущество у другого лица. Человек, у которого обнаружится утраченное имущество, может, однако, заявить, что он приобрел его правомерным способом, например купил. Тогда начинается процесс свода. Владелец имущества должен доказать добросовестность его приобретения, т.е. указать лицо, у которого он приобрел данную вещь. При этом достаточно показаний двух свидетелей и мытника - сборщика торговых пошлин.

Закон предусматривает определенную систему доказательств, в том числе свидетельские показания. Различаются две категории свидетелей - видоки и послухи. Первые - свидетели в современном смысле слова, очевидцы происшествия. Послухи - более сложная категория. Это лица, которые слышали о случившемся от кого-либо, имеющие сведения из вторых рук. Иногда под послухами понимали и свидетелей доброй славы сторон. Они должны были показать, что ответчик или истец - добропорядочные люди, заслуживающие доверия. По некоторым гражданским и уголовным делам требовалось определенное число свидетелей (например, два свидетеля при заключении договора купли-продажи, два видока при оскорблении действием). Иначе говоря, в использовании свидетельских показаний присутствует элемент формализма.

В Древнерусском государстве появляется целая система формальных доказательств - ордалии. Среди них следует назвать судебный поединок -"поле". Победивший в поединке выигрывал дело, поскольку считалось, что бог помогает правому. В Русской Правде и иных законах Киевского государства "поле" не упоминается, но другие источники, в том числе иностранные, говорят о практическом применении на Руси этого вида ордалий.

Другим видом "суда божьего" были испытания железом и водой. Испытание железом применялось тогда, когда не хватало иных доказательств, причем в более серьезных случаях, чем испытание водой. Русская Правда, посвящая ордалиям три статьи, не раскрывает техники их проведения. По более поздним источникам, однако, можно заключить, что если человек, связанный и брошенный в воду, начинал тонуть, то он считался выигравшим дело. Особым видом доказательства была присяга - "рота". В некоторых случаях имели доказательственное значение внешние признаки и вещественные доказательства.

В Русской Правде видны определенные формы обеспечения исполнения судебного решения, например, взыскание виры с убийцы. Специальное должностное лицо - вирник являлся в дом осужденного с многочисленной и вооруженной свитой и "терпеливо" ждал, пока тот заплатит штраф, получая каждый день обильное натуральное содержание. Преступнику выгодней было как можно быстрее разделаться со своим долгом и избавиться от неприятных "гостей".

За основную массу преступлений наказанием была "продажа" - уголовный штраф.

Суд и судопроизводство. В Древнерусском государстве суд не был отделен от администрации. Посадники и другие должностные лица, осуществлявшие правосудие, получали определенную часть вир и продаж, взимаемых при рассмотрении дел.

Кроме того, они вознаграждались и сторонами - участниками процесса. Высшей судебной инстанцией был великий князь.

Древнерусское право еще не знало разграничения между уголовным и гражданским процессом, хотя некоторые процессуальные действия могли применяться только по уголовным делам (гонение следа, свод). Во всяком случае и по уголовным, и по гражданским делам применялся состязательный (обвинительный) процесс, при котором стороны были равноправны. Обе стороны в процессе назывались истцами. (Исследователи полагают, что в церковном суде применялся и инквизиционный, розыскной процесс со всеми его атрибутами, включая пытку).

Закон предусматривает определенную систему доказательств, в том числе свидетельские показания. Различаются две категории свидетелей - видоки и послухи. Первые - свидетели в современном смысле слова, очевидцы происшествия. Послухи - более сложная категория. Это лица, которые слышали о случившемся от кого-либо, имеющие сведения из вторых рук. Иногда под послухами понимали и свидетелей доброй славы сторон. Они должны были показать, что ответчик или истец - добропорядочные люди, заслуживающие доверия. По некоторым гражданским и уголовным делам требовалось определенное число свидетелей (например, два свидетеля при заключении договора купли-продажи, два видока при оскорблении действием). Иначе говоря, в использовании свидетельских показаний присутствует элемент формализма.

В Древнерусском государстве появляется целая система формальных доказательств - ордалии. Среди них следует назвать судебный поединок -"поле". Победивший в поединке выигрывал дело, поскольку считалось, что бог помогает правому. В Русской Правде и иных законах Киевского государства "поле" не упоминается, но другие источники, в том числе иностранные, говорят о практическом применении на Руси этого вида ордалий.

Другим видом "суда божьего" были испытания железом и водой. Испытание железом применялось тогда, когда не хватало иных доказательств, причем в более серьезных случаях, чем испытание водой. Русская Правда, посвящая ордалиям три статьи, не раскрывает техники их проведения. По более поздним источникам, однако, можно заключить, что если человек, связанный и брошенный в воду, начинал тонуть, то он считался выигравшим дело. Особым видом доказательства была присяга - "рота". В некоторых случаях имели доказательственное значение внешние признаки и вещественные доказательства.

За основную массу преступлений наказанием была "продажа" - уголовный штраф.

Вы также можете найти интересующую информацию в научном поисковике Otvety.Online. Воспользуйтесь формой поиска:

§ 2. Расследование преступлений в древности и раннем средневековье

Расследование является одной из самых старых разновидностей человеческой деятельности. В самых примитивных формах эта деятельность существовала и в глубокой древности .

Формы же разбирательства и отыскания истины в «уголовных» делах в разное время и у разных народов претерпевали определенные изменения. По мере накопления знаний об окружающем мире, по мере экономического развития сложившиеся на определенный исторический период формы и способы отыскания истины в делах о преступлениях уходили в прошлое, постепенно заменяясь новыми, более совершенными, более надежными.

Древнейшим источником права был обычай. Первобытное родовое общество с его чрезвычайно слабыми общественными связями и неопределенностью правовых отношений между отдельными людьми и родами видело в преступлении зло, которое должно уничтожаться таким же злом. «Око за око, зуб за зуб» – таков основной принцип родоплеменных «уголовно-правовых» отношений.

В древности, вероятно, судопроизводство было сопряжено с религиозными обрядами: жертвами, жребиями и присягами. Суд и расправа чинились на народных собраниях (вечах) .

Все отношения между первобытными людьми, в том числе случавшиеся распри, разбирались в соответствии с чувствами и представлениями о справедливом и несправедливом. Мерилом доказанности совершения опасного деяния была его очевидность, главным образом, в глазах потерпевшего. Обиженный человек был сам судьей и исполнителем приговора. При такой патриархальной форме суда основными средствами правосудия были месть и расправа, чинимые одними представителями общества над другими с одобрения всех членов племени или его старейшин .

Право мести составляет весь запас положительных законов для первобытного человека .

Впрочем, месть как средство удовлетворения за совершенное преступление намного пережила эпоху первобытной дикости. В нашей истории классическим примером кровавой родовой мести является месть Ольги древлянам за убийство мужа, киевского князя Игоря (X в.).

Образование государственности у разных народов, сопровождавшееся разложением первобытных, родоплеменных, кровнородственных отношений, потребовало создания источников права, облаченных в письменную форму.

Возникнув вместе с государством, уголовная юстиция сразу же была вынуждена решать проблему путей, ведущих к установлению истины в правосудии. Уже в священных книгах иудеев, христиан, мусульман – Торе (Пятикнижии), Библии, Коране – можно встретить описание приемов открытия такой истины: допроса, обыска, опознания и др. Они упоминаются и в памятниках древнего права Рима, Греции, Руси, Германии, Китая и иных стран. Это были чисто эмпирические рекомендации и установления, основанные на житейском опыте и используемые в рамках существовавших процессуальных процедур обычного или писаного права .

Так появляются способы и средства осуществления раскрытия преступлений. Например, в древнеиндийском сборнике законов Ману, относящемся к V в. до н. э., встречаются довольно подробные правила допроса свидетелей, излагаются причины, по которым тот или иной свидетель не допускается к свидетельству, излагаются советы судьям для ведения дела, приводятся даже советы о том, как при помощи внешних признаков определять происходящее в душе свидетеля; в XII таблицах – памятнике древнеримского права (V в. до н. э.) – встречаются упоминания о производстве обысков.

До нашего времени в виде папирусных свитков дошли многочисленные полицейские и судебные акты Древнего Египта периода власти Птоломеев и римлян с подробными описаниями внешних признаков преступников того времени.

В этой связи немецкий криминалист Р. Гейндль не без удивления замечает, что техника описания примет человека у египтян была разработана с точностью не меньшей, чем у Бертильона .

Постепенно человеческое общество перешло от родоплеменных «правовых» отношений, от патриархальных форм суда к судебному порядку установления истины в делах, возникающих по поводу совершенного преступления, или уголовных делах.

Так образовалась первоначальная форма судебной процедуры («обвинительное производство»), при которой разбирательство по делу о совершенном преступлении начиналось с заявления жалобщиком (истцом) своей претензии (иска). Основными доказательствами при «обвинительном производстве» были свидетельские показания. Обеспечение обнаружения судебной истины устанавливалось определенными способами ее выяснения. Основой доброкачественного доказательственного материала считалась очистительная присяга, зачастую дополняемая приведением к присяге соприсяжников. Впрочем, часто процесс установления истины сводился к «суду Божьему» – ордалиям (физическим испытаниям огнем, водой, железом и т. п.) , сущность которых сводилась к стремлению при помощи природных явлений найти доказательства правоты той или иной стороны судебного процесса, или судебным поединкам, доказательственное значение которых основывалось на уверенности в том, что Бог встанет на сторону правого и поможет справедливому разрешению судебного спора. Таким образом, первоначально судебный процесс установления истины в уголовных делах носил ярко выраженный обвинительно-состязательный характер.

Так осуществлялось правосудие в государствах древнего мира .

В Древнем Китае, известном многочисленными изобретениями и новшествами, обогатившими человечество, уже в III в. до н. э. существовали официальные документы, посвященные вопросам методики установления характера совершенного преступления, воссоздания его обстановки путем осмотра места происшествия, допросов свидетелей и родственников потерпевшего, исследования вещественных доказательств, установления улик, проверки версий «убийство или самоубийство» и т. п. Ярким примером таких документов может служить «Циньское руководство по расследованию уголовных преступлений» .

Правовые нормы, относящиеся к «обвинительному производству», известны и раннефеодальному праву Западной Европы. Это так называемые «Варварские правды» (Салическая, Рипуарская, Аламаннская, Баварская и др.).

Например, Салическая правда (относящийся к V–VI вв. свод законов салических франков, живших на территории современной Франции в 1-й тыс. н. э.) знает ордалии с помощью котелка с кипящей водой, в которую опускалась рука обвиняемого; при этом обожженная и плохо заживающая рука была свидетельством его виновности. Известен Салической правде и судебный поединок. В Англии ордалии существовали вплоть до XIII в. Окончательно ордалии устраняются в Европе из судебной практики к концу XVI в. Судебный поединок продержался значительно дольше. Так, в Англии, известной своим прецедентным правом, он был уничтожен лишь в 1817 г.

§ 3. Расследование преступлений в Древней Руси

Правовые нормы, относящиеся к «обвинительному производству», широко использовались в Древней Руси (Русская Правда , Новгородская судная грамота, Псковская судная грамота ).

Впрочем, первое письменное упоминание о правилах отыскания истины в уголовных делах в нашем Отечестве относится к X в.

Это мирный договор киевского князя Олега Вещего с Византией (911 г.). Так, в первой статье этого правового акта, регулирующего вопросы взаимоотношений греков (христиан) с русскими (русинами), говорится о том, что «если какое дело явно будет по представленным показаниям, то должны верить при представлении таких (показаний)». При этом под «показаниями» имелось в виду все то, что указывает на какое-нибудь событие, обнаруживает его, т. е. все внешние признаки, раны, пятна, следы владения чужой вещью, очевидцы-свидетели и т. п. Все, что могло бы быть обнаружено посредством таких признаков, принималось за действительно случившееся. Так постановляется в мирном договоре обоих народов. Достаточно было того, что обиженный носил на себе следы побоев или раны. В таком случае ему верили на слово, но в случае какого-либо сомнения или подозрения по делу эти улики обиженному надлежало подтвердить клятвой. Таковы были основные правила расследования преступлений, изложенные в Олеговом договоре .

Позднейшее древнерусское законодательство, не знавшее различия ни между правом материальным и правом процессуальным , ни деления процесса на уголовный и гражданский, приводит первые сведения об организации розыска и изобличения преступника.

Весь процесс протекает по Русской Правде в состязательном порядке, «слово проливу слова», в порядке «тяжи». Стороны («суперники») были инициаторами и двигателями дела. Процесс открывался иском или поклепом со стороны человека, отыскивающего свое право («истца»).

Истец должен знать лицо, на которое он простирает свой иск, даже и в делах по воровству, когда хозяином найдена вещь, которая у него украдена .

Тем не менее процесс на всех стадиях его движения шел при непосредственном участии народа («людей», «соседей»), на началах общественных «помочей», совокупными усилиями многочисленных пособников, в общем интересе .

Иск был, прежде всего, апелляцией к «миру», призывом на помощь, кликом («повесткой»), обращенным ко всему «людству», на который должен был отозваться каждый. Этот первый акт публичного обращения с иском с объявлением о случившемся преступлении назывался на языке Русской Правды и Псковской судной грамоты «закличем» или «закличью».

Подобное всенародное оповещение в людном месте, на «торгу», о случившемся правонарушении имело весьма важное значение. Если через три дня после «заклича» собственник вещи находил ее у кого-либо, то это лицо считалось татем (лицом, совершившим кражу). «Заклич» был не только приглашением к опознанию и срочной доставке пропавшей вещи, но и призывом к началу производства следствия по «горячим следам». При отсутствии налицо вора пострадавший призывал окружающих вместе с ним «след гнати»: «не будет ли татя, то по следу женуть». Таким образом, «гнать след» было обязанностью местного общества. Отказ общины гнать след рассматривался как доказательство ее соучастия.

Другой формой следствия, известной Русской Правде, был так называемый «свод», т. е. последовательные очные ставки между собственником-истцом и целым рядом лиц, через руки которых прошла его пропавшая вещь. «Свод» совершался при непременном участии «послухов», т. е. представителей местного общества, удостоверяющих «доброту» или «лихость» соседа. «Свод» продолжался до тех пор, пока не доходил до человека, который не был способен объяснить, где он приобрел искомую вещь. Этот человек и признавался татем.

Процесс «свода», выработанный еще в древнейшие времена, был достаточно хорошо урегулирован обычаем, поэтому в Русской Правде подробного описания «свода» не встречается. Однако при анализе текста ст. 36 Пространной редакции Русской Правды видно, что «свод» предусматривал различный порядок розыска лица, совершившего кражу внутри города, и в том случае, если похищенная вещь обнаружена вне города. «Свод» в городе не был ограничен числом владевших украденной вещью, и его вели до конца. «Свод» на землях вне городских стен истец вел только до третьего владельца, который брал на себя дальнейший розыск .

В Русской Правде еще нет статей, упоминающих о праве обыска. Даже в случае уличения в краже Русская Правда считает достаточным ограничиться показаниями «послухов».

А вот в Псковской судной грамоте (ст. 57) уже говорится о таком следственном действии, как обыск. Лицо, подозреваемое в краже, обязано было допустить в свой двор приставов для обыска. В противном случае оно обвинялось в краже. В соответствии со ст. 60 Псковской судной грамоты обыск мог производиться также у человека, на которого «возклепнет» тать.

Следствие могло осуществляться самими судьями, истцами или доносчиками, а иногда специально назначаемыми лицами в тех случаях, когда виновник преступления не был известен.

Анализируя содержание новгородских законов и летописей, А. П. Куницын пришел к выводу о том, что в Новгородской феодальной республике для установления сущности дела и виновника преступления следователь должен был обозреть следы самого преступления, допросить обвиняемого, взять показания от свидетелей и людей посторонних. Если обвиняемый сам признавался, или утверждал павшее на него подозрение старанием укрыться от преследования, то следователь мог задержать его и представить на суд для ответа .

В рассматриваемую эпоху в качестве безусловных доказательств признавались «рота» (присяга), «жребий», «поле» (сражение между родственниками тяжущихся), ордалии в виде испытаний водой и железом, свидетельские показания «видоков» (очевидцев преступления) и «послухов» . Известны были домовые обыски и письменные документы .

На практике существовал судебный поединок, не упоминавшийся в Русской Правде, однако упоминающийся в Псковской судной грамоте . На поединок противники выходили чаще всего вооруженные дубинами. Причем, если один из «тяжущихся» по своему состоянию (недуг, старость и т. п.) не мог участвовать в поединке, допускалось вместо себя выставить наймита. (Это правило, однако, не распространялось на поединки между женщинами.)

Аналогично отыскивалась истина в уголовных делах и у наших географических соседей.

Так, в Эстляндии XV в. в случае запирательства обвиняемого средством доказательства служила свидетельская и очистительная присяга, или еще и присяга особого поручителя, а в некоторых случаях «Божий суд», заключавшийся в единоборстве. Допускалось также испытание водой, а при убийствах доказательством служило кровотечение из ран убитого. Для отыскания истины и с целью предоставления обвиняемому возможности освободиться от подозрения в убийстве, в заседание суда приносилось тело убитого, или же, взамен его, рука, которая находилась в суде иногда в течение недель. Обвиняемый должен был обходить вокруг покойника или руки убитого, прикоснуться к мертвой руке и произнести клятву. Невиновность обвиняемого считалась доказанной, если при этом не текла кровь .

В Литве до второй половины XVII в. действовали законодательные положения (в частности, Судебник Казимира 1468 г., Литовские Статуты XVI в. и другие акты разных веков) , являвшиеся развитием аналогичных положений Русской Правды. Такое состояние дел во многом объяснялось тем, что большую часть территории Великого княжества Литовского составляли древнерусские земли, захваченные литовским феодалами во второй половине XIII в.

Так постепенно в недрах древнего и средневекового общества зарождались первые знания об организации расследования преступлений.

Эти протокриминалистические знания, базируясь на практике расследования, затем, как правило, конкретизировались в нормах законодательства того времени.

Таким образом, подобные положения проанализированных исторических актов отражали не просто нормативный характер их материального содержания, но процедуру и даже практику их применения в расследовании преступлений.

Правосудие в Древней Руси, в основном, осуществлялось представителями феодальной знати (князьями, посадниками, тысяцкими), вынужденными в этих целях, равно как и в целях сборов дани, разъезжать по подвластным владениям . С течением времени князья стали передавать свои судейские полномочия наместникам (лицам, возглавлявшим уезды. – С. К. ) и волостелям (лицам, возглавлявшим волости. – С. К .) – людям, посторонним для общины, которые получали судебные округа как награду за службу для «кормления», извлекая для себя из каждого судебного действия законную прибыль. Князья таким образом делили право отправления правосудия как частную собственность или доходную статью .

Аналогично обстояли дела и в Западной Европе.

Как отмечает известный британский историк права сэр Генри Мэн, сам английский король Иоанн (XIII в.) в целях осуществления суда много ездил по стране. С течением времени короли сделались более оседлыми и начали посылать от своего лица разъездных судей, которые со всеми обстоятельствами разбираемых дел должны были знакомиться сами. Нередко этим судьям приходилось посещать самые места разбираемых актов насилия. Более того, как пишет Г. Мэн, судьи должны были разъезжать вооруженными на тот случай, если придется отстаивать свое решение в поединке. Это правило, в частности, устанавливал капитулярий Карла Лысого (короля Франции второй половины IX в. – С. К. ).

Пытки при состязательном процессе не практиковались.

Впрочем, стремление отыскать истину в уголовном деле путем использования аморальных методов ее установления, по-видимому, было всегда. Новгородские летописи донесли до нас сведения об одном из таких довольно курьезных случаев.

В 1447 г. расследовавший дело о фальшивомонетничестве посадник Секира допрашивал монетчика Федора Жеребца о том, для кого тот чеканил деньги не по установленному весу. Чтобы выведать правду, посадник напоил обвиняемого допьяна и в таком состоянии допрашивал. Монетчик оговорил восемнадцать человек . С тех пор минуло пять с половиной веков…

Таким образом, с учетом вышеизложенного можно сделать вывод о том, что вопросы методики расследования преступлений в Древней Руси лишь эпизодически и неподробно затрагивались в отдельных законодательных актах.

§ 4. Возникновение инквизиционного процесса на Руси

Постепенно практически полное преобладание состязательного процесса начинает уменьшаться. Уже в эпоху действия Русской Правды наблюдаются определенные попытки поставить преследование преступлений на публично-правовую почву. Это сказывается, например, в установлении обязанности общины уплачивать «дикую виру» (денежное вознаграждение) и производить расследование, когда виновный в преступлении не был известен.

Например, в ст. 24 Псковской судной грамоты подчеркивается активная роль судей в процессе, что не свойственно состязательному процессу. Суд ведет следствие, посылает своих людей на место для выяснения обстоятельств дела .

Преступления начинают рассматриваться не только как нарушение прав частных лиц, но как нарушение общего законного порядка в государстве. Община постепенно становится помощницей в расследовании важнейших преступлений, принимая на себя обязанность разыскивать и выдавать преступников независимо от требования частного лица. Эти функции общины постепенно усиливались по мере усиления централизованной государственной власти.

Постепенно в Европе и России обвинительное судопроизводство сменилось следственной, или «инквизиционной» («розыскной») его формой, суть которой заключалась в том, что процесс по делу начинался по инициативе государственного органа или должностного лица. При этой форме процесса обязанность собирать по делу доказательства как изобличающие обвиняемого, так и оправдывающего его, принимает на себя государство. В ходе разбирательства выстраивалась особая система судебных доказательств, так называемая система формальных или легальных доказательств. В случае непризнания вины обвиняемым применялись разнообразные пытки в целях получения признания в содеянном, которое признавалось лучшим из всех доказательств («царицей доказательств»). Пытки были самым распространенным способом «установления» уголовной истины, устранив собой затруднения по достоверному изобличению преступника устаревшими доказательствами: ордалиями и т. п. Свидетельские показания в инквизиционном процессе оценивались по формальным признакам; особое значение при этом придавалось не существу показаний, а личности свидетелей, которые в любом случае давали свои показания после принесения ими присяги, считавшейся гарантией правдивости свидетельских показаний. В качестве других, менее значимых доказательств рассматривались результаты осмотра, обыска и документы.

Начала инквизиционной процедуры восходят к временам Древнего Рима . Уголовный процесс периода Римской империи носил четко выраженный инквизиционный характер. Судья (императорский чиновник) сосредоточивал в своих руках и обвинительную, и судебную власть.

В Европе следственный инквизиционный процесс против еретиков ввел в первой половине XIII в. папа Иннокентий III. Окончательное закрепление инквизиционного процесса при расследовании всех уголовных дел в Европе произошло к XVI–XVIII вв.

Первой стадией инквизиционного процесса было дознание, т. е. сбор предварительной и тайной информации о преступлении и преступнике. Судебное дело возбуждалось на основании обвинения должностного лица (например, в средневековой Франции – королевского прокурора), а также доносов и жалоб, содержание которых оставалось неизвестным для обвиняемого. Затем судебный следователь собирал письменные доказательства, допрашивал свидетелей и обвиняемого, проводил очные ставки. При инквизиционном процессе подразумевалась виновность обвиняемого, поэтому показаний одного свидетеля было достаточно для применения пытки с целью получения признательных показаний. Таким образом, процесс расследования состоял из двух частей: общее расследование (до установления обвиняемого) и специальное расследование (после установления обвиняемого). Допрос подозреваемого (обвиняемого) был самым важным из всех следственных действий.

В Европе в качестве обвиняемых по делам о преступлениях при инквизиционном процессе нередко выступали даже животные, в отношении которых существовали собственные правила осуществления судопроизводства.

Так, некий Гаспар Белльи, адвокат при сенате Савои, в своем труде, который был им издан в середине XVII столетия, представил трактат о способах производства суда против животных. Чтобы облегчить сторонам работу по составлению разных актов следствия, он простер свои услуги до того, что предложил образцы речей обвинителей и защитников, или попечителей, назначаемых животным, заключений докладчика, приговора официала и т. и .

Итак, инквизиционный процесс главным образом характеризуется такими признаками, как совмещение функций предварительного расследования и отправления правосудия, резкий дисбаланс обвинения и защиты, приоритет мер процессуального принуждения перед средствами убеждения.

На Руси ордалии исчезают к XIII–XIV вв.; «жребий», обращение к «полю» допускались лишь в том случае, если не было возможности иначе разрешить тяжбу.

Если ранее носителями судебной власти были в основном удельные князья и их слуги, то в период с XIV–XV вв. и до XVII в.

судебная власть постепенно сосредоточилась в руках крепнущего Московского государства.

В шкале доказательств «поле» стало занимать последнее место. На первое же место стали выходить письменные акты (грамоты), далее следуют свидетели, за ними присяга, и, наконец, «поле» .

Таким образом, по мере упадка «судов Божьих» повысилась роль свидетелей, усилилось значение судебной канцелярии, дьяков и подьячих, ставших истинными вершителями дел в суде.

Рост степени государственной централизации, усиление роли великокняжеской (царской) администрации в сфере управления, выделение особых органов государственной власти, постепенно монополизировавших публично-правовые функции, привели к появлению новых форм осуществления правосудия в противоположность прежним формам. Древнерусское исковое обвинительно-состязательное судопроизводство, в котором главная роль принадлежала сторонам, постепенно все более проникалось «розыскными» (инквизиционными) началами.

В соответствии с Судебником 1497 г. (ст. 8, 12, 13) Ивана III виновность оговоренного подтверждалась не представлением доказательств, а крестным целованием (присягой) оговаривающих.

Все более разрасталось письмоводство, запись различных «речей» (показаний) и т. д. Появились судные списки и правые грамоты, выдававшиеся на руки сторонам по их требованию, представлявшие по своему содержанию не что иное, как подробные протоколы всего судопроизводства.

Так, к XVI в. в Московском государстве имелись два вида судебного процесса – «суд» и «розыск», т. е. процесс обвинительный и процесс следственный (инквизиционный), причем первый еще преобладал в XVI в., второй же стал преобладать в XVII в.

Уже согласно Судебнику 1497 г. дела могли начинаться вследствие «довода», т. е. обвинения, производимого специальными должностными лицами – «доводчиками», которые состояли в штате наместников и выполняли обязанности судебных следователей .

До наших дней в пяти рукописных свитках дошел интереснейший документ первой половины XVI в., представляющий собой запись обстоятельств расследования убийства Степана Пронякина, происшедшего в 1538 г. в Медынском уезде (современная Калужская область. – С. К .), – первое известное нам достаточно подробное изложение хода расследования по конкретному уголовному делу в нашем Отечестве.

Жена убитого Катерина с сыном Иваном Пронякиным и неким Борисом Сибекиным обратились к наместнику Медынского уезда с иском против Федора Неелова, его жены Марьи, их сына Ждана и их работника Федьки, которые, со слов обвинителей, ворвавшись во двор потерпевших, избили саблями до смерти Степана Пронякина и похитили различное имущество на общую сумму пять с четвертью рублей.

На крики потерпевших сбежались соседские люди, которые отправились на поиск преступников.

Вскоре Марья Неелова и Федька были задержаны, а Федор и Ждан Нееловы скрылись.

При задержании у Марьи Нееловой была обнаружена и изъята баранья шуба, принадлежащая потерпевшей. На место задержания («Федорово поле») вскоре прибыл направленный туда из Медыни пристав Истома с понятыми, после чего все были отправлены к судье.

Степан Пронякин вскоре умер от причиненных ему ранений в присутствии медынского попа Дмитрия.

Не признавая обвинения, Марья Неелова заявила судье, что Пронякины на них «клеплют», потому что являются их должниками, ее муж и сын находятся далеко в Мценске на государевой службе, а ее поймали и ложно «ополичили шубой своей».

Федька же признался в совершенном нападении и рассказал, что «бил, грабил, саблями сек мой господин, его сын и Марья», после чего сам Неелов с сыном скрылись.

Как усматривается из текста этого исторического документа, судья к определенному решению так и не пришел, вследствие чего следствие по делу было направлено в Москву великому князю Ивану Васильевичу (будущему царю Ивану IV Грозному, 1530–1584), которому исполнилось тогда восемь лет.

В Москве ранее «спрошенные» по делу лица повторили великому князю свои прежние показания. (Кто конкретно направлял расследование по делу ввиду малолетства великого князя из документа неясно; из текста документа следует, что все решения по делу принимал великий князь, которому тогда было 8–9 лет.)

По делу был допрошен вышеупомянутый поп Дмитрий, который показал, что погибший перед смертью рассказал, что его «убили» Нееловы.

После этого великий князь послал в Медынский уезд дьяка Ивана Костицу провести повальный обыск о личности обвиняемых.

Как следовало из результатов повального обыска: ранее Нееловы в грабеже и разбое замешаны не были, но многие из опрошенных слышали, что они убили Степана Пронякина.

После этого великий князь направил мценскому воеводе грамоту, в которой приказал сообщить – в «который месяц и в который день» прибыли на службу Неелов и его сын.

В ответе на великокняжескую грамоту воевода отписал, что оба Нееловых на службе в 1538 г. не появлялись.

На этом следствие было закончено.

Великий князь «обвинил» Марью Неелову и Федьку в убийстве и постановил их «выдать головами до искупа» истцам. Федора и Ждана Нееловых великий князь приказал «присудить в беглые» .

Как видно из данного документа, начала состязательного и розыскного процесса здесь причудливо переплетены воедино. Расследование дела начинается с подачи иска истцами, пытки в ходе расследования не применяются, но ход расследования активно направляется государством, показания крепостного человека Федьки, изобличавшего своих господ в совершенном преступлении, судьями явно игнорируются или недооцениваются.

Значительно развил инквизиционную форму процесса Судебник 1550 г. Ивана IV (принявшего в 1547 г. царский титул).

Таким образом, с последовательным усилением Московского царства состязательный порядок при расследовании преступлений заменялся розыскным, который сначала применялся при расследовании наиболее серьезных уголовных дел (о государственных преступлениях, убийствах, разбоях и др.), но с течением времени круг их постепенно расширялся.

Появляются новые особые государственные органы – «обыщики» или «сыщики»; в практику входят уголовные преследования без выдвижения соответствующего обвинения, по доносу. В XV–XVI вв. уголовные дела о наиболее тяжких преступлениях рассматриваются в розыскном порядке, а в XVII в. и по менее значительным делам розыскной порядок становится общим.

Впрочем, «обыщики», присылаемые из Москвы для отыскания и преследования преступников, часто причиняли населению одни убытки, не принося никакой существенной пользы относительно порученного им дела, а порой и сами грабили местных жителей .

В XVI в. в период царствования Ивана IV Грозного полицейско-судебные функции стали выполнять учрежденные в 1539 г. губные избы – учреждения, возглавляемые выборными губными старостами, созданные для разыскивания и наказания «лихих» людей. О самих выборах губных старост из числа «лучших» людей составлялись выборные списки за подписями всех избирателей; эти списки представлялись в Разбойный приказ, ведавший разбирательством дел о преступлениях. Выбранных таким образом губных старост запрещалось смещать с занимаемых ими должностей. В грамоте 1550 г. царь Иван IV прямо говорит: «а которые старосты нашу службу служат и от службы их отставити немочно» .

Учреждение губных старост значительно укрепило следственное судопроизводство на Руси.

В обязанность губным старостам вменялось раскрывать преступления и разыскивать преступников, не дожидаясь обвинения со стороны потерпевших. Губные старосты должны были объезжать свои округа и расспрашивать местных жителей о том, кто в губе «лихие» люди, к кому приезжают разбойники и тати, кому они продают добытое преступной деятельностью имущество. Те, на кого указывали, что они люди «лихие», задерживались губными старостами и подвергались пыткам.

Уголовными в Древней Руси назывались дела о тяжких преступлениях, за которые виновник мог ответить головой.

См.: Снегирев И. Обозрение юридического быта в продолжение древнего и среднего периода русской народной жизни // Юридические записки. 1842. Т. 2. С. 280.

Помимо правила «око за око» у древних славян был обычай приносить преступников в качестве умилостивительной жертвы богам (см.: Соловьев С. М. Очерк нравов, обычаев и религии славян, преимущественно восточных, во времена языческие // Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. Кн. 1. М., 1850. С. 50), а некоторых преступников изгоняли из племени (см.: Калачев Н. В. О значении изгоев и состоянии изгойства в древней Руси // Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. Кн. 1. М., 1850. С. 61–62).

См.: Библия, Бытие, гл. 4, 44 и др.; Коран, сура 12 и т. п.; Тора, кн. Ваикра и др.; Римские законы XII таблиц, греческие законы Солона, Русская Правда, Псковская судная грамота, русские Судебник 1497 г. и Соборное Уложение 1649 г. и др. Об этом см.: Белкин P. С. История отечественной криминалистики. М., 1999. С. 1. См. также: Эверс И. Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб., 1835; Куницын А. Историческое изображение древнего судопроизводства в России. СПб., 1843; Линовский В. Опыт исторических розысканий о следственном уголовном судопроизводстве в России. Одесса, 1849; Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. М., 1851; Дювернуа Н. Л. Исторические права и суд в древней России. М., 1869; Мэн Г. Древний закон и обычай. М., 1884; Лурье С. Лжесвидетельство по Талмуду // Журнал гражданского и уголовного права. 1890. Кн. 10. С. 20–42; Сыромятников Б. И. Очерк истории суда в древней и новой России // Сборник «Судебная реформа». Т. 1. М., 1915; Круглов Е. А., Лившиц Л. В. Правовые акты Древнего мира о мерах преодоления противодействия судопроизводству // Южно-уральские криминалистические чтения. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 9. Уфа, 2001. С. 54–63 и др.

О подробных описаниях ордалий см.: Куницын А. Историческое изображение древнего судопроизводства в России. СПб., 1843. С. 112–114; Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. С. 68–81; Шнейкерт Г. Тайна преступника и пути к ее раскрытию. М., 1925. С. 8–9; Обуховский В. А. Уголовные доказательства в истории и советском праве. Харьков, 1926. С. 22–23.

В Древней Индии ордалии применялись с древнейших времен: пять великих ордалий (весами, огнем, водой простой и священной, ядом) описываются в древнеиндийском источнике права Яджнавалкья. По законам царя Вавилона Ур-Намму (конец 3-го тыс. до н. э.) отказ от ордалии означал признание вины. По среднеассирийским законам (середина II тыс. до н. э.) ордалии мог подвергнуться не только обвиняемый, но и обвинитель.

Подробнее об этом см.: Хрестоматия по истории Древнего Востока / Под ред. М. А. Коростовцева, И. С. Кацнельсона, В. И. Кузищина. Ч. 2. М., 1980.

Русская Правда являлась основным источником древнерусского законодательства. До наших дней дошло более ста списков Русской Правды, которые можно представить в трех основных редакциях: Краткая, Пространная и Сокращенная. Древнейшей редакцией (подготовлена не позднее 1054 г.) является Краткая правда. Пространная редакция возникла не ранее 1113 г. Сокращенная редакция появилась в середине XV в. из переработанной Пространной редакции.

От Новгородской судной грамоты сохранился только ее фрагмент, дающий лишь некоторое представление о судоустройстве и судопроизводстве. Псковская судная грамота составлена на вече в 1467 г.; согласно этому документу процесс носил состязательный характер.

Подробнее об этом см.: Эверс И. Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. С. 151–157; Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. С. 37.

Не знают различия между материальным и процессуальным правом ни оба Судебника, Ивана III и Ивана IV, ни Соборное Уложение царя Алексея Михайловича. В них «мы находим указанное смешение двух этих областей уголовного права. Строгая систематика, в смысле разного отделения законов уголовного права от законов уголовного судопроизводства, составляет принадлежность позднейших периодов» (Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права с подробным изложением начал русского уголовного законодательства. Часть общая. Киев, 1882. С. 10). Об этом также см.: Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. М., 1851 С. 5–6.

Подробнее об этом см.: Strombeck. Einige Wovte über den Beweis // Hitzigs Annalen. Jahrgang, 1831. Bd. X. P. 52–53; Калачев H. Об уголовном праве по судебнику царя Иоанна Васильевича // Юридические записки. 1842. Т. 2. С. 399; Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права с подробным изложением начал русского уголовного законодательства. Часть общая. Киев, 1882. С. 16; Ланге Н. И. Древнее русское уголовное судопроизводство. СПб., 1884. С. 141–144, 244–245; Волков А. Древнее уголовное судопроизводство в г. Ревеле. Ревель, 1889. С. 9–10; Леонтович Ф. И. Областные суды в Великом княжестве Литовском // Журнал Министерства юстиции. 1910. № 10. С. 124; Розин H. Н. Уголовное судопроизводство. СПб., 1914. С. 45–46; Бочкарев В. Дореформенный суд // Сборник «Судебная реформа». Т. 1. М., 1915. С. 220; Обуховский В. А. Уголовные доказательства в истории и советском праве. Харьков, 1926. С. 26–28; Голунский С. А., Рогинский Г. К. Техника и методика расследования преступлений. Вып. I. М., 1934. С. 6–7, 9.

См.: Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. T. I. М.-Л., 1947. С. 273.

Сущность повального обыска заключалась в возложенной государем на общину повинности выдавать государству на расправу всех известных «лихих» людей, «злодеев». Представители общины, в которой проживал заподозренный, много знали о его характере, образе его жизни, роде его занятий, о его получивших огласку хороших или плохих поступках, хотя бы никто из них (обыскных) не был очевидцем этих поступков. Свидетельство целой общины, мира, рассматривалось как непреложная истина (глас народа – глас Божий). Повальный обыск состоял в допросе окольных жителей о таком обстоятельстве в деле, которое могло быть известно всем или многим жителям какого-либо места, например, о поведении заподозренного. Следственные органы зачастую только добивались от них удостоверения в том, является ли «добрым» или «лихим» человеком обвиняемый. Повальный обыск простирался во все четыре стороны, версты по две, или по три, или по шесть и более; допрашивалось сразу, а иногда и по выбору, от двадцати до ста человек; при этом запрещалось принимать показания от членов семей заподозренных, а за ложные сведения пятый или шестой, а иногда двое или трое, из ста обыскных подвергались сечению кнутом. Облихование подозреваемого лица на повальном обыске, произведенном губным старостой, служило достаточной причиной к взятию его под стражу и допросу под пыткой. Подробные правила повального обыска были изложены в указе Ивана Грозного от 21 августа 1556 г., из содержания которого усматривалось, что повальный обыск предпочитался поединку и крестному целованию (см.: Калачев Н. О Судебнике царя Иоанна Васильевича // Юридические записки. 1841. Т. 1. С. 135). Однако по мере ослабления общины повальный обыск становился все более искусственным установлением. Как тягостная и бесполезная для народа повинность, она исполнялась недобросовестно. О злоупотреблениях и лжи, происходивших при повальных обысках, сообщают уже источники XVI в. (см.: Кавелин К. Основные начала русского судоустройства и гражданского судопроизводства в период времени от Уложения до Учреждения о Губерниях. М., 1844. С. 98). Во время царствования Петра I повальный обыск утратил свое значение. Как писал известный публицист первой половины XVIII в. И. Т. Посошков, «в проклятых повальных обысках, то сам сатана сидит, а Божьей правды и следа нет. Всех свидетелей пишут заочно, а попы и дьячки, не видя тех людей, на коих кто послался и на словах не слыша, да руки к обыскам прикладывают» (Посошков И. Т. «Книга о скудости и богатстве» и другие сочинения. Редакция и комментарии Б. Б. Кафенгауза. М., 1951. С. 64). В XIX в. повальный обыск был отменен официально.

См.: Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией. Т. 2. СПб., 1875. Акт № 186. С. 771–793.

См. об этом: Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. М., 1851. С. 143. (Тем не менее практика посылки из столицы особых «обыщиков» продолжалась вплоть до XVIII в. Наиболее эффективной была практика их применения в тех случаях, когда они посылались вместе с ратными людьми для преследования и разгрома больших групп разбойников, если для этого не было достаточно сил у местных властей – воевод или губных старост.)