Становление отечественной статистики преступности . Начало статистического изучения преступности в царской России, как и за границей, относится к первой четверти прошлого века. А.Н. Радищев в работе «О законопослушании» (1802 г.) пришел к важным выводам о роли статистики преступлений в изучении преступности, ее причин и в разработке мер борьбы с ней. В 1823 г. действительный член Российской академии наук К.Ф. Герман сделал доклад «Изыскания о числах убийств и самоубийств в России в 1819-1820 годах», в котором высказал идеи о закономерном развитии преступности и ее обусловленности определенными причинами. Оба эти открытия сделаны были намного раньше бельгийского статистика А. Кетле. В то время как Кетле обессмертил свое имя аналогичными выводами, идеи русских ученых в связи с сопротивлением властей, признавших их политически вредными, не были даже в те годы опубликованы (см.: Радищев А.Н . Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1952. С. 460; Гернет М.Н . Изучение преступности в СССР (исторический очерк) // Проблема изучения преступности. М., 1945. С. 30).

Первые работы Е. Анучина, Н. Неклюдова, П. Ткачева, Ю. Янсона, А. Чупрова по статистике преступности в России появились в 60-е годы XIX в. В 70-е годы стали формироваться официальные сборники «Своды статистических сведений по делам уголовным», вступительные очерки к которым писал Е.Н. Тарновский. Сведения о преступности за 1874-1894 гг. были опубликованы в сборнике «Итоги русской уголовной статистики», а за 1905-1915 гг. - в «Ежегодных сборниках статистических сведений министерства юстиции».
Советская эпоха привнесла свой уникальный опыт в решение не только политических, социальных, экономических, правовых, но и криминолого-статистических проблем. Уголовная статистика в СССР не была сколько-нибудь устойчивой: менялись единицы измерения, уголовное законодательство, правовые дефиниции, принципы и формы учета криминальных явлений и процессов. За время существования СССР так и не было разработано единой государственной отчетности для всех правоохранительных органов. Она носила в основе своей ведомственный характер и служила ведомственным, а не государственным и тем более не народным интересам.

В период революции, иностранной интервенции и гражданской войны фактическая преступность на территории бывшей царской России была чрезвычайно высокой. В один миг рухнули многовековые устои российского общественного поведения, государственные, правовые, нравственные, религиозные. Практически все жители страны - и «красные», и «белые», и неопределившиеся были втянуты в криминальный водоворот либо в качестве преступников (соучастников), либо жертв преступлений. Прямыми и косвенными ее жертвами (потерпевшими) стали от трети до половины населения страны. Это не очень точная экспертная оценка криминальных событий. Ибо какого-либо учета жертв классовой борьбы не велось ни «белыми», ни «красными». Не было не только учета преступлений, но и их законодательного определения. Революционная расправа масс и создание репрессивных органов опережали законодательную криминализацию общественно опасного поведения. Эти формы наделялись беспредельными дискреционными полномочиями и действовали на основе революционного правосознания. Первый ведомственный акт НКЮ «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» появился только в декабре 1919г. Первые уголовные кодексы РСФСР и некоторых других союзных республик были приняты лишь в 1922 г. Уголовное законодательство обновлялось в 1926-1928 и 1958-1962 гг. В промежутках между этими датами шел непрерывный процесс изменения и дополнения уголовного законодательства. Учет преступлений, коррелируя с уголовным законодательством и практикой его применения, имел свои идеологические задачи и статистические особенности. С 1918-1919 гг. в РСФСР, а с 1922-1924 гг. в СССР учитывались уголовные дела, а затем осужденные. С этого времени было издано шесть работ, охватывающих 5-летний период по СССР и 8-летний - по РСФСР (см.: Статистика осужденных в СССР за 1923-1924 гг. М, 1927; Статистика осужденных в СССР за 1925-1927 гг. М, 1930; Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г М.. 1927; Преступность и репрессии в РСФСР. М., 1930; Статистика осужденных в РСФСР за 1928-1934 гг. М., 1935; Сборник по судебной статистике СССР за 1935 г. М., 1937 .). Учет судимости (преступности) в те годы был неполным и неточным. Таковым он практически оставался до 60-х годов. Необходимо при этом иметь в виду то, что фактическое отсутствие в те годы института освобождения от уголовной ответственности, в определенной мере приравнивало уровень судимости к уровню учтенной преступности.

Сведения о судимости за 1924 г. можно принять за начальную базу. По учетным данным в этом году в СССР было осуждено 1 915 900 человек (см.: Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. 1917-1927. М, 1928. С. 112- 113), или около 1354 человека на 100 тыс. населения. В РСФСР, где учет судимости формально существовал с 1918 г. (и есть основания полагать, был несколько полнее), в 1924 г. коэффициент судимости составил 2910 человек на 100 тыс. населения (см.: Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г. М.. 1928). Если признать российский показатель 1924 г. более объективным для всего Союза и соотнести его с уровнем судимости 1990 г., когда последний раз были собраны эти сведения в федеральном объеме, то мы увидим, что судимость в СССР в расчете на 100 тыс. населения за анализируемые 66 лет снизилась более чем в 10 раз. Однако такой оптимистический вывод лежит скорее всего в области криминологических фантазий, чем реалий. Дело в том, что статистические данные плохо сопоставимы по уголовно-правовому, судебно-практическому и статистическому содержанию. Более того, они обходят стороной самые драматические периоды криминальной действительности в 1929-1934, 1937-1938, 1941-1945, 1956-1991 гг.
Кроме того, динамика судимости в перестроечный и переходный периоды слабо коррелирует с динамикой регистрируемой и тем более фактической преступности: преступность росла, а судимость сокращалась. Интенсивное увеличение «ножниц» между трендами реальной, регистрируемой и наказуемой преступности (особенно в постсталинский, перестроечный и постсоветский периоды) было разительным и многопричинным. Его анализ важен не только для понимания демократизации общества, но и его криминогенности с параллельным разрушением и ослаблением как тоталитарного, так и элементарного правового контроля.
Более объективно тенденции (а не уровень) преступности в СССР (России) могут быть выявлены по двум большим периодам: (1917- 1922) - (1956-1960); (1956-1960) - (1990-1998). Существенно отличаясь друг от друга по направленности уголовной политики, содержанию уголовного и уголовно-процессуального законодательства, следственно-судебной практики и учету преступлений, эти периоды внутри себя имеют относительную общность, которая гарантирует некую удовлетворительную сопоставимость криминологических показателей, распределенных во времени и пространстве.

Преступность в годы Великой Отечественной войны . Любая современная война для любой страны представляет чрезвычайную ситуацию, способствующую более высокому уровню преступности. Кроме того, во время войны идет перераспределение преступности между тылом и фронтом. В истории были войны, которые побуждали к объединению нации и патриотизму, способствующие снижению преступности. Однако вряд ли это распространимо на современные войны, приводящие к полному разрушению жизни и бросающие людей за грань выживания. Самая разрушительная для нашей страны Великая Отечественная война продолжалась пять лет и велась главным образом на территории СССР. Миллионы погибших и искалеченных; тысячи разрушенных городов, поселков, деревень, заводов, фабрик, коммуникаций; десятки миллионов людей остались без хлеба и крова. И это не могло не повлиять на рост преступности. При всей неполноте данных, она увеличилась в несколько раз, а судимость - в 2,5-3 раза.

Общее число осужденных во время войны в целях сопоставимости данных и вычленения «военных» особенностей целесообразно разделить на осужденных общими судами, военными трибуналами и за преступления, предусмотренные указами военного времени.
Число осужденных за преступления, предусмотренные указами военного времени, было значительным. Оно почти вдвое превышало количество осужденных общими судами, но изменялось примерно так же, как и число осужденных военными трибуналами. Общее число осужденных по указам за годы войны составило 5,8 млн. человек. Но эти учтенные сведения неполны. Всего в 1940-1956 годы по этим указам, по подсчетам Р.П. Соколовой, было осуждено 18 046 тыс. человек (см.: Соколова Р.П. Система показателей статистики осужденных в СССР и ее использование в криминологических исследованиях. Дисс. ...канд. юрид. наук. М., 1969), или 53% всех осужденных в 1940-1956 гг. (кроме осужденных военными трибуналами).
Широчайшая уголовная ответственность за малейшие нарушения трудовой дисциплины, сделавшая преступниками 18 млн. человек, вместе с беспощадной войной и беспощадными политическими репрессиями серьезно подточили силы народа. 1953-1956 гг. после смерти Сталина были переломными. Дальнейший пресс сорокалетнего жесточайшего насилия народ вряд ли мог выдержать.

Изменения тенденций преступности в 1960-1991 гг . С ослаблением тотального контроля за деятельностью и поведением людей во второй половине 50-х годов уголовная преступность в СССР начала изменяться не по «нашим», а по общемировым законам, открытым еще К. Марксом, т.е. стала расти быстрее, чем численность населения. Эта тенденция установилась не сразу. Первые реальные попытки разрушения тоталитаризма появились в 1956 г. после XX съезда КПСС, когда был подвергнут критике культ личности Сталина, а также после польских (познанских) волнений и особенно после венгерского восстания. Если принять за базу 1956 г., год первой попытки разрушения сталинизма, то в 1957 г. преступность возросла на 16,9%, в 1958 г. - на 29,9%. Закономерный в те годы рост преступности увеличился в результате широкой и недифференцированной амнистии уголовных преступников от 27 марта 1953 г., большинство из которых в последующие годы вновь оказались в местах лишения свободы.

Принятие Основ уголовного законодательства в 1958 г., предопределивших некоторую гуманизацию и сужение сферы действия уголовного закона, привело к сокращению учтенной преступности в 1959 г. на 30,2%. Принятие же новых республиканских кодексов в 1960-1962 гг. сопровождалось адапционными синдромом (отсутствие следственно-судебной практики по новому законодательству, перегибы в исполнении новых законов, недостаточная осведомленность граждан о новых запретах), который привел к росту преступности в 1960 г. на 5,9%, а в 1961 - на 34,7%. В 1962 г. положение не изменилось, но судебная практика стала корректироваться, на что существенно повлиял курс партии на искоренение преступности, провозглашенный в Программе КПСС 1961 г.

Руководители правоохранительных органов должны были каждодневно доказывать свою способность «управлять» процессом искоренения преступности. Декларация о гуманизации уголовного правосудия широко использовалась для подтверждения этой задачи. Опора на общественность в борьбе с преступностью привела руководство страны к мысли об отмирании уголовной юстиции, перепроизводстве юристов, сокращении их подготовки и к другим ошибочным выводам. Но объективные тенденции преступности в условиях снижения тотального контроля в период хрущевской оттепели развивались по своим законам. Реальный общественный порядок ухудшался, хотя статистика свидетельствовала о другом. В 1965 г. было учтено 751 801 преступление. Эти показатели были самыми низкими за время действия уголовного законодательства 60-х годов. Коэффициент преступности составил 328, а судимости - 249 на 100 тыс. жителей.

Расхождение провозглашенного курса на искоренение преступности с помощью общественности и реальной криминологической обстановкой в стране в 1966 г. стало очевидным и для руководства страны.
23 июля 1966 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление «О мерах по усилению борьбы с преступностью», за которым последовало изменение уголовного законодательства и внесение коррективов в уголовную политику. В 1966 г. учтенная преступность возросла на 18,1%. С этого года, года первого усиления уголовной ответственности, преступность стала интенсивно расти. В связи с этим только ЦК КПСС принял более 15 открытых и закрытых постановлений, направленных на усиление борьбы с преступностью и ее снижение, а в уголовные законы практически непрерывно вносились изменения и дополнения в тех же целях. Однако положение дел не только не улучшалось, а последовательно и закономерно ухудшалось.

Разрушение сталинского режима, который удерживал народ в страхе, некоторые признаки свободы и волюнтаризм в решении социально-экономических и криминологических проблем во времена Хрущева и особенно генерализованное разложение общественных, в том числе и правовых, отношений в брежневский застойный период, несмотря на постоянные призывы властей к сокращению преступности и возврат к некоторым сталинским методам социального контроля, был тем фоном, на котором регистрировался интенсивный рост преступности. С вынужденной либерализацией тоталитаризма иссякали и все криминологические преимущества социализма.

В итоге статистическая картина преступности оказалась следующей: если в 1956 г. было зарегистрировано 579 116 преступлений или 292,6 деяний на 100 тыс. населения, то в 1991 г., когда СССР фактически и юридически перестал существовать, учтенная преступность по абсолютным показателям возросла до 557,0%, впервые достигнув 3 223 147 преступлений, а по относительным - до 381%, или 1114,9 преступлений на 100 тыс. всего населения бывшего СССР. Среднегодовые темпы прироста преступности за эти 35 лет равнялись 5,03%, а населения - 1,1%, т.е. рост преступности обгонял рост населения в 4,6 раза (рис. 3). Темпы прироста преступности в зависимости от объективных и субъективных условий существенно колебались, достигнув в 1989 г. +31,8%. Аналогичные «взлеты» преступности наблюдались в 1958 г. (+29,9%), 1961 г. (+34,7%), 1966 г. (+18,1%) и в 1983 г. (+21,7%).
Зарегистрированная преступность в России с начала перестройки и до распада СССР изменялась по тем же законам, как и в Союзе в целом, т.е. интенсивно росла. После образования Российской Федерации (1991 г.) этот рост продолжался до 1994 г. Затем в динамике учтенной преступности появились колебания с преимущественным ее снижением. И это было связано не столько с реальным улучшением криминологической обстановки в стране, сколько с неспособностью правоохранительных органов контролировать преступность и с манипуляцией учетом преступных проявлений, в результате чего интенсивно росла латентная преступность. Среднегодовой прирост населения в России за эти годы составил всего 0,2%, а учтенной преступности - 4,5%, в том числе в расчете на 100 тыс. населения - 4,25%. Таким образом, среднегодовой прирост преступности за эти годы в 22,5 раза превышал среднегодовой прирост населения. Реальный прирост преступности был многократно выше.

Рис. 3. Динамика населения и преступности в СССР (1956-1991 гг.)

Большинство «взлетов» преступности в те или иные годы связано с существенными изменениями уголовной политики и уголовного законодательства, судебной и регистрационной практики. Подъем преступности в 1983 г., например, был обусловлен не столько реальным увеличением преступных проявлений, сколько их большим «выявлением» на основе Постановления Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1983 г. «О деятельности Прокуратуры СССР» (эффект Ю. Андропова, пытавшегося полицейскими методами укрепить дисциплину суда и правопорядок в стране).
Рост преступности в 1988-1991 гг. связан с проявлением общемировой тенденции в «перестроечных» условиях существенного разбалансирования и бытия, и сознания. В эти годы, констатирует В.Н. Кудрявцев, «началась "война законов", в которой одержали победу... не центральные, а местные власти, распался Союз ССР. Пострадало и отношение к нормам нравственности; в средствах массовой информации, в повседневной жизни стали пропагандироваться секс, насилие, корысть, вседозволенность. Все это означало разрушение нормативного порядка, которое идет в кризисных ситуациях рука об руку с деформацией социальных институтов и других компонентов социальной сферы в целом» (Кудрявцев В.Н. Социальные деформации. М- 1992. С. 50.) (рис. 4).

Рис. 4. Динамика основных криминологических показателей в СССР (1961-1991 гг.)

Таким образом, статистические сведения об общем уровне зарегистрированной преступности в СССР и его динамике за предыдущие годы требуют глубокого качественного анализа и весьма критической оценки. Ясно одно, что показатели преступности, будучи исторически конкретными, коррелируемыми с динамикой политических, социально-экономических процессов, с изменениями уголовной политики, уголовного законодательства и следственно-судебной практики, с объективными и субъективными возможностями правоохранительных органов, очень неполно отражают реальную криминологическую обстановку. Однако при всей своей неполноте, относительности и даже искаженности они являются более или менее репрезентативными. Поэтому годовые уровни учтенной преступности, неполно отражая криминологическую реальность, взятые за много лет, более или менее адекватно передают ее основные тенденции, тенденции роста преступлений и повышения их общественной опасности.

Рассматриваемые статистические факты нельзя объяснить преимуществами социализма, как это делалось в недалеком прошлом. Хотя нельзя отрицать, что определенное улучшение условий жизни в 30-е и особенно в послевоенные годы могло позитивно сказаться на уровне противоправного поведения. Но основные причины относительно умеренного уровня преступности в СССР и его снижения в довоенные годы, были связаны не с выдуманными преимуществами сталинского социализма, а с тотальным государственным и общественным, открытым и тайным контролем за поведением и деятельностью людей, с генерализованным страхом перед репрессивным режимом.
Роль любого жесткого социального контроля, а не только тотального, криминологически значима. На это обратила внимание американский криминолог Ф. Адлер. Она на основе данных Первого обзора ООН о тенденциях преступности (1970-1975) отобрала 10 стран, расположенных в различных регионах мира, но имеющих относительно низкую преступность: Швейцарию и Ирландию (Западная Европа), Болгарию и ГДР (социалистические страны Восточной Европы), Коста-Рику и Перу (Латинская Америка), Алжир и Саудовскую Аравию (Северная Африка), Японию и Непал (Азия). Выбранные страны существенно различались по абсолютному большинству криминологически важных показателей, экономических, политических, социальных, религиозных и иных, но имели одну общую характеристику: сильный социальный контроль, хотя и в разных и даже не схожих формах (государственный, партийный, религиозный, полицейский, производственный, общинный, семейный и т.д.), который и позволял удерживать преступность на относительно низком уровне (см.: Adler F. Nations not Obsessed with Crime. Littleton. Colorado, 1983. P. 129-130).

Одной из эффективных форм контроля является контроль коммунистический тотальный. Его нельзя упрощать. Он включал в себя ряд составляющих:
экономическую - полную зависимость человека от единственного работодателя - государства, а фактически от господствующей номенклатуры;
правовую - заключающуюся в примате прав государства над правами личности;
организационную - вытекающую из демократического централизма, где слово «демократический» было «фасадным», а «централизм» - сущностным;
идеологическую - подавление инакомыслия;
социально-психологическую - доминирование пропартийного общественного мнения;
оперативную - тайная и явная государственная слежка за поведением и деятельностью людей;
репрессивную составляющую, которая венчала и интегрировала контроль в целом. Она была последней, но не единственной инстанцией, удерживающей народ в страхе перед нарушениями государственных предписаний.

Краткий перечень основных составляющих сталинского контроля за поведением и деятельностью людей показывает, что такой контроль действительно был всеохватывающим и всеобъемлющим, т.е. тотальным. С криминологической точки зрения такой контроль можно признать эффективным и криминальным одновременно. Удерживая на относительно низком уровне уголовную преступность, тотальный контроль не искоренял ее, а «переплавлял» в преступность властей против своего народа. Поэтому общая результирующая преступности в тоталитарных режимах (коммунистических, фашистских, религиозно-фундаменталистских и др.) объективно вряд ли может быть ниже преступности в демократических странах.

Рост преступности в России начался задолго до революции. Это убедительно было показано С. С. Остроумовым в работе по анализу преступности в дореволюционной России, хотя целост-ных и хорошо сопоставимых данных в те годы не было. За 1874-1894 годы рост преступности в России превышал прирост населения. Ана-логичные тенденции роста преступности продолжались и в после-дующие годы. Только в связи с убийствами в 1909 году возникло 30 942 следствия, а в 1913 году - 34 438, т. е. на 11,3 % больше. А сами абсолютные числа свидетельствовали об очень высоком уров-не насильственного лишения жизни. Общее число уголовных дел перед первой мировой войной достигало 2,5 млн. Это примерно 1500-2000 уголовных дел на 100 тыс. жителей. А в каждом уго-ловном деле могло быть по несколько обвиняемых и преступлений.

С 1922 года имеются более или менее сопоставимые данные о числе осужденных.

Динамика населения и судимости в СССР (РСФСР) (1922-1960 гг.)

Сведения о судимости за 1922-1935 годы приводятся в таблице не только по

СССР, но и по РСФСР. Это сделано по следующим основаниям. Судебная статистика осужденных в СССР была введена в 1922 году. Со-бираемые сведения были неполными. В 1922 году они собирались по 49 районам (областям и краям), в 1923 году к ним прибавилось 17, а в 1925 году - ещё 5 районов. В РСФСР учет судимости начал опробоваться с 1918 года и был несколько полнее. Кроме того, отсутствие сведений о су-димости в СССР за 1930-1934 годы в определенной мере восполняется данными по РСФСР. Сведения по РСФСР тоже неполны. Число осужден-ных в 1922-1935 годы приводится без данных в автономных республи-ках, а их было в те годы 8 (Башкирская, Горская, Дагестанская, Киргиз-ская (Казахская), Крымская, Татарская, Туркестанская, Якутская).

Приведенные в таблице данные не включают в себя осужденных за «политические» (контрреволюционные), «трудовые» (нарушения трудо-вой дисциплины) деяния и преступления военнослужащих (воинские и общеуголовные). Контрреволюционная преступность всегда учитывалась особо, была сугубо ведомственной и строго засекреченной.

Значительный вклад в развитие криминологии до революции и первое десятилетие после нее внесли: М. Н. Гернет, С. К. Гогель, А А. Герцензон, А.А. Жижиленко, М. М. Исаев, А. А. Пионтковский, С. В, Познышев, Н. Н. Полянский, Б. С. Утевский, М. П. Чубинский. В первую очередь, следует отметить известные работы М. Н. Гернета «Общественные факторы преступности» (1906 г.), «Моральная статистика» (1922 г.), «Исторический обзор изучения преступности в дореволюционной России и СССР» (1944 г.), «Преступность за границей и СССР» (1935 г.), «Статистика городской и сельской преступности» (1927 г.).

После революции 1917-го года изучение преступности и её причин, мер предупреждения и личности преступника было продолжено. Уже в 18-м году в Петрограде был создан первый кабинет по изучению преступника и преступности. Затем такой кабинет был создан в Саратове, который назывался Саратовский кабинет криминологической антропологии и судебно-медицинской экспертизы. Только потом в Москве был создан кабинет по изучению преступности и личности преступника. Аналогичные кабинеты были в Харькове, Киеве и др. местах. И существовала организационная база для изучения преступности, её причин и личности преступника, потому что уже в июле 18-го года в системе ЦСУ РСФСР был создан отдел моральной статистики, включающий уголовную статистику. В этот период, начиная с 18-го года, публиковалась статистика о состоянии преступности, прежде всего, в РСФСР. Каждый год выпускались статистические сборники и можно было анализировать эти данные, которые были опубликованы.

Кроме того, с 1918-го года издавался журнал «Пролетарская революция и право», в котором публиковались научные статьи по изучению преступников, преступности в целом, причин преступности и др. То есть существовала довольно прочная организационная база.

Но затем постепенно начали свёртываться все научные исследования преступности и разрушаться организационные основы. Уже в 25-м году вместо кабинетов по изучению преступников и преступности был создан целый институт при НКВД РСФСР - Государственный институт по изучению преступников и преступности. Все эти исследования стали проводиться под контролем НКВД. За 5 лет своего существования (он существовал до 30-х годов) были проведены, конечно, некоторые исследования, опубликован ряд статей.

Активное участие в криминологических исследованиях принимали студенты юридических вузов, профессорско-преподавательский состав юридических вузов. Они внедряли специальные анкеты и программы для получения данных о социальных, ценностно-ориентационных и других особенностях лиц, совершающих преступления, проходящих через Народный комиссариат юстиции и Государственное управление мест заключения.

В 30-х годах 20 века резко пошли на убыль все научные исследования, прекратилась публикация статистики о состоянии преступности, она стала секретной. Кабинеты и лаборатории по изучению преступника и преступности были повсеместно ликвидированы. Был создан Государственный институт по изучению уголовной и исправительно-трудовой политики при прокуратуре СССР и Наркомате юстиции РСФСР. А затем очень быстро он был реформирован во Всесоюзный институт юридических наук Наркома юстиции СССР.

С середины 30-х годов до 1956 г. криминология как служанка буржуазии фактически прекратила свое существование. Советские вожди исходили из того, что социализм не имеет собственных причин преступности и поэтому не нужны криминологические исследования Устинов В. Очерки по истории отечественной криминологии. М., 2000..

В 60-е годы происходит возрождение отечественной криминологии, которая быстро развивается на основе коммунистической идеологии. В ней непреложными для криминологии выступало несколько постулатов. Первый - социализм не содержит коренных причин преступности и не порождает их. Второй - преступность преходяща, она исчезнет с построением высшей фазы социализма - коммунизма.

В остальном советские криминологи были свободны в своем творчестве Лунеев В. В. Преступность 20 века. Мировые, региональные и российские тенденции. М., 2003..

Широкую известность получили первые монографические работы, созданные представителями уголовного права. Среди них книги А. Б. Сахарова «О личности преступника и причинах преступности в СССР» (1961 г.), А. А. Герцензона «Введение в советскую криминологию» (1965 г.), «Уголовное право и социология» (1970 г.), М. И. Ковалева «Основы криминологии» (1970 г.), В. Н. Кудрявцева «Причинность в криминологии» (1968 г.), И. И. Карпеца «Проблема преступности», A. M. Яковлева «Преступность и социальная психология» (1970 г.), В. К. Звирбула «Деятельность прокуратуры по предупреждению преступности (научные основы)» (1971 г.), первый учебник «Криминология» (1966 г., 1968 г. и 1976 г.).

Выдающимися криминологами в этот период стали И. И. Карпец, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, А. Б Сахаров и A. M. Яковлев, которые в 1983 г. получили государственную премию СССР, Ю. Д. Блувштейн, К. Е. Игошев, Г. М. Миньковский, Н. А. Стручков и др.

В 70-90-е годы интенсивно исследуются проблемы причин преступности (А. И. Долгова, И. И. Карпец. Н. Ф. Кузнецова и др.), преступности (Н. Ф. Кузнецова, С. Е. Вицин, В. В. Лунев и др.), механизма преступного поведения и личности преступника (Ю. М. Антонян, П. С. Дагель и др.), виктимологии (Л. В. Франк, Д. В. Ривман и др.), прогнозирования и планирования борьбы с преступностью (Г. А. Аванесов, С. В. Бородин и др.), предупреждения преступности (А. А. Алексеев, А. Э. Жалинский, Г. М. Миньковский и др.), преступности несовершеннолетних (Г. М. Миньковский, Е. В Болдырев и др.), организованной преступности (А. И. Гуров, B. C. Устинов и др.), насильственной преступности (Ю. М. Антонян, С. Б. Алимов и др.), рецидивной преступности (А. И. Алексеев, Ю. И. Бытко и др.), экономических и других корыстных преступлений (Г. В. Дашков, B. C. Устинов и др.), неосторожной преступности (В. А. Серебрякова, В. Е. Квашис, В. Б. Ястребов).

С ослаблением тотального контроля за деятельностью и пове-дением людей во второй половине 50-х годов уголовная преступ-ность в СССР начала изменяться не по «нашим», а по общеми-ровым законам, открытым еще К. Марксом, т. е. стала расти бы-стрее, чем численность населения.

Если принять за базу 1956 год, год первой попытки разрушения сталинизма, то в 1957 году преступ-ность возросла на 16,9 %, в 1958 году на 29,9 %, или 880 332 преступ-лений. Закономерный в те годы рост преступности усиливался ре-зультатами широкой и недифференцированной амнистии уголов-ных преступников от 27 марта 1953 г., большинство из которых в последующие годы вновь оказались в местах лишения свободы.

В 1965 году было учтено 751 801 преступление. Эти пока-затели были самыми низкими за время действия уголовного за-конодательства 60-х годов. Коэффициент преступности равнялся 328, а судимости - 249 на 100 тыс. жителей.

В 1966 году учтенная преступность возросла на 18,1 %. С этого года, года первого «усиления» уголовной ответственности, преступность ста-ла интенсивно расти. В связи с этим только одним ЦК КПСС было принято более 15 открытых и закрытых постановлений, направ-ленных на усиление борьбы с преступностью и её снижение, а в уголовные законы практически непрерывно вносились изменения и дополнения в тех же целях. Однако положение дел не только не улучшалось, а последовательно и закономерно ухудшалось.

Разрушение сталинского режима, который удерживал народ в страхе, глоток свободы и волюнтаризм в решении социально-экономических и криминологических проблем во времена Хруще-ва и особенно генерализованное разложение общественных, в том числе и правовых, отношений в брежневский застойный период, несмотря на постоянные призывы властей к сокращению преступ-ности и возврат к некоторым сталинским методам социального кон-троля, было тем фоном, на котором регистрировался интенсивный рост преступности. С вынужденной либерализа-цией тоталитаризма иссякали и все криминологические преиму-щества социализма Лунеев В. В. Преступность 20 века. Мировые, региональные и российские тенденции. М., 2003..

Темпы прироста преступности по годам в зависимости от объективных и субъек-тивных условий существенно колебались, достигнув в 1989 году 31,8 %. Аналогичные «взлеты» преступности наблюдались в 1958 (29,9 %), 1961 (34,7 %), 1966 (18, 1 %) и в 1983 (21,7 %) годы.

Динамика населения и преступности в СССР в 1956-1991 годы

	Численность населения	Зарегистрированные преступления	Коэффициент преступности
абс. показа-тель		темп при-роста	абс. показа-тель		темп при-роста			темп при-роста

Большинство «взлетов» преступности в те или иные годы свя-зано с существенными изменениями уголовной политики и уголов-ного законодательства, судебной и регистрационной практики. Пред-последний подъем преступности в 1983 году, например, был обу-словлен не столько реальным увеличением преступных проявлений, сколько их большим «выявлением» на основе Постановления Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1983 г. «О дея-тельности Прокуратуры СССР» (эффект Андропова, пытавшегося полицейскими методами укрепить дисциплину труда и правопоря-док в стране).

Рост преступности в 1988--1991 годы связан с про-явлением общемировой тенденции в «перестроечных» условиях су-щественного разбалансирования и бытия, и сознания. В эти годы «началась «война законов», в которой одержали победу не центральные, а местные власти, распался Союз ССР. Пострадало и от-ношение к нормам нравственности; в средствах массовой инфор-мации, в повседневной жизни стали пропагандироваться секс, на-силие, корысть, нетерпимость и вседозволенность. Все это означа-ло разрушение нормативного порядка, которое идет в кризисных ситуациях рука об руку с деформацией социальных институтов и других компонентов социальной сферы в целом.

Удельный вес корыстных деяний в середине 60-х годов состав-лял 40-45 %, а в 1990 году, по учетным данным, он возрос до 70 %. Фактически же по корыстным мотивам в конце существования СССР совершалось более 80 % только зарегистрированных деяний, латентность которых является самой высокой.

В первые годы советской власти отмечался рост преступности несовершеннолетних на фоне высокого уровня общей преступности, обусловленного социально-экономическими факторами. Революция, война, голод и разруха порождали толпы беспризорных детей, потерявших семью, которые в поисках куска хлеба примыкали к бродягам и преступникам и, вынужденные выживать любой ценой, быстро осваивали воровское «ремесло». Детская преступность и беспризорность были бичом молодой Советской республики, проблемой, требующей немедленного разрешения, поэтому, практически в одно время с Декретом о рабоче-крестьянской Красной Армии в октябре 1918 года, был принят Декрет о комиссиях несовершеннолетних, который отменял суды и тюремное заключение для малолетних и несовершеннолетних, а обязывал комиссии о несовершеннолетних вести дела лиц обоего пола до 17 лет, замеченных в общественно опасных деяниях. Места содержания несовершеннолетних правонарушителей стали называться «убежищами Народного комиссариата общественного презрения».

16 августа 1921 г. в газете «Известия Рязанского губернского исполнительного комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов» была опубликована статья, в которой говорилось о том, что в Поволжье разразился неурожай, подвергший 25 млн. человек, в том числе 5,5 млн. детей, угрозе «быть задушенными костлявой рукой голода; дети подбрасывались под двери Наробраза и его ответственных руководителей, так как за неимением места в детских домах их не помещали туда, а родители, не вынося голодного крика детей, топили их в Волге; пайки в детских учреждениях урезались, и бесприютные дети начинали заниматься нищенством, проституцией и кражами» (Криминология..., 2004, с. 102).

В сентябре 1920 г. А.С. Макаренко принял предложение Полтавского губнаробраза организовать и возглавить колонию для несовершеннолетних правонарушителей. Вновь созданные или возрожденные из «дореволюционных руин» детские дома и колонии большей части детей все же дали возможность вернуться к нормальной жизни, посредством применения новых и, как оказалось, весьма эффективных систем воспитания «трудных» подростков в специально созданных для этого колониях, где использовались новые формы организации и функционирования коллектива, благотворно влияющего на личность «трудного» подростка - Знаменитая Полтавская колония, колония им. М. Горького и коммуна им.Ф.Э. Дзержинского, созданные А.С. Макаренко, Трудовая сельскохозяйственная колония имени Д. Рида, Большевская трудовая коммуна. Большинство подростков-правонарушителей были рады существованию колоний, хотя бы по причине наличия у них крыши над головой и регулярного питания. А.С. Макаренко прекрасно понимая это, считал, что создать коллектив и привить любовь к труду у подростков можно только после удовлетворения первичных потребностей каждого из них и применял свою систему воспитания «трудных» подростков посредством приобщения их к коллективному труду, показывая важность индивидуального подхода к каждому ребенку.

Большую часть преступлений несовершеннолетних по-прежнему составляли кражи, совершаемые беспризорниками и в 1924 году Советским правительством было принято решение реанимировать забытую идею о создании трудовых коммун и трудовых колоний, где дети могли бы получить профессиональные навыки, необходимые для обеспечения себе заработка законным путем - пусть самым примитивным, но трудом. Поскольку, экономический кризис в стране не давал возможности кардинально переломить ситуацию в лучшую сторону, различные общественные организации (например, Российское общество Красного Креста) на свои средства пытались создавать детские больницы, туберкулезные санатории. Охваченные и вдохновленные идеей построения «новой, светлой жизни» в стране Советов, граждане проявляли активность в борьбе с детской беспризорностью, а значит и с детской преступностью, проявляя милосердие к обездоленным детям; комсомольцы, педагоги и дружинники определяли беспризорников в приюты, массово «изымая» их с улицы, но дети, не желая отказываться от своей привычной жизни, убегали оттуда, вновь попадая на улицу. преступность несовершеннолетние мотивация деликт

В 20-х годах прошлого столетия в России, как, впрочем, и в Европе исследователями был поставлен актуальный и для нашего времени вопрос о тлетворном влиянии кинематографа на детскую преступность. Несмотря на то, что по сравнению с возможностями сегодняшнего кинематографа в плане мощного воздействия на психику подростка, фильмы того периода были не столь зрелищными, это нисколько не мешало малолетним преступникам имитировать поведение героев, воспроизводя в своих преступных действиях то, что они видели на экране.

Большая роль в перевоспитании малолетних преступников в середине 20-30-х годов прошлого столетия отдавалась и художественным произведениям различного жанра, посвященным жизни беспризорников, персонажи которые поднялись со «дна», приняв социалистическую мораль и образ жизни - вышел роман Л.Пантелеева «Республика ШКИД», пьеса Н. Никитина «Линия огня», комедия А.Горбенко «Сашка Чумовой», пьеса М. Утенкова «Проституция и беспризорность» и др. Однако, в 1935 году ЦК КПСС предложил не допускать больше издания книг, посвященных похождениям уголовных преступников. Не обошли своим «вниманием» подростков молодой Советской республики и такие социальные пороки как проституция и наркомания, правда, упоминание о них нас встречалось крайне редко - полагаем, что огласка подобных явлений в то время противоречила идеологии советской власти.

Таким образом, в первые годы Советской власти наиболее сильным было непосредственное влияние «абсолютной нужды», нищеты и разрухи, что прямо просматривалось в ситуациях противоправного поведения подростков. В структуре детской преступности того времени преобладали кражи, которые в основном совершались беспризорниками - в сентябре 1924 года в 22 губерниях насчитывалось свыше 444 тыс. беспризорных (Б.С.Утевский, 1932, с.З). Главная причина совершения преступлений несовершеннолетними непосредственно связывалась с «материальными затруднениями, обусловленными последствиями империалистической и гражданской войн, тяжелым наследием царизма», но с течением времени «успехи социалистического строительства эту причину полностью устранили» (Г.М.Миньковский, 1959).

В годы нэпа (1921-1929 г.г.), при относительном снижении уровня общеуголовной преступности в 1922 году и ее росте в 1924-1925 гг. отмечалась тенденция к урбанизации преступности, перемещению её в крупные города, росту числа должностных преступлений и снижению числа хозяйственных (часть из которых в период нэпа была декриминализована). Существенно возросла доля осуждённых за должностные (с 5,4 до 11,7%), имущественные (с 20,2 до 23,4%), и контрреволюционные преступления (с 0,1 до 0,4%>); удельный вес осуждённых за преступления против личности составлял чуть более 21%, существенной также была доля хулиганств (А.И.Долгова, 2001, с.161; «Статистика осужденных...», 1935, с.147; «Два года работы правительства РСФСР», 1927, с.218). В целом, картина преступности была схожа с периодами перед первой мировой войной и экономических реформ 1980-1990-х годов (Криминология..., 2001, с.159).

Е.Н. Тарновский (1925) и А.А. Герцензон (1928) говорили о том, что изменения показателей в основном обусловлены совершенствованием уголовного законодательства и интенсификацией борьбы с правонарушениями. Рассматриваемый период оценивался криминологами как относительно благополучный, характеризующийся снижением преступности, в том числе, и детской. Преступления, совершаемые подростками, носили, преимущественно, групповой характер и были направлены опять же на получение материальных ценностей. В июне 1927 года Советским правительством был принят трехлетний план борьбы с детской беспризорностью и к началу 1930-х годов массовая детская беспризорность, практически, была ликвидирована.

Период, так называемых, «сталинских репрессий» характеризовался снижением уровня общеуголовной преступности. Так, в 1939 г. общими судами было осуждено около 950 тыс. человек, а в 1947 г. - 1 млн. 400 тыс., что существенно меньше по сравнению с годами гражданской войны (В.В.Лунеев, 1997, с.57). Некоторые авторы полагали, что это связано с тем, что «советский народ, жестко схваченный в «ежовые» рукавицы, посаженный в лагеря и беспощадно уничтожаемый, действительно все меньше и меньше совершал уголовных преступлений» (В. В. Лунеев, 1997, с.58), другие считали, что тезис о том, что в лагеря был посажен и уничтожаем «советский народ», является спорным, поскольку осужденные всегда составляли примерно до 1% населения (А. И. Долгова, 2001, с. 161), но в любом случае, в указанный период уровень преступности вообще и несовершеннолетних, в частности, существенно понизился.

В годы Великой Отечественной войны в структуре преступности отмечалось увеличение числа корыстно-имущественных преступлений, в особенности спекуляции, краж, разбоев и грабежей, при этом, уровень преступности несовершеннолетних незначительно снизился. Данный факт, на наш взгляд, легко объясним: и дети, и взрослые были объединены одной идеологической установкой и жизненно-важной целью - победой над фашизмом. В годы Великой Отечественной войны при исполкомах местных Советов были образованы специальные комиссии по устройству детей, оставшихся без родителей. На них же возлагались деятельность по охране прав несовершеннолетних, их трудоустройству и предупреждению безнадзорности. Кроме того, в годы войны дети, потерявшие родителей, оказались в нелегком положении и многие семьи брали сирот на воспитание, что, по мнению ряда исследователей, также способствовало значительному снижению уровня детской преступности (А.И.Долгова, 1981).

Послевоенная разруха и нищета привели к росту как хозяйственных и имущественных, так и насильственных преступлений: демобилизованные лица были дезадаптированы, у населения имелось много трофейного огнестрельного оружия, что в совокупности способствовало стремительному росту корыстно-насильственной преступности, в том числе и связанной с формированием организованных преступных групп (Криминология, 2004). Кроме того, в 1950-х годах активизировалось огромное количество бывших заключенных, в том числе и рецидивистов, вследствие амнистии оказавшихся на свободе. В стране вновь появились толпы беспризорников - детей, потерявших во время войны родителей, вынужденных «идти» на кражи и грабежи, чтобы добыть себе кусок хлеба. Несовершеннолетними, вовлеченными в организованные преступные группы, созданные, в том числе и амнистированными рецидивистами, совершались тяжкие преступления. Полагаем, что «воровская романтика» на фоне адаптации к смерти как к таковой, которую дети наблюдали в течение долгих лет Великой Отечественной Войны, психологически облегчала формирование у них устойчивой мотивации совершения тяжких преступлений, особенно под руководством взрослых. В 1957 году постановлением Совета Министров

СССР было утверждено Положение о комиссиях по устройству детей и подростков.

К началу 1960-х годов произошло снижение не только преступности несовершеннолетних, но и общей преступности - в 1965 г. зарегистрировано 752 тыс. преступлений, а осуждено было около 500 тыс.человек (В.Н.Кудрявцев, 1999), которое, на наш взгляд было связано с идеологической работой, проводимой советским правительством - граждане страны были охвачены идеей построения развитого социализма. Именно в этот исторический период вся деятельность граждан была подчинена идее коллективизма, единения, равенства и братства, все укреплялась вера граждан страны в могущество и силу Советского Союза, гордость за свою страну была прочно закреплена в сознании людей. Кроме того, «введение в начале 60-х годов товарищеских судов, передачи виновных на поруки и других форм освобождения от наказания «оттянуло» от правоохранительных органов существенное число правонарушений» (В.Н.Кудрявцев, 1999, с. 136). Сила воздействия на каждую конкретную личность со стороны как государственных и партийных, так и общественных организаций была безусловной и неоспоримой, что отражалось и на поведении несовершеннолетних, учитывая тот факт, что беспризорность как социальное явление было полностью ликвидировано. Генеральный прокурор СССР Руденко P.A. в своей речи на 6-й сессии Верховного Совета СССР IV созыва утверждал: «в СССР неуклонно снижается как абсолютное число преступлений, совершенных несовершеннолетними, так и их доля в общем числе преступлений, в 1955 году удельный вес молодежи до 18 лет среди всех привлеченных к уголовной ответственности за все преступления составил лишь 5,6 процента, а в 1956 году - 5,2 процента. Что же касается подростков в возрасте до 16 лет, то их удельный вес в общем числе привлеченных к уголовной ответственности в СССР в 1955 году составил 1,2 процента, а в 1956 году - 1 процент» (Заседание Верховного Совета СССР, 1957, с.635).

В 1967 году комиссии по делам несовершеннолетних вновь получили статус основного координационного подразделения в системе государственных органов и общественных организаций, специально занимающиеся воспитательной и профилактической работой среди подростков. В указанный период исследователи стали выделять другой тип несовершеннолетнего правонарушителя - «подростка с улицы» сменил «подросток из семьи». Однако, некоторые из них говорили о том, что и в социалистическом обществе преступность несовершеннолетних продолжала существовать как явление, а не как «отдельные факты правонарушений». При этом, отмечалось, что «в отсутствии войны и разрухи она не связана с безусловной, «абсолютной потребностью», непосредственно толкающей субъектов на путь совершения преступлений; констатировались лишь единичные факты имущественных правонарушений, совершаемых подростками во имя удовлетворения необходимых потребностей» (А.И.Долгова, 1981, с.37). По данным Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, подавляющее большинство преступлений, совершенных несовершеннолетними составляли «мало опасные преступления, граничащие с озорством; более 80% - кражи и хулиганство» (Г.М.Миньковский, 1965, с.31); лишь одна пятая преступлений несовершеннолетних представляла собой значительную общественную опасность, и только отдельные из них являлись тяжкими; «преступления несовершеннолетних «замыкались» на имущественных преступлениях и хулиганских проявлениях, эти преступления были менее ухищренными и по способам их совершения, и по средствам достижения результата, т.е. их отличала упрощенность» (К.Е.Игошев, 1973, с.35-38).

Обращаясь к преступным посягательствам несовершеннолетних того времени, исследователями особо выделялись половые преступления, которые «чаще всего совершались группами подростков и юношей, находящимися в состоянии опьянения». При этом, указывалось, что подобные преступления редко совершались против сверстниц, хорошо знакомых подросткам, чаще посягательство на изнасилование происходило по отношению к девочкам, приглашенным в «компанию» после случайного знакомства на улице, либо в отношении незнакомых женщин и девушек, «встреченных группами молодых людей в позднее время». Из мотивов совершения подобных преступлений выделялись, как правило, два: «стремление удовлетворить сексуальный интерес человека, чье поведение не организовано предварительным половым воспитанием» и «желание похвастаться перед сверстниками своей «взрослостью», доказать «мужскую зрелость» (К.Е.Игошев, 1973, с.37).

К.Е.Игошев в отличие от А.И.Долговой, отрицал преступность несовершеннолетних как явление в социалистическом обществе и делал вывод о том, что «интерес к антиобщественным деяниям характерен лишь для незначительной части несовершеннолетних, для тех, кто проявляет наиболее устойчивые, чуждые обществу черты психологии, но этот интерес, как правило, не служит основным побудительным мотивом, определяющим длительную, привычную форму поведения, обстоятельства совершения преступления лишь способствовали реализации определенных черт личности, среди которых важная роль принадлежала материальным и духовным интересам» (1967, с.56). Автор полагал, что для подростков 11-15 лет был характерен, прежде всего, «гастрономический» интерес, выражающийся в стремлении получить больше вкусной пищи и сладостей, приобрести средства на сигареты и, реже, на спиртные напитки; в 14-15 лет возникал интерес к одежде, а в юношеском возрасте (16-17 лет) «гастрономический» интерес «отступал на второй план или вовсе исчезал, в то время как интерес к курению и спиртным напиткам базировался уже не на желании подражать взрослым или приобрести авторитет у товарищей, а на привычке, становящейся все более и более навязчивой, приобретающей власть над юношей». К личностным особенностям несовершеннолетних правонарушителей, совершавших корыстные преступления (кражи, грабежи, разбойные нападения или кражи в сочетании с иными преступлениями), автор относил жадность, зависть, стяжательство, стремление удовлетворить свои потребности за счет труда других». Для несовершеннолетних же, совершивших изнасилование, тяжкие телесные повреждения и хулиганство считал «эти черты не характерными» (1967, с.57-58).

В период «застоя» с 1966 по 1985 годы в СССР вновь был зарегистрирован рост общеуголовной преступности - каждые пять лет прирост средних коэффициентов преступности почти удваивается; «всплеск числа зарегистрированных преступлений в 1983 году не отражал реального состояния преступности и был вызван ужесточением регистрационной дисциплины, однако, в целом, нарастали как количественные показатели преступности, так и её общественная опасность» (А. И. Долговой, 2001, с. 182-183). Проблема «детской преступности» также не потеряла своей актуальности, несмотря на то, что беспризорности как социального явления не существовало. Открыто не говорилось и о детской проституции (как, впрочем, и проституции вообще), тщательно скрывалась и информация о наличии подростков-наркоманов (полагаем, что подобные случаи были все- таки единичными).

Поскольку, «коренные социально-экономические причины преступности несовершеннолетних в социалистическом обществе были ликвидированы, за исключением еще сохранившихся объективных предпосылок, определяющих существование пережитков капитализма в сознании некоторой части советских граждан» (Г.М.Миньковский, 1959, с. 18-19), подростковая преступность в СССР рассматривалась как чуждые социалистическому обществу проявления антисоциальной направленности отдельных элементов, которые при определенных условиях могли сплотиться в группы. Так, утверждалось, что преступления несовершеннолетних в 7075% случаях совершаются в группе (кражи, разбои, грабежи, хулиганство), при этом, «человек «теряет» присущие ему индивидуальные черты и его поведение больше определяется психическим комплексом, свойственным группе в целом» (К.Е.Игошев, 1967, с.50-52), «для несовершеннолетних характерна не активная, а реактивная форма поведения, когда подросток следует непосредственным побуждениям, ассимилируя пример другого, подражая ему» (А.Г.Ковалев, 1964, с. 14), «у подростков, совершающих преступления, преобладают утилитарные, индивидуалистические интересы, их привлекает, прежде всего, то, что может развлечь, доставить непосредственное удовольствие» (А.С.Невский, 1970, с. 14). К специфическим особенностям личности несовершеннолетних исследователи, как правило, относили свойственный возрасту недостаточный жизненный опыт, незрелость взглядов, идеалов и стремлений, склонность к подражанию, повышенную внушаемость, эмоциональную возбудимость, психологическую неуравновешенность и нестойкость (Ю.М.Антонян, 1982 и др.).

К.Е.Игошев, изучая характер преступного умысла по степени его обдуманности, выделял три группы несовершеннолетних: те, у кого умысел совершить правонарушение и преступление возникал внезапно (75%); те, кто заранее обдумывал противозаконное действие и готовился к его совершению (20%); те, которые иногда знали заранее о совершении преступления, а иногда умысел у них возникал внезапно (4%). Совершенно очевидно, что во главу угла автор ставил инфантилизм несовершеннолетних, который проявляется в том, что «направленность умысла, его цель, о которой подростки и юноши не имеют четкого представления («так захотелось», «другие делали и я тоже», «не знаю, так получилось» и т.п.), не являются антиобщественными; несовершеннолетний обычно не обдумывает заранее преступное действие, пути и средства достижения преступного результата». Характеризуя вторую выделенную группу автор также говорил о том, что преступный умысел «заключался в поверхностном и противоречивом осознании наносимого обществу вреда», когда подростки и юноши, «решаясь на совершение преступления, осознавали лишь фактическую сторону своего деяния, не умея оценить социального значения своего поступка, не задумываясь над вредоносностью своих действий, либо ошибочно полагая, что наносят вред лишь отдельным лицам, не затрагивая общественных интересов» (1971, с.73-78).

Мотивы преступных деяний несовершеннолетних в СССР, в значительной степени проявляющиеся на фоне групповых действий как престижные, подражательные и побуждения к самоутверждения в среде сверстников, оценивались весьма разбросанными и поверхностными, представляющими собой «довольно пеструю картину с ярко выраженной ребяческой мотивацией: рисовка, проявляющаяся в стремлении любой ценой продемонстрировать перед товарищами свою смелость, храбрость, решительность; безрассудная, порой бессмысленная решимость совершить противоправный акт, выражающийся в необдуманном общественно-опасном деянии; корыстное отношение к предмету притязания, ради которого несовершеннолетний готов нарушить правовые запреты» (К.Е.Игошев, 1973, с.40-42). Основными характерологическими особенностями личности несовершеннолетнего правонарушителя исследователь считал «отрицательные волевые черты характера, отсутствие независимости и самостоятельности поведения, нерешительность, невыдержанность, упрямство» (1967, с.73-76).

Однако, не все исследователи советского времени были столь категоричны в оценке личности несовершеннолетнего преступника как слабовольного, нерешительного, повышенно внушаемого и «абсолютно» конформного субъекта: «с одной стороны, для несовершеннолетних преступников характерен эффект «направленной конформности», стремление к подражанию тем, кто у них пользовался авторитетом, чьи взгляды они разделяли, а с другой - те же подростки способны проявлять полную самостоятельность, в том числе и при совершении правонарушений (П.Л.Львович, 1977. с.117-125), такие черты личности как смелость и решительность у трудных подростков проявляются даже чаще, чем у обычных социально-позитивных несовершеннолетних, более того, «по частоте проявлений указанных качеств они приближаются к показателям подростков-спортсменов» (В.И.Игнатенко, 1973, с. 12).

При этом, исследователи утверждали, что в собственно криминологическом смысле преступные группы несовершеннолетних в СССР встречались крайне редко, чаще «преступления совершались лицами, принадлежащими к криминогенным группам с разными социально- психологическими характеристиками и лишь у единичных осужденных несовершеннолетних не устанавливалось той или иной связи с деморализованной средой ровесников, поэтому и преступления совершались этими лицами в весьма конфликтных ситуациях, возникающих не по их вине» (А.И. Долгова, 1981, с.60-61). А.И. Долгова ранжировала криминогенные группы несовершеннолетних следующим образом: первый тип определенной насильственной, хулиганской направленности, когда преступления совершались «из ложно понимаемого личного самоутверждения при довольно обширных искажениях нравственного и правового сознания», члены этих групп в отношениях между собой были равноправны, лидер у них признавался всеми добровольно; второй тип характеризовался более широкой антиобщественной направленностью - искаженные потребности и общее негативное отношение к официальным нормам и ценностям выливалось у их членов и в корыстные, и в насильственные преступления, сопряженные с разными мотивами, хулиганство здесь встречалось значительно реже, чаще совершались кражи того, что «плохо лежит» (1981, с.64-65).

Не отрицался и тот факт, что в СССР «подростки младшего возраста также совершали циничные развратные действия по отношению к малолетним, а более взрослые принимали участие в групповых изнасилованиях, руководствуясь искаженным пониманием «товарищества» и «смелости», под влиянием спровоцированного полового любопытства, стремления в криминогенной среде доказать свою «взрослость». Кроме того, утверждалось, что «аномалии поведения у подростков приобретали криминогенный характер еще и потому, что у большинства несовершеннолетних преступников происходило замещение ведущей деятельности, которая в их возрасте должна заключаться в получении образования или профессии» (А.И. Долгова, 1981, с. 102) и вина за это возлагалась на семью подростка.

Исследователи советского периода приходили к выводу о том, что характерными чертами семей, имеющих несовершеннолетних правонарушителей, являются следующие: такие семьи не ценят нравственные блага и качества, выставляя на первое место материальные ценности; взаимоотношения в подобных семьях характеризуются конфликтами и ссорами; они не имеют развитой потребности в самостоятельном приобретении педагогических знаний, в результате чего, а также низкого образования и культуры оказываются бессильными помочь детям правильно ориентироваться во множестве жизненных обстоятельств; подобные семьи стремятся регулировать поведение детей путем брани, упреков и наказания (З.В. Баерюнас, 1972). Понятно, что в данном случае приведена характеристика типичных неблагополучных семей, оказывающих аморальное, разлагающее воздействие на своих детей.

Советские ученые (А.И. Долгова, Н.В. Беляева, В.Д. Ермаков, 1981) выделяли несколько типов поведения несовершеннолетних, предшествовавшего преступлению: 1)социально-деформированное поведение, когда нарушались требования возрастных социальных ролей (плохо учились, дублировали классы, до позднего времени находились в общественных местах и т.д.); 2)социально-нравственная деформация поведения, когда оно противоречило не только указанным выше ролевым требованиям, но и было связано с крайне аморальным поведением (половой распущенностью, азартными играми, распитием спиртного и т.д.); 3)социально-нравственно-правовая деформация поведения, когда допускалось нарушение не только требований возрастных социальных ролей и норм морали, но одновременно и норм права; 4)устойчиво противоправная деформация поведения характеризовалась рецидивом преступления.

А.И. Долгова определяла четыре варианта соотношения преступления с прежним поведением несовершеннолетнего: при первом - преступное поведение вытекало из прежнего поведения, аналогичного ему по обстоятельствам, мотивам, по интенсивности действий. В подобных случаях обычно отсутствовал акт объективации - несовершеннолетние сразу следовали возникшей у них актуальной установке, их преступные действия характеризовались самостоятельностью и активностью и нередко были связаны с преодолением существенных препятствий (подавлением сопротивления охраны, избиением друзей, которые пытались их остановить и т.д.). Взгляды и установки в данном случае отличались ярко выраженным антиобщественным или прямо противоправным характером, при этом, подлинного раскаяния практически не было. При втором варианте преступление вытекало из обычного стиля поведения и одновременно обуславливалось сочетанием дополнительных обстоятельств, существующих в момент совершения преступления - сильная степень опьянения и нахождение в компании друзей, «ожидающих» противоправного варианта поведения в конкретной ситуации. В подобных случаях было крайне значимо и поведение самих потерпевших, в особенности аморальное и противоправное, т.к. оно укрепляло убеждение подростков в необходимости интенсивного применения физической силы, в допустимости присваивать чужое и т.п. При третьем варианте преступление не было типично для прошлого поведения подростка, но логически вытекало из динамики развития его личности, формирования взглядов и убеждений, когда сам образ жизни подростка (пьянство, половая распущенность, принадлежность к антисоциальной группе и т.д.) создавало условия для нарушения норм морали и права, возникновения конфликтов. При данном варианте еще большую роль играло поведение потерпевших, сильная степень опьянения и наличие криминогенной среды. При четвертом, по мнению автора, редко встречающемся варианте, поведение подростка можно было оценивать как ситуативное, совершаемое в условиях конфликта, возникающего не по вине правонарушителя и «диктующее способы его разрешения, или, по крайней мере, предоставляющее минимум вариантов поведения и времени на раздумывание» (1981, с. 104-105).

А.И. Долгова, основываясь на "своих исследованиях, выделила и типологию несовершеннолетних преступников исходя их двух признаков - степени криминогенной деформации личности и характера этой деформации. Первый, последовательно-криминогенный тип характеризовался тем, что нормы морали и права систематически нарушались как самим подростком, так и в его микросреде; преступное поведение вытекало из привычного стиля поведения и обуславливалось взглядами, социальными установками и ориентациями субъекта; ситуация совершения преступления не просто использовалась, а активно создавалась самим субъектом, при этом, подростком активно преодолевались преграды на пути реализации преступного умысла. Представители данного типа, по мнению автора, были способны при необходимости «приспосабливать» для себя конкретную среду, их преступное поведение являлось относительно автономным на стадии уже сформировавшейся последовательной криминогенности.

Второй, ситуативно-криминогенный тип характеризовался нарушением моральных норм и совершением правонарушений непреступного характера, ненадлежащим исполнением требований общественно полезных социальных ролей, формируясь и действуя в противоречивой микросреде; преступление подростка в этом варианте было обусловлено неблагоприятной с нравственной и правовой точки зрения ситуацией его совершения. В данном случае решающее значение имело взаимодействие личности и социальной среды - к преступлению такое лицо приводила его микросреда и предшествующий образ жизни, закономерным итогом развития которого и оказывалась ситуация преступления. Однако, преступное поведение у подобных субъектов могло и не соответствовать их планам, являясь эксцессом с их точки зрения, но не с позиции их реального образа жизни, привычного стиля поведения.

Третий, ситуативный тип отличался тем, что безнравственные элементы сознания и поведения личности и ее микросреды если и имелись, то были выражены незначительно. Более существенными являлись дефекты механизма взаимодействия социальной среды с личностью подростка в сложных ситуациях (проблемных и конфликтных), а преступление совершалось под решающим влиянием ситуации, возникающей не по вине этого лица, для него в известной мере необычной, в которой другими субъектами нарушались моральные и правовые нормы (1981, с. 118-120).

К.Е. Игошев (1967), в свою очередь, выделял три типа несовершеннолетних преступников: насильственный, корыстный и корыстно-насильственный, а, исследуя систему мотивации преступлений, совершаемых подростками, очертил семь основных групп мотивов: не определенные чётко мотивы (48,9%); месть, озлобление (12%); жадность, стремление приобрести материальные блага (10,2%); стремление приобрести авторитет у товарищей (6%); подражание другим лицам (5,6%); принудили совершить преступление (3,1%>); желание скрыть другое преступление (0,9%) (1971, с.63-64).

Г.Л. Смирнов (1969), исходя из мотивов как «личностной характеристики, формирующейся и реализуемой во взаимодействии с социальной средой» и средств осуществления поставленных целей выделял следующие типы антиобщественного поведения: в политической сфере, диктуемые стяжательством, корыстью и агрессивное поведение, но, поскольку среди несовершеннолетних первый тип не встречался, применительно к ним рассматривались лишь два последних.

Таким образом, в период существования советского государства, по мнению большинства современников, преступность несовершеннолетних как социальное явление уже не рассматривалось. Подавляющее большинство преступлений несовершеннолетних носили корыстный (кражи) или корыстно-насильственный характер (грабежи, разбои). При довольно пестрой палитре выделяемых исследователями мотивов совершения преступлений несовершеннолетними (инфантильные, подражательные мотивы; мотивы самоутверждения; жадность; месть; ситуативные мотивы, возникшие под влиянием алкогольного опьянения или, вследствие поведения потерпевшего и др.) основным фактором влияния считался микросоциальный, преимущественно, в виде неблагополучной семьи подростка. Полагаем, что в указанный период несовершеннолетние преступники даже при наличии у них асоциальной направленности, были вынуждены в той или иной степени придерживаться определенных взглядов и установок и соблюдать их, проживая в стране с безоговорочно господствующими социалистическими ценностями и правилами поведения, противоположным нормам девиантной субкультуры.

В период перестройки число «бытовых» преступлений несколько снизилось, что было напрямую связано с антиалкогольной кампанией, однако, начался бурный рост корыстной преступности и к 1990-1991 годам процессы криминализации общества стали выходить из-под контроля государства. Практически, повсеместно осуществлялось изготовление и торговля алкогольными суррогатами, а правоохранительные органы оказались не готовы к появлению новых форм экономических преступлений, что выразилось в их значительно возросшей латентности. Уменьшение показателей тяжкой насильственной преступности в период антиалкогольной кампании было реальным, но кратковременным: число потерпевших от преступлений стало увеличиваться уже в 1987-1988 годах, а число зарегистрированных умышленных убийств в 1989 г. превысило уровень 1985 г. в России (А.И. Долгова, 2001, с. 182-183).

В «дикие девяностые», когда старые установки и ценности социалистического общества были разрушены, а новые, демократические еще не построены, на «арене» появился качественно новый тип несовершеннолетних преступников - более агрессивный, циничный и жестокий подросток, не желающий признавать ни моральных, ни нравственных норм поведения в обществе. Экономическая нестабильность и социальная незащищенность стали одним из главных факторов всплеска детской безнадзорности, преступности, алкоголизма и наркомании, о которых теперь уже стали открыто говорить. Преступность несовершеннолетних выросла как в абсолютных, так и в относительных значениях и стала более опасной - количественно в ней преобладали корыстные преступления, а ядро преступности несовершеннолетних уже составляло преступное насилие (А.Э.Жалинский, Г.М.Миньковский, 1989). В начале 90-х уровень преступности семнадцатилетних был в четыре раза выше, чем тридцатилетних (А.М. Нечаева, 1990, с.93), значительно возросло количество несовершеннолетних, не работавших и не учившихся в момент привлечения их к уголовной ответственности, подростки все чаще вовлекались в групповую преступную деятельность взрослых; потерпевшие и свидетели из числа подростков категорически отказывались помогать следствию в раскрытии преступления, боясь мести со стороны преступников; на 46% увеличилась преступность среди школьников и в три раза - среди девушек (Б.Я. Петелин, 1990, с.92-98).

Появились новые виды молодежной преступности, в частности рэкет - в 1989 году было расследовано 165 подобных уголовных дел, в которых, как правило, подстрекателями и организаторами являлись ранее судимые взрослые (Проблемы социализации молодежи..., 1993, с.76). Эксперты в перспективе ожидали тенденцию к пополнению рецидивной преступности лицами, осужденными в несовершеннолетнем возрасте, что обуславливалось устойчивым влиянием антисоциальных элементов (в том числе осужденных подростков, имеющих отсрочку приговора) на других несовершеннолетних, приобщением их к субкультуре преступной среды; формированием смешанных групп с участием взрослых преступников, массовым приобщением несовершеннолетних к спекуляции, азартным играм, половой распущенности. Среди факторов влияния на преступность несовершеннолетних выделялись следующие: криминогенный потенциал неблагополучных семей; высокая распространенность аномалий психики среди подростков; рост числа потребителей наркотических и токсических веществ, алкогольных напитков; рост влияния антисоциальных элементов и организованных преступных групп на несовершеннолетних (А.Ю. Аршавский, А.Я. Вилкс, 1990, с.61-62). Исследователи были единодушны в том, что организованный характер подростковой преступности (более 40%) в начале 90-х годов являлся важнейшим качественным ее изменением - участились случаи «массовых» подростковых драк, в ходе которых совершались убийства; подростки из других регионов «десантировались» в столицу, где «нападали на сверстников и раздевали их» и т.д. (Б.Я.Петелин, 1990, с.92).

К причинам роста подростковой преступности исследователи относили перегруженность следственных органов, которая не давала возможности качественного расследования дел о преступлениях, совершенных подростками при низкой квалификации самих следователей и низкую эффективность профилактической работы, проводимой инспекциями по делам несовершеннолетних. Особо выделялся и тот факт, что уголовному наказанию подвергались лишь 1/3 от общего числа несовершеннолетних правонарушителей (Б.Я. Петелин, 1990, с.98). Среди экономических факторов основное место отдавалось показателям уровня жизни населения и делался вывод о том, что рост среднемесячного дохода способен сдержать рост подростковой преступности, а ее вариационный размах - увеличить (А.Ю. Аршавский, А.Я. Вилкс, 1990, с.59).

Отмечалась негативная роль СМИ, выражающаяся в нагнетании у населения чувства страха относительно положения в стране, связанного с ростом преступности, в том числе и подростковой, увеличением количества наркоманов среди молодежи, что, как следовало из средств массовой информации, могло привести к «ужесточению законодательства и усилению уголовных репрессий» (Г. Шнайдер, 1990, с. 118-122). Исследователи приходили к выводу о том, что агрессивность общества и массового сознания препятствует использованию альтернативных средств сопротивления девиациям, способствует развитию процессов «рецидивирующей модернизации, вследствие усиления агрессивности, идеологии и практики авторитаризма» (Девиантное поведение - норма в кризисной ситуации, 1991, с.61).

После подписания «Беловежского соглашения» 8 декабря 1991 года в стране были разрушены институты, эффективно работавшие не один десяток лет, забыт бесценный исторический опыт. Экономическая нестабильность и социальная незащищенность стали одним из главных факторов всплеска детской безнадзорности, преступности, алкоголизма и наркомании (И.Синев, 2008). Росла жестокость правонарушений среди подростков (Аргументы и факты, 1997, №43), обусловленная «снижением значимости моральных и религиозных устоев в семейном воспитании, воздействием средств массовой информации с их противоречивыми идеалами и возможностью выбора многих «норм» поведения» (Г.Ниссен, 1992, с.63). За период реформ в России у подростков с устойчивым противоправным поведением наблюдалось повышение роли групповых преступлений - воровство, базирующееся на стремлении к подражанию шаблонам референтной группы в 1989 году составляло 18%, а «в 1994 году достигло уже 52% на фоне резкого падения воровства со стороны взрослых с 34% до 8% за тот же период времени» (И.А. Горьковая, 1998, с. 18).

Исследования личности девиантных подростков показывали, что их отношение к будущему характеризовалось «крайне размытым представлением к времени исполнением сегодняшних желаний», а межличностные отношения в девиантной группе характеризовались внутригрупповым конформизмом при конфликтных отношениях со взрослыми (И.А. Горьковая, 1998, с. 14). Относительно ужесточения мер воздействия на несовершеннолетних исследователи расходились во мнениях. Так, Б.Я. Петелин (1990) был сторонником ужесточения контроля за подростками со стороны работников правоохранительных органов, школ и общественности; В.В.Знаков утверждал, что «ужесточение карательных мер может только способствовать отчуждению и росту агрессивности молодых людей», разрушить же эти стереотипы возможно только посредством применения гуманных методов воспитания (1990, с.27).

Эксперты не прогнозировали существенного изменения социально- экономических факторов в 1989-1995 г.г., детерминирующих преступные деяния несовершеннолетних. Согласно официальным данным МВД РФ и МЮ РФ в период с 1987 года количество зарегистрированных преступлений, совершенных подростками постепенно возрастало до 1993 года (с 116149 до 225740 соответственно), после чего к 1999 году произошел некоторый спад - до 208313 деликтов. Доля преступлений несовершеннолетних в общей преступности в указанный период снизилась с 19,9 до 9,6. При этом, доля несовершеннолетних, совершивших различные преступления в России в период с 1987 по 1998 годы в общем количестве преступлений распределилась следующим образом: существенно возросла в умышленных убийствах с покушениями (с 2,9 до 5,2) и в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью возросла (с 3,3 до 5,7); снизилась в изнасилованиях с покушениями (с 32,6 до 15,1), разбоях (с 20,5 до 15,3), грабежах (с 34,4 до 23,6), кражах (с 36,9 до 17,4), преступлениях, связанных с наркотиками (с 9,6 до 7,2). В процентном соотношении за указанный период сократилось число подростков-правонарушителей в возрасте 14-15 лет (с 32,8% до 28,4%) и возросло в возрастном диапазоне 16-17 лет (с 67,2% до 71,6%); выросло количество учащихся, совершающих преступления (с 46,5% до 48,6%), подростков женского пола (с 7,3% до 7,8%) и несовершеннолетних, совершивших правонарушение в состоянии алкогольного опьянения (с 17,1% до 19,6%). При этом, количество групповых преступлений, совершенных подростками в период с 1987 по 1998 годы несколько снизилось (с 68,4% до 64,3%>). Таким образом, количество зарегистрированных в России преступлений, совершенных несовершеннолетними в период с 1987 по 1999 годы выросло в 1,6 раз (по 1999 г. - в 1,8 раза), уровень этих преступлений вырос в 1,3 раза, при том, что доля в общей доле преступности сократилась в 1,8 раза (по 1999 г. - в 2,1 раза). Данный факт исследователи объясняют тем, что темпы роста преступности несовершеннолетних в указанный временной промежуток были существенно ниже темпов роста всей преступности, уровень которой увеличился в 2,5 раза (Преступность и правонарушения, 2000; Я. Гилинский, 2000).

Характеризуя значительный рост преступности в России конца 90-х годов, исследователи указывали на ее латентный характер (общее соотношение - 4:1, по убийствам - 2:1, по изнасилованиям - 6:1, по кражам - 73:1); на существенное увеличение числа тяжких и особо тяжких преступлений; появление новых форм подростковых преступлений (рэкет, нападение на бизнесменов и иностранцев, мошенничество и др.); на существенное изменение мотивации противоправного поведения с осознанием безнаказанности за содеянное, связывая все негативные тенденции, имеющие общенациональное значение, с резкой дифференциацией населения по имущественному положению, обусловленной происходящими в тот период социально-экономическими процессами, в первую очередь, экономическим кризисом (В.Н. Кудрявцев, 1999). Потребности, ценностные ориентации и, как следствие, мотивы противоправных действий подростков конца 90-х стали иными: ценности коллективистического характера уступили место сугубо индивидуалистическим. Семья как ячейка общества переживала серьезные бытовые и финансовые затруднения, менялась к худшему психологическая атмосфера, нарастала озлобленность, ожесточенность нравов во многих российских семьях, что закономерно создавало нездоровый климат в семье, приводя к эмоциональным взрывам, слому старых отношений.

В конце 90-х годов из числа несовершеннолетних правонарушителей вычленилась особая категория подростков из социально-благополучных семей, совершающих, в том числе, тяжкие и особо тяжкие преступления («элитарные трудные») (Е.В.Васкэ, 2000; см. прилож., примеры №№1, 2, 3, 4). В отличие от «трудных» подростков из социально-неблагополучных семей, которых отличал низкий образовательный уровень, отсутствие мотивации к обучению, ранняя алкоголизация, отсутствие социально- позитивных увлечений, «элитарные трудные» (29% от группы «трудных») характеризовались относительно высоким интеллектуальным уровнем, развитой способностью к усвоению учебного материала, высоким уровнем притязаний. Ближайшее микросоциальное окружение подростков данной категории имело социально-позитивный статус при стремлении родителей к формированию судьбы своего ребенка. Высокий уровень притязаний, самодостаточность,завышеннаясамооценка,эгоцентризм, демонстративность, лидерские черты, стремление в признании себя как личности, непризнание авторитетов и общественной морали, цинизм, развитая способность к вживанию в различные социальные роли являлись устойчивыми индивидуально-психологическими особенностями подростков данной категории.

Вышеперечисленные особенности «элитарных трудных», в совокупности с уверенностью в своей полной или относительной безнаказанности, вследствие мощных «тылов» в лице родителей, беспредельно любящих своих детей и имеющих определенные возможности для оказания им действенной помощи в случае необходимости (которой, в силу объективных причин лишены «трудные» подростки из неблагополучных семей) позволяли им первоначально производить позитивное впечатление на потерпевших, что способствовало осуществлению деликта. При этом, нельзя забывать о том, что категорию преступлений, совершаемых подростками из социально-благополучных семей, до настоящего времени отличает определенная латентность - родители, «борющиеся» за судьбу своих детей, достаточно часто «закрывают вопрос» до возбуждения уголовного дела, посредством, например, выплаты потерпевшим по договоренности между ними материального ущерба и морального вреда за преступления, совершенные их ребенком (в основном, это касается преступлений, предусмотренных ст.ст.158, 161 УК РФ).

Как известно, сформировавшиеся к периоду старшего пубертатного возраста антиобщественные установки и ценности «классических трудных» подростков являются продуктом усвоения ими аналогичных взглядов и ориентаций микросоциальной среды, в первую очередь, неблагополучной семьи. Они персонифицируют антиобщественные нормы и идеалы в соотнесении с конкретными жизненными ситуациями, значимыми для них, а субкультура преступного мира и ценности девиантной среды закономерно выступают у них в качестве «положительного» референта. Но, если «трудные» подростки «впитывают в себя» ценности своего микросоциального окружения (в том числе, и семьи), полностью принимая их, то для «элитарных трудных» значимость этих факторов отсутствовала: фактор «значимость проблемы взаимоотношения с родителями» носил отрицательное значение у представителей всех выделенных кластеров (-0,51; -0,44; -0,41). Поскольку родители не являлись для «элитарных трудных» значимыми взрослыми, не пользовались у них должным авторитетом, жизненные ценности подростков, их нравственные нормы были отличны от родительских. Воспитательное воздействие родителей «элитарных трудных» по формированию у своих детей общечеловеческих, нравственных ценностей блокировалось мощным влиянием социума, в целом, и девиантной субкультуры, в частности, в случае вхождения подростка в антисоциальную группу - преступления «элитарных трудных», совершенные как в группе, так и единолично, нередко отличали жестокость и особый цинизм (см.: прилож., примеры №№8,9,10,11).

Как показали проведенные исследования (Е.В. Васкэ, 2000), микросоциальный и социальный факторы влияния на формирование противоправного поведения могут как дополнять друг друга, так и воздействовать на личность подростка изолированно. В случае негативного влияния микросоциального фактора в виде социально-неблагополучной семьи роль социального фактора может дополнять, либо не оказывать существенного влияния на формирование антисоциального поведения подростка. При этом, формирование мотивационной направленности противоправного поведения «трудного» подростка, вообще, и антиобщественной установки, в частности, происходит закономерно, к периоду младшего или среднего пубертатного возраста проявляясь уже и во внешнем поведении. При наличии социально-благополучной семьи формирование девиантного поведения антисоциальной направленности подростка происходит латентно под доминирующим влиянием социального фактора, блокируя позитивное влияние микросоциального.

Таким образом, в конце XX столетия вновь можно было говорить о глобальном влиянии социального фактора на формирование противоправного поведения подростков, но имеющего совершенно другой характер. Внешние воздействия опосредуются внутренними условиями, их единство проявляется в потребностях, детерминируя мотивы поведения и, соотвественно, деятельность субъекта. В мотивах, формирующихся на основе потребностей, так или иначе, отражаются общественные отношения и история развития данного общества, поэтому и рассматривать их необходимо не абстрактно, а в связи с развитием общества (Системность в психологии, 2003). Если в дореволюционной России и в послевоенные периоды существования нашего государства роль социального фактора выражалась во влиянии абсолютной нужды и преступления, совершаемые подростками, в подавляющем большинстве случаев, были связаны с удовлетворением жизненно-важных, насущных потребностей, то в России конца 90-х мотивы совершения деликтов стали совершенно иными, формируясь под доминирующим воздействием внешних факторов (микросоциальных и социальных), детерминирующих влияние внутренних (личностных).

Криминологами было выделено более двухсот факторов, детерминирующих развитие преступности в России конца 90-х годов: социальные (нестабильность общества, неблагоприятная социально- психологическая атмосфера в нем, включающая в себя социальную незащищенность, отсутствие уверенности большинства граждан в завтрашнем дне); политические (нестабильность государственной власти, отсутствие развитой демократии, тоталитаризм, коррумпированность чиновничества, сращивание власти и капитала); идеологические (идеологическая пустота, отсутствие в обществе объединяющей людей идеи, господство бездуховности); моральные (разрушение принципа взаимопомощи и братства, распространение наркомании, пьянства, сексуальной распущенности); экономические (рост безработицы, крайне низкие заработки большой части населения, рост теневой экономики);

социально-культурные (кризис современной отечественной культуры, преобладание западной поп-культуры, чуждой традициями менталитету нашего общества); социально-демографические (массовое семейное неблагополучие, разрыв поколений в семье); организационно-управленческие (несвоевременное и неоптимальное принятие властями решений, касающихся жизни общества или отдельных групп населения); социально-правовые (вседозволенность и безответственность определенной части населения, вследствие не проработанности законодательной базы); информационные (срастание средств массовой информации с бизнесом, засилье рекламы, навязывающей гражданам, а в особенности, подрастающему поколению чуждый нашему обществу образ жизни через кинопродукцию, проповедующие жестокость, культ силы, праздность, разврат); социально- воспитательные (развал существовавшей ранее системы воспитательной работы во всех социальных институтах с различными возрастными категориями населения); криминальные (неуклонный рост преступности при распространении атрибутов криминальной идеологии и субкультуры); криминологические (отсутствие целостной системы профилактики преступности, включающей ее изучение, прогнозирование и разработку системы мер сдерживания или упреждения различных видов правонарушений); военные (развал армии, господство в ней дедовщины, торговли оружием, наркомании); социально-психологические (разделение общества на «богатых» и «бедных», что провоцирует возникновение желания использовать криминальные пути для выхода из нищеты и бедности) (В.Ф.Пирожков, 2001, с.19-21).

Совершенно очевидно, что все перечисленные внешние факторы способны оказывать огромное влияние на формирование противоправного поведения подростков, «отодвигая» на второй план влияние даже благополучной семьи как социально-позитивного «инструмента». Таким образом, после распада СССР, который В.В.Путин назвал «величайшей геополитической катастрофой века» (Послание Федеральному Собранию РФ от 25.04.2005г.), наше государство оказалось лицом к лицу с глобальной проблемой, связанной не просто с новым всплеском преступности несовершеннолетних, а с совершенно иным ее качеством - совершением подростками из различных социальных слоев тяжких и особо тяжких преступлений, в подавляющем большинстве случаев, не связанных с удовлетворением насущных, жизненно важных потребностей и не обусловленными лишь инфантильными, незрелыми мотивами.

После войны тенденция экономической и социальной стабилизации обусловила определенное снижение преступности.

Гуманизация законодательства, изменение идеологии привели к тому, что в 1965 году был зарегистрирован самый низкий показатель преступности за всю историю существования Советского Союза (751 801 преступление). А в 1967 году уровень зарегистрированной преступности по сравнению с 1946 годом был в два раза меньше.

После середины 60-х годов стала проявляться тенденция роста преступности. За период с 1961 по 1985 год количество преступлений в СССР увеличилось на 137% и в 1985 году составило 2 млн 83 тысячи. 1986 год характеризуется снижением уровня "алкогольной" насильственно-хулиганской преступности. Данная тенденция была определена борьбой против пьянства и алкоголизма, начатой в мае 1985 года.

В результате распада СССР проявился целый ряд негативных последствий в сфере борьбы с преступностью. Одним из наиболее значимых стало разрушение системы мер предупреждения преступности, а также отстранение населения и его общественных формирований от задач по предупреждению и борьбе с преступностью. Единственным барьером на пути преступного поведения стали, по существу, уголовно-правовые меры.

Результатом этого стало следующее:

Преступность возросла значительно;

Изменилась качественно;

Приобрела транснациональный характер и т.д.

Преступность 90-х годов характеризуется, в первую очередь, высоким абсолютным уровнем. По коэффициенту на 100 тысяч населения в возрасте уголовной ответственности страны СНГ в начале 1990 года распределялись следующим образом:

На 1-м месте – Россия;

На 2-м месте – Молдова;

В Республике Беларусь прослеживается следующая динамика состояния преступности (тыс.):

1994 г.	1997 г.	2000 г.	2001 г.	2002 г.	2003 г.	2004 г.
120 254	128 420	135 540	112 189	132 867	151 172	166 061
	+6,8%	+5,5%	–17,2%	+18,4%	+13,8%	+9,8%

По СНГ и Республике Беларусь наблюдаются высокие темпы роста тяжких преступлений и их значительная доля в структуре преступности.

Например, если в 1991 году в республике совершалось только 14,2% тяжких преступлений в числе всех зарегистрированных, то в 2000 году их было уже 54,5% (а среди несовершеннолетних количество тяжких и особо тяжких составило 70%). В 2001 году доля тяжких преступлений составила 43%. Из них в 2001 году совершено 920 убийств и покушений на них.

В Беларуси сохраняется высокая доля корыстных преступлений

Просматривается тенденция роста коррупции в республике.

Еще одним негативным проявлением является возрастание латентности преступности, снижение раскрываемости.

В 2001 году в Республике Беларусь раскрываемость всей преступности составила 63,2% (в 2003 году – около 59,8%, а в 2004 году вновь 63,2%). Из них:

Умышленных убийств – 89,9%;

Краж – 43,2%;

Краж транспортных средств – 23,9%.

В 2002–2003 годах такая тенденция сохранялась.

Преступность в РБ.

Преступности в Беларуси, как и в других странах присущи общие криминологические характеристики и тенденции. В настоящий момент криминологическая наука выделяет 5 основных тенденций развития преступности, как в РБ, так и во всем мире.

1. и в РБ и во всем мире преступность носит корыстный характер. В частности в РБ по корыстным мотивам совершается до 70-80 % преступлений. Корыстные мотив определяют изменения всей преступности, что наглядно видно по динамике краж имущества.

2. за последнее десятилетие преступность стала основной угрозой нормальному развитию и существованию человечества. в РБ наблюдается снижение уровня преступности

3. за последнее десятилетие наблюдается превышение темпов роста преступности при превышении темпов роста населения. например, уровень преступности на 100 тысяч населения за прошедшие 40 лет увеличился в 4 разу, а население увеличилось только в 2 раза. в РБ с 1970 по 2010 год включительно уровень преступности увеличился в 3,2

Таким образом, темп роста преступности за последние 40 лет в РБ составил около 400 %, а прирост населения составил 5,4 %.

Особо следует отметить демографический фактор. Однако, для РБ в последнее время он утрачивает свое значение. В настоящее время по данным ООН в мире регистрируется порядком 500 млн. преступлений. В 2011 году в РБ было зарегистрировано 132052 преступления, а уже в 2013 году чуть более 96 тысяч преступлений.

4. уголовно-правовая борьба с преступностью в мире переживает широкий кризис. В период действия УК с 1961 по 2000 год преступность в РБ возросла из 27 тысяч преступлений в 61 году, до 200 тысяч преступлений в 2000 году.

Наличие в УК 61 года и сохранение в УК 99 года наказания в виде смертной казни не влияло и не влияет на сдерживание роста преступности.

Низкой является эффективность системы исполнения наказаний. последние 100 лет криминологи всего мира говорят о так называемом кризисе наказаний. Исправительные учреждения, которые должны перевоспитывать осужденных зачастую наоборот становятся рассадником подготовки криминальных кадров. Об этом свидетельствует уровень рецидива РБ, который достигает 50 %. почти 25% освободившихся из мест лишения свободы в течении года новь совершают преступления.

5. экономическое развитие государств не сопровождается снижением преступности. например, в настоящее время на 100 тысяч населения в развитых странах преступность составляет 8 000 преступлений, а в развивающихся странах – 1 500 преступлений. в РБ в 2011 году уровень преступности составил 1394 преступления на 100 тысяч населения, в 2012 года – 1080 преступлений, в 2013 году – 1020 преступлений.

Что касается регионального развития преступности в РБ, то традиционно в РБ наиболее подвержены криминалу столичный мегаполис (Минск и Минская область – население 3,5 млн.). 25 000 преступлений совершено в Минске.

последнее место по уровню криминала занимает Гродненская область – около 9 тысяч преступлений.

Разоблачение грубейших нарушений законности в условиях культа личности Сталина (1956) стимулировало реформу уголовного законодательства. В 1958 г. принимаются Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, в 1959-61 гг. - - уголовные кодексы союзных республик. Основанием ответственности признается исключительно совершение преступления, запрещенного во время его совершения законом. Тем самым исключалась правовая база для беззаконий в виде наказаний «социально опасных элементов», не совершивших преступлений. Запрещалось применение уголовного закона по аналогии.

В целом десятилетие с середины 50-х до середины 60-х гг., называемое «оттепелью», было отмечено заметным упорядочением состояния преступности, вызванным ослаблением детерминант, связанных с последствиями войны. В 1965 г. было зарегистрировано наименьшее за прошедшие три десятилетия количество преступлений - 751 801. Удельный вес преступности несовершеннолетних колебался в пределах 5%, а ее уровень снизился с 1945 по 1965 г. в 4 раза. Общий коэффициент судимости к середине 50-х гг. снизился в 2 раза; в 1967 г. уровень зарегистрированной преступности в СССР по сравнению с 1946 г. был в 2 раза меньше 1 .

С 1967 г. в результате криминализации мелкого хулиганства, до того признававшегося административным правонарушением, произошел существенный рост регистрации преступлений именно за счет этого деяния, которое составляло каждое пятое преступление. Зато последовало снижение на 20% тяжкой насильственной преступности - - убийств, тяжких и менее тяжких телесных повреждений, которые на 70% совершались по

1 См.: Остроумов С.С. Уголовная статистика и предупреждение преступности. М., 1970. С. 15. Сказанное не противоречит констатации усложнения ситуации во второй половине 50-х г.: приведенные данные характеризуют положение дел в сравнении с последним годом войны и первым предвоенным годом.

бытовым мотивам в состоянии алкогольного опьянения (в том числе и потерпевших).

Со второй половины 60-х гг., в 70-е гг. и в начале 80-х гг., определяемых социологами и политологами как «застойные», неуклонно растут (исключение составлял 1983 год, когда Ю.В. Андропов предпринял попытку административно-командными методами навести порядок и дисциплину, которые могли дать лишь краткий эффект) организованные формы преступности, распространяются взяточничество и казнокрадство. Оживляется и профессиональная преступность.

В 1984 г. коэффициент зарегистрированной преступности равнялся 739, а судимости - 503. Все более увеличивались «ножницы» между регистрацией преступлений и судимостью виновных лиц, что статистически достоверно демонстрировало серьезные просчеты в правоохранительной деятельности, вселявшие социально неустойчивым лицам уверенность в безнаказанности преступной деятельности.

С апреля 1985 г. начался период преобразований в направлении гуманизма, демократизма, гласности функционирования всех институтов власти и управления. Провозглашается переход к смешанной экономике рыночного характера, демонополизация и приватизация в промышленности, сельском хозяйстве, в сфере торговли и услуг населению, ставится цель строительства правового государства с верховенством закона и неукоснительностью его соблюдения всеми без исключения должностными лицами и гражданами. Гласность же позволила после полувекового перерыва снять секретность с публикаций уголовной статистики, сначала по семи видам преступлений, а с 1989 г. - по всем видам преступлений.

В 1985-91 гг. уровень преступности менялся, отражая характер и остроту противоречий в обществе, кризисные явления объективного и субъективного характера. Так, усиление борьбы против пьянства и алкоголизма, начатое в мае 1985 г., при всех своих экономических и организационных издержках имело положительный эффект - - снижение уровня «алкогольной» насильственно-хулиганской преступности. Впервые, начиная с 60-х гг., общая зарегистрированная преступность снизилась в 1986 г. на четверть, а тяжкая - - даже на одну треть. Преступность снизилась на 4,6% в 1986 г. и на 9,5% - - в 1987 г. Количество убийств сократилось на 22%, тяжких телесных повреждений - на 24, разбойных нападений и грабежей - на 25, краж личного имущества - - на 13 %. Эти тенденции сохранялись и в 1987 г. Однако административно-командный характер принятых мер, волюнтаризм, неподкрепленность борьбы с преступностью мероприятиями экономического и культурного характера не позволили сохранить эту тенденцию. Отведенный маятник пошел в обратную сторону.

Уже в 1988 г. возобновился рост преступности (за год на 4%) и возросла ее общественная опасность.

В 1989 г. прирост зарегистрированной преступности достиг рекордной отметки - 31,8%. При этом умышленные убийства и покушения возросли на 28%, а общее количество тяжких преступлений - на 42%. Самые высокие темпы прироста дали преступления против личной собственности, главным образом кражи (+55%).

В 1990 г. темпы роста преступности хотя и снизились до 13%, однако оставались плюсовыми. Было зарегистрировано в 1991 г. более 3 млн преступлений. Коэффициент преступности на 100 тыс. населения в возрасте с 14 лет (начало уголовной ответственности) 1 составил в 1988 г. - - 865, в 1989 г. - 1183, в 1990 г. - 1927; таким образом, за три года этот показатель возрос более чем в 2 раза.

За 30 лет динамика зарегистрированной преступности в СССР была такова: 1961 г. - 0,9 млн; 1970 г. - 1,0 млн; в 1980 г. - -1,5 млн; 1990 г. -2,8 млн; 1991 г. - - 3,1 млн.

Динамика зарегистрированной преступности в СССР за 10 лет -с 1980 по 1990 г. - выглядит так: 1980 г. - -1 527 425; 1981 г. - 1 609 470; 1982 г. - 1 655 932; 1983 г. - - 2 016 514; 1984 г. - - 2 029 144; 1985 г. -2 083 801; 1986 г. - 1 987 293; 1987 г. - 1 798 549; 1988 г. - 1 867 233; 1989 г. - 2 461 692; 1990 г. - 2 786 605.

Уровень преступности несовершеннолетних за 1988 г. возрос на 21% (а по сравнению с 1961 г. в 5,7 раза); в 1990 г. прирост преступлений несовершеннолетних за год составил 4%, а их удельный вес во всех раскрытых преступлениях достиг 16,2% 2 .

Структура зарегистрированной преступности в 1990-91 гг. в СССР была следующей:

а) соотношение удельного веса (доли) тяжких, менее тяжких и преступлений, не
представляющих большой общественной опасности: 15, 73, 12%;

б) классификация по главам Особенной части УК 1960 г.:

1) преступления против государственной и общественной собственности --18%;

2) преступления против личности - - 8%;

3) преступления против политических и трудовых прав граждан - - 0,1%;

4) преступления против личной собственности граждан --41%;

5) хозяйственные преступления - 5%;

6) должностные преступления - - 1%;

1 Использование этого коэффициента позволяет устранить «разбавление» показате
ля за счет лиц, не достигших возраста уголовной ответственности. Создается возмож
ность для более реальной оценки действительных тенденций преступности и сравнения
ее в разных регионах, так как устраняются искажения, связанные с разной долей и чис
ленностью населения моложе 14 лет.

2 См. подробнее: Преступность и правонарушения в СССР. 1990. М., 1991.

7)преступления против правосудия - 1%; 8) преступления против порядка управления - 2%;

9)преступления против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения - - 22%;

10) преступления, составляющие пережитки местных обычаев, - 0,02%;

11) государственные и воинские - 0,1%;

в) преступность несовершеннолетних по удельному весу во всей преступности
составила 16%;

г) доля рецидива -- 24%;

д) групповая преступность: удельный вес во всей зарегистрированной преступ
ности - - 19%, организованных групп было выявлено 7029;

е) доля наиболее распространенных преступлений во всей зарегистрированной
преступности в Союзе ССР за 1991 г.:

Кражи личного имущества -- 37%;

Кражи государственного имущества - - 16%;

Грабежи и разбои - - 5%;

Хулиганство - 5%;

Насилие против личности - 3%; - иные - 33%.

Крайне неблагоприятными чертами преступности за 1988-92 гг., почти неизвестными в прежние годы и даже десятилетия, явились рост массовых беспорядков на почве межнациональных конфликтов и увеличение вооруженности насильственных преступлений. Резко возросла преступность с применением огнестрельного оружия, главным образом похищенного.

Цена преступности исчислялась официальной уголовной статистикой лишь в ограниченных рамках: материального ущерба от хищений, поджогов и транспортных преступлений и физического вреда в виде смертей и телесных повреждений. Сумма материального ущерба, причиненного только государственным и общественным организациям и только в указанных ограниченных пределах расчетов, составила в 1989 г. в ценах того времени более 2 млрд руб. Погибли в результате различных преступлений 66 626 человек.

Совсем не определялись косвенные потери общества в виде упущенной выгоды (в том числе экономических потерь общества от гибели и увечий людей), бюджетных отчислений на содержание правоохранительных, контрольно-ревизионных органов, технических средств и персонала охраны имущества и т.п.

Между тем хотя бы относительно полные оценки прямой и косвенной цены преступности не только демонстрируют обществу опасность преступности, но и позволяют не на глазок, а обоснованно формировать ресурсную базу борьбы с преступностью. В начале 90-х гг. объем подготовки дипломированных юристов в СССР был как минимум в 3 раза меньше реальной потребности общества; кадровый дефицит милиции приобрел

хронический характер; численность милиции на 100 тыс. населения была гораздо меньше, чем в большинстве зарубежных стран.

Определение подлинной цены преступности и реальной потребности в ресурсах на борьбу с ней и возмещение ущерба, причиненного личности, обществу и государству, в условиях рыночной экономики, поднимающей значение материальных стимулов экономических отношений, приобретает, как уже отмечалось, повышенную актуальность для современной ситуации в России.