…У Достоевского же до конца сохраняется человек. В человекобоге погибает человек, и в Богочеловеке сохраняется человек. Только христианство спасает идею человека, навеки сохраняя образ человека. Бытие человека предполагает бытие Бога. Убийство Бога есть убийство человека.
В чистой и святой девушке, в Дуне, открывается возможность зла и преступления, – она готова предать себя, как Соня. В развратном, погибшем человеке, в Свидригайлове, открывается возможность добра и подвига. Здесь тот же основной мотив романа, вечная загадка жизни, смешение добра и зла. (Из статьи «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы») И. Ф. Анненский
Сердце Сони так целостно отдано чужим мукам, столько она их видит и провидит, и сострадание ее столь ненасытимо-жадно, что собственные муки и унижения не могут не казаться ей только подробностью, – места им больше в сердце не находится.
Все три основные, параллельно развивающиеся завязки романа – драма Раскольникова, Сони и Дуни – стремятся, в сущности, к одной цели – показать загадочное, роковое смешение в жизни добра и зла…
…Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец. Он – гениальный диалектик, величайший русский метафизик…
…Выходит, что от Лужина, если не до самого Раскольникова, то, во всяком случае, до его «Наполеона», до мыслишки-то его – в сущности, рукой подать… В этом-то, конечно, и заключается основание ненависти между Лужиным и Раскольниковым. Не то чтобы они очень, слишком бы мешали друг другу, а уж сходство-то чересчур «того»: т. е. так отвратительно похожи они и так обидно карикатурят один другого, что хоть плачь… (Из статьи «Достоевский в художественной идеологии») Н. А. Бердяев
(Из рецензии «Преступление и наказание». Роман в шести частях с эпилогом Ф. М. Достоевского) Д. И. Писарев
…Город Петербург, который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, есть призрак, порожденный человеком в его отщепенстве и скитальчестве. В атмосфере туманов этого призрачного города зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых преступаются границы человеческой природы. Все сконцентрировано и сгущено вокруг человека, оторвавшегося от божественных первооснов.
Вечный спор Ангела и Демона происходит в нашей собственной совести, и ужаснее всего, что мы иногда не знаем, кого из них больше любим, кому больше желаем победы…
За Соней идет ее отец по плоти и дитя по духу – старый Мармеладов. И он сложнее Сони в мысли, ибо, приемля жертву, он же приемлет и страдание. Он – тоже кроткий, но не кротостью осеняющей, а кротостью падения и греха. Он – один из тех людей, ради которых именно и дал себя распять Христос; это не мученик и не жертва, это, может быть, даже ивверг, только не себялюбец, – главное же, он не ропщет, напротив, он рад поношению. А любя, любви своей стыдится, и за это она, любовь, переживает Мармеладова в убогом и загробном его приношении.
…Раскольников принужден сознаться, что все это дело было сделано по-дурацки. Он даже сам не понимал, зачем он его сделал. Он видит только, что ему приходится, так или иначе, нести на себе все последствия этого дурацкого дела. Эти последствия оказываются очень мучительными. Подробная история этих мучительных последствий наполняет собой почти весь роман г. Достоевского; она начинается со второй части и оканчивается только вместе с эпилогом…
Ф.М. ДостоевскогоВ чём заключается «правда» Достоевского?
«Преступление и наказание» принадлежит к числу величайших творений Ф.М. Достоевского, оказавших громадное влияние на последующую мировую литературу. Это социальный, психологический, философский, идеологический роман. Произведение было написано Достоевским в тяжелый для России период, когда происходило столкновение политических взглядов, когда «старые идеи сваливались со своих пьедесталов, а новые не нарождались». Именно поэтому сразу же после публикации роман покорил русскую общественность, вокруг него развернулись бесконечные споры и дискуссии.
Как известно, Федор Михайлович Достоевский оставил после себя огромное наследие - выдающиеся романы, увлекательные повести и рассказы, статьи. Неудивительно, что критики всегда с особым интересом разбирают, обсуждают и анализируют творчество Достоевского. Критика о романах Достоевского разнообразна и полна эмоций. Ни для кого не секрет, что творчество Достоевского нравится не всем. Но это нисколько не умаляет его таланта и значения в искусстве. "Критика на роман "Преступление и наказание" появилась в журналах и газетах сразу после его публикации в "Русском вестнике" в 1866 году. Современники Достоевского приняли его новый роман с огромным интересом и любопытством. Одни критики осуждали Достоевского, другие - восхищались новым романом. Но никто не остался равнодушен. Отзывы критиков и литераторов XIX века актуальны и интересны и в наше время, в XXI веке. Почему? Потому что отзывы позволяют нам понять, как именно современники Достоевского восприняли роман "Преступление и наказание".
Отзыв из газеты "Гласный суд", 1867 год "
Начало этого романа наделало много шуму, в особенности в провинции, где все подобного рода вещи принимаются, от скуки, как-то ближе к сердцу...
О новом романе говорили даже шепотом, как о чем-то таком, о чем вслух говорить не следует... ... По прочтении "Преступления и наказания" невольно является вопрос: что это такое? Роман это или просто психологическое исследование, изложенное в общедоступной форме?
Е. Л. Марков ("О романе "Преступление и наказание", 1879 г.)
"Преступление и наказание" - один из самых серьёзных, глубоких и оригинальных романов Достоевского. Вместе с тем это и один из наиболее удачных его романов...
Ничего подобного, по обстоятельности исследования и внутренней психической правде, не представляет наша литература в своих разнородных описаниях преступлений.
Трудно написать более мастерскую и верную картину психики преступника....
В "Преступлении и наказании" вообще есть много самобытных и выразительных типов. Чета Мармеладовых, Порфирий Петрович, Свидригайлов - всё это отличается оригинальностью и силою замысла, хотя и не всё разработано удовлетворительно...
Свидригайлов же - это один из самых заправских, самых любимых типов Достоевского; это ходячий психический калейдоскоп, в котором неожиданные и противоречивые черты характера выскакивают совсем готовыми на глаза читателя <... > такое хаотическое сочетание возвышенного добра с гнуснейшею преступностью..."
В. Г. Короленко (из "Записной тетради" 1889-1891 гг.)
"Читали вы Достоевского? И поняли? Так как же вы не видите, что исповедь Мармеладова это именно такая вещь, после которой можно пойти и убить старуху. Когда совершаются такие вещи, когда перед глазами происходит такая несправедливость - Раскольников думает: нет, бог своими совершенными средствами делает не то, что нужно. Дай-ка я попробую достигнуть справедливости своими, несовершенными..."
И. Ф. Анненский ("Искусство мысли", 1909 г.)
"... есть и в творчестве этого романиста поворот; только это не каторга, а 1866 год, когда вышло в свет "Преступление и наказание". Как раз в этом романе впервые мысль Достоевского расправила крылья <...>
Как роман "Преступление и наказание" по своей художественной стройности остался у своего автора непревзойденным. В нем есть настоящее единство, в нем есть не только сжатость, но и центр...
Из романов Достоевского "Преступление и наказание", безусловно, и самый колоритный. Это - роман знойного запаха известки и олифы, но еще более это - роман безобразных, давящих комнат....
Н. А. Бердяев ("Откровение о человеке в творчестве Достоевского", 1918 г.)
"... Достоевский прежде всего психолог, раскрывавший подпольную психологию...
Русскую идею видел Достоевский во “всечеловечности” русского человека, в его бесконечной шири и бесконечных возможностях. Достоевский весь состоит из противоречий, как и душа России...
Он - художник не той безликой бездны, в которой нет образа человека, а бездны человеческой, человеческой бездонности. В этом он величайший в мире писатель, мировой гений, каких было всего несколько в истории, величайший ум...
Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира. Достоевский - самый христианский писатель потому, что в центре у него стоит человек, человеческая любовь и откровения человеческой души. Он весь - откровение сердца бытия человеческого, сердца Иисусова..."
Н. А. Бердяев, ("Миросозерцание Достоевского" 1923 г.)
"...Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни, еще мальчиком получил я прививку от Достоевского. Он потряс мою душу более, чем кто-либо из писателей и мыслителей. Я всегда делил людей на людей Достоевского и людей, чуждых его духу...
Каждый раз, когда я перечитывал Достоевского, он открывался мне все с новых и новых сторон...
Достоевский был до глубины русский человек и русский писатель. Его нельзя себе представить вне России. По нему можно разгадывать русскую душу. И сам он был загадкой русской природы. Он совмещал в себе всю противоречивость этой природы. По Достоевскому люди Запада узнают Россию..."
Л. И. Шестов ("Пророческий дар. К 25-летию смерти Ф. М. Достоевского", 1906 г.)
"... хотя Достоевский и гениальный писатель, но это не значит, что мы должны забывать о наших насущных нуждах. Ночь имеет свои права, а день - свои...
То, что пишет Достоевский в последние годы своей жизни (не только “Дневник писателя”, но и “Братья Карамазовы”), имеет ценность лишь постольку, поскольку там отражается прошлое Достоевского. Нового дальнейшего шага он уже не сделал. Как был, так и остался накануне великой истины...
Все, что было у него рассказать, Достоевский рассказал нам в своих романах, которые и теперь, через двадцать пять лет после его смерти, притягивают к себе всех тех, кому нужно выпытывать от жизни ее тайны..."
Вяч. И. Иванов ("Достоевский и роман-трагедия", 1911 г.)
"... Достоевский кажется мне наиболее живым из всех от нас ушедших вождей и богатырей духа... ... Тридцать лет тому назад умер Достоевский, а образы его искусства, эти живые призраки, которыми он населил нашу среду, ни на пядь не отстают от нас...
Каждой судороге нашего сердца он отвечает: "знаю, и дальше, и больше знаю...
До него все в русской жизни, в русской мысли было просто. Он сделал сложными нашу душу, нашу веру, наше искусство <...> поставил будущему вопросы, которых до него никто не ставил, и нашептал ответы на еще не понятые вопросы..."
М. М. Бахтин ("Проблемы поэтики Достоевского")
"... Достоевский - творец полифонического романа. Он создал существенно новый романный жанр. Поэтому-то его творчество не укладывается ни в какие рамки...
В его произведениях появляется герой, голос которого построен так, как строится голос самого автора в романе обычного типа. Слово героя о себе самом и о мире так же полновесно, как обычное авторское слово <...> оно звучит как бы рядом с авторским словом и особым образом сочетается с ним и с полноценными же голосами других героев..."
Ю. И. Айхенвальд (из книги "Силуэты русских писателей", 1906 - 1910 гг.)
"... романы Достоевского являют зрелище, которому нет равного во всей мировой литературе. Они до такой степени исполнены страдания и недуга, что как-то совестно было бы прилагать к ним чисто эстетическое мерило, хотя он и редкий мастер изобразительности...
Искусно и ловко сплетает он все тонкие петли своего сложного повествования, сам нигде не запутается, ничего не забудет и уверенно сведет одно к одному, все многочисленные концы с концами; он - страстный, но он и хитрый, он себе на уме, на безумном уме...
Большой он художник, но причудливый...
У него - не обычное течение жизни, не мирные встречи людей, а почти исключительно сцены и часто ссоры; он не боится писательских трудностей и нарочно создает такие коллизии, перед которыми у другого автора замерло бы в бессилии перо...
Вы чувствуете, что это уже предел человеческой напряженности, что большего душа не могла бы уже вынести...
Он, при всем романтизме иных его страниц, ничего не стесняется, не боится никаких низин...
Достоевский, помимо всего прочего, - замечательный карикатурист; он очень способен к остроумию и шутке, и порою они вспыхивают у него радостными, сверкающими искорками; он умеет быть ласковым и шутливым..."
Д.И. Писарев. Статья «Борьба за жизнь» (1867)
Приступая к разбору романа Достоевского, Писарев заранее объявляет читателям, что ему нет никакого дела ни до личных убеждений автора, ни до общего направления его деятельности, ни даже до тех мыслей, которые автор старался, быть может, провести в своем произведении. Он обращает внимание только на те явления общественной жизни, которые изображены в его романе, если в романе действуют и страдают, борются и ошибаются, любят и ненавидят живые люди, носящие на себе печать существующих общественных условий, я всматриваюсь в эти события, стараюсь понять, каким образом они вытекают одно из другого, стараюсь объяснить себе, насколько они находятся в зависимости от общих условий жизни.
Сюжет романа "Преступление и наказание" известен большинству читателей. Раскольников очень беден, голоден, но не помешен, утратил веру в силу труда. Своими насущными делами не занимается; у него нет и не может быть никаких насущных дел. Он, утомленный мелкой и неудачной борьбой за существование, впал в изнурительную апатию; нет также ничего удивительного в том, что во время этой апатии в его уме родилась и созрела мысль совершить преступление. Раскольников находится в таком положении, при котором все лучшие силы человека поворачиваются против него самого и вовлекают его в безнадежную борьбу с обществом.
Преступление выдается из ряда обыкновенных преступлений только потому, что героем его является не безграмотный горемыка, а студент, способный анализировать до мельчайших подробностей все движения собственной души, умеющий создавать для оправдания своих поступков целые замысловатые теории и сохраняющий во время самых диких заблуждений тонкую и многостороннюю впечатлительность и нравственную деликатность высоко развитого человека. Он бросается стремглав в лужу крови и грязи, но бросается он не потому, что чувствует к этой крови и грязи непреодолимое влечение, которое, конечно, было бы непонятно здоровому человеку; бросается он в лужу собственно потому, что сухая тропинка, прилегающая к этой луже, становится, наконец, невыносимо узкой.
Что вы скажете в самом деле о поступке Софьи Семеновны? Какое чувство возбудит в вас этот поступок: презрение или благоговение? . Писарев не решается дать оценку её поступку
Соня идёт против общества, и тем самым близка Раскольникову. Она выпивает до дна чашу унижения. В финале Раскольников попадает под её влияние, соглашаясь принимать её мудрые и спасительные советы. Писарев не решается дать оценку её поступку.
Теория Раскольникова не имеет ничего общего с теми идеями, из которых складывается миросозерцание современно развитых людей. Эта теория выработана им в зловещей тишине глубокого и томительного уединения; на этой теории лежит печать его личного характера и того исключительного положения, которым была порождена его апатия. Всю свою теорию Раскольников построил исключительно для того, чтобы оправдать в собственных глазах мысль о быстрой и легкой наживе.
Произвольное устранение живых людей и бесцеремонное шагание через препятствия во всяком случае остается делом очень вредным и предосудительным. Кровопролитие становится неизбежным не тогда, когда его желает устроить какой-нибудь необыкновенный человек; а только тогда, когда две большие группы людей, две нации или две сильные партии резко и решительно расходятся между собой в своих намерениях и желаниях. Кровь льется совсем не для того, чтобы подвигать вперед общее дело человечества; виновниками кровопролитий бывают везде и всегда не представители разума и правды, а поборники невежества, застоя и бесправия.
Таким образом страх уголовного наказания, страх презрения со стороны близких людей, необходимость таиться и притворяться на каждом шагу в сношениях со всеми людьми без исключения и ясное предчувствие того обстоятельства, что все эти подвиги притворства окажутся рано или поздно совершенно бесполезными, - вот составные элементы тех душевных страданий, которые испытывает Раскольников.
Д.Мережковский. Статья «Достоевский» (1897)
Пока читаешь книгу Достоевского, нельзя жить отдельною жизнью от главных действующих лиц рассказа: как будто исчезает граница между вымыслом и действительностью. Это больше, чем сочувствие герою, это слияние с ним. Достоевский оставляет в сердце такие же неизгладимые следы, как страдание.
Введение в жизнь героя посредством изображения тончайших, неуловимых переходов в его настроении - вот один из художественных приемов Достоевского; другой заключается в сопоставлениях, в резких контрастах трогательного и ужасного, мистического и реального.
В Раскольникове живут и борются две души. Он убивает и плачет,умиляется над своими жертвами. Ненавидит толпу,любит одиночество, стремится к добру посредством зла. Раскольников иногда воображает, что любит людей, что нежность его отвергнута и непонята. Любовь его книжная, отвлеченная, холодная
Автор прямо замечает: "Раскольников в последнее время стал суеверен... во всем этом деле он всегда потом наклонен был видеть некоторую как бы странность, таинственность, как будто присутствие каких-то особых влияний и совпадений". Роковые случайности вовлекают его в преступление, "точно он попал клочком одежды в колесо машины и его начало в нее втягивать".
Преступление его идейное, т. е. вытекает не из личных целей, не из эгоизма, как более распространенный тип нарушения закона, а из некоторой теоретической и бескорыстной идеи, каковы бы ни были ее качества. После преступления Раскольников содрогнулся не потому, что у него руки в крови, что он преступник, а потому, что он допустил сомнение: "не преступник ли он?"
Он хотел бы быть одним из великих фанатиков - это его идеал. У него есть несомненно общие с ними черты: то же высокомерие и презрение к людям, та же неумолимая жестокость логических выводов и готовность проводить их в жизнь какою бы то ни было ценой, тот же аскетический жар и мрачный восторг фанатизма, та же сила воли и веры. Он тоже презирает людей, видит в них насекомых, которых "властелин" имеет право раздавить. Пролив кровь, он тоже считает себя не виноватым, а только непонятым.
Уже после преступления, измученный, почти побежденный, он все еще верит в свою идею, он опьянен ее величием и красотой. Автор не думает скрывать или прикрашивать его слабости. Он показывает, что гордость, одиночество, преступление Раскольникова происходят не от силы и превосходства его над людьми, а скорее от недостатка любви и знания жизни.
Соня чувствует бесконечную трудность и сложность жизни; она знает, что решать подобные вопросы нельзя исключительно на теоретической почве, заглушив в себе голос совести. Соня-мученица. Она продает себя, чтобы спасти семью, она «преступила закон» ради любви. В ней живёт мученица.
В жизни ужаснее всего не зло, даже не победа зла над добром, потому что можно надеяться, что эта победа временная, а тот роковой закон, по которому зло и добро иногда в одном и том же поступке, в одной и той же душе так смешаны, слиты, спутаны и переплетены, что почти невозможно отличить их друг от друга. Наше оправдание пред Высшим Существом - не в делах, не в подвигах, а в вере и в любви.
«Преступление и наказание» - один из самых серьёзных, глубоких и оригинальных романов Достоевского
Один из пяти великих романов Ф. М. Достоевского - “Преступление и наказание” - роман о необычном преступлении. Его сюжет весьма занимателен. Мы знаем, кто является убийцей, но для Достоевского наиболее важным представляется психологическое состояние героя до и после совершения преступления, борьба, которая происходит в его душе. Центральный герой романа - Родион Раскольников. Остальные же персонажи “Преступления и наказания” являются своеобразными проекциями его души: они отражают ту драму, которая разворачивается в сознании Раскольникова, отражают глубину его личности.
Даже во внешности Раскольникова мы видим его неоднозначность, “раскол”. Он был бедным студентом, жившим в Петербурге, в ужасной маленькой комнате с желтыми обоями, похожей на гроб. Отца у него не было, мать и сестра жили в провинции. Родион Романович зарабатывал гроши, переводя различные статьи. Давящая обстановка грязного, душного Петербурга, убожество жилья, постоянное отсутствие денег - все это давило на бедного студента, вызывало ненависть ко всему окружающему. Все эти обстоятельства подготовили почву для рождения чудовищной идеи в голове Раскольникова. Он решил совершить пробу, дабы убедиться в своей принадлежности к сильным личностям, которые “право имеют” переступить через других людей. Он решается не на убийство, а на акт самопознания. Но на самом деле свершилась страшная трагедия самообмана.
Он совершает два преступления. Первое преступление - перед Богом, второе - перед людьми. Характер Раскольникова очень противоречив. Мы видим в нем презрение, озлобленность к людям, но, с другой стороны, - чуткость и сострадание. Совершив преступление, он должен идти вперед, к власти. Что же он? Он отдает свои деньги на похороны Мармеладова, помогает его семье. Правильно было сказано, что действительность и натура могут “подсечь любой расчет”. Что же происходит с Родионом? Ум героя полностью подчинен его идее, а душа восстает, в душе пробуждаются новые чувства - назревает душевный бунт.
После убийства в Родионе начинают просыпаться чувства не сверхчеловека, а человека страдающего. Избранник превратился в изгоя. Раскольников не может общаться, как прежде, со своими родными, приехавшими в Петербург (сестрой Дунечкой и матерью Пульхерией Александровной). Он избегает их, даже чувствует ненависть к ним. Он будто бы “ножницами отрезал себя” от всех людей. Созданная им теория становится тяжелым наваждением - Раскольников не может понять, в чем причина неудавшейся пробы (он не человека убил, “а принцип убил”).
Ф. М. Достоевский вводит в роман ряд героев, помогающих понять суть преступления Раскольникова. И оказывается, что низкие и циничные люди, такие как Свидригайлов и Лужин, являются “двойниками” Раскольникова. Автор показывает, что Раскольников очень похож на них своими методами достижения цели. Родион, переступив через законы морали, кровь, совершил преступление перед Богом и людьми, опускается на одну ступень с низкими циниками - Лужиным и Свидригайловым.
Свою теорию Раскольников создал в полном одиночестве, ему никто не был нужен в тот момент. Понять же истину случившегося самостоятельно было невозможно; он начинает искать живую душу, которая сможет его спасти от безумия. В появлении Сони заключается одна из важнейших идей Достоевского: преступление Раскольников совершает один, но один вернуться к людям он не может. Раскольников совершил страшное преступление - нарушил заповедь “не убий”. Воскрешение души его возможно лишь при искреннем покаянии. Автор подводит своего героя к пониманию того, что единственным путем к духовному воскрешению может быть смирение и признание заповедей Христа. Надежду ему подает Соня. Она для него - символ жизни и веры в Бога и людей. Противопоставляя бунтарство Раскольникова смирению и христианскому всепрощению Сони, Достоевский в своем романе оставляет победу не за сильным и умным Раскольниковым, а за кроткой страдающей Соней, видя в ней высшую правду. Раскольников не в состоянии вынести мучений совести: преступление его приводит к наказанию, которое к нему приходит с осознанием греха. В христианском смирении Сони он видит путь к спасению и искуплению своей вины.
Таким образом, психологически достоверно показывая душевные страдания Раскольникова после совершенного убийства, введя психологических “двойников” своего героя, Достоевский убедительно раскрыл антигуманную сущность теории, подчиняющей себе “живую” жизнь.
В отличие от многих других семинаристов, Николай Николаевич Страхов (1828-1896) вышел из бурсы с догматическими религиозными убеждениями, которые и впоследствии не покидали его (Скатов 1984:10).
Страхов познакомился с Федором Достоевским и его братом Михаилом в 1859 г. или 1860 г. Он стал их сотрудником, когда они начали издавать свой журнал «Время» в 1861 г. Журнал был запрещен уже в мае 1863 г., по словам жены Достоевского, Анны Григорьевны, из-за статьи, написанной именно Страховым (Достоевская 1971:399). Когда Михаил Достоевский в январе 1864 г. получил разрешение открыть журнал «Эпоха», Страхова снова пригласили сотрудничать. Сотрудники журналов «Время» и «Эпоха» основали своего рода социальное и литературное движение, «почвенничество», которое было «за сближение с народом, с почвой» (Скатов 1984:22) и против революции. Их отношение к революционным журналам было напряженным. Именно Страхов часто вступал в полемику с радикалами, считая это своей личной борьбой: «Уже очень рано позиция Страхова и для него самого определилась как антинигилистическая» (там же:13).
В свое время нашумела его полемика с Писаревым по поводу романа Тургенева «Отцы и дети». Классическим является и спор Писарева со Страховым о «Преступлении и наказании», который будет рассмотрен в данной главе.
Нигилизм с человеческим лицом
В то время как другие нигилисты из литературы наслаждаются жизнью и радуются своим нигилистическим принципам, для Раскольникова становится невыносимо подавление порывов его души, и он добровольно идет в тюрьму. Таким образом Достоевский впервые в истории показал несчастного, страдающего нигилиста, уверяет Страхов. Он показал нигилизм как явление трагическое, как искажение души, сопровождающееся ужасными страданиями.
Из слов Раскольникова Соне «Я себя убил, а не старушонку», Страхов делает вывод, ставший впоследствии таким популярным в критике, что убийство, совершенное Раскольниковым, прежде всего было преступлением против него самого: «С невыразимым мучением он чувствует, что насилие, совершенное им над своею нравственною природою, составляет больший грех, чем самый акт убийства. Оно-то и есть настоящее преступление» (там же:101).
Главная мотивация Раскольникова, как считает Страхов, в его желании реализовать свою теорию на практике, «осуществить на деле то, что позволил себе в мысли» (там же:109). Показывая нигилизм в его самом экстремальном виде, писатель получает возможность приложить правильную установку к нигилизму в целом, считает Страхов: «Сожаление – вот то отношение, в которое автор стал к нигилизму» (там же:102). Для Страхова основная мысль романа заключается в том, что сама жизнь сопротивляется теории Раскольникова.
14dost.weebly.com
Критики о романе «Преступление и наказание» и творчестве Ф.М. Достоевского
Приближаясь к нему впервые, мы рассчитываем найти законченное произведение, поэта, но открываем безграничность, целое мироздание с вращающимися в нем светилами и особой музыкой сфер. Ум теряет надежду когда-либо проникнуть до конца в этот мир: слишком чужой кажется нам при первом познавании его магия, слишком далеко уносит в беспредельность его мысль, неясно его назначение, – и душа не может свободно любоваться этим новым небом, как родным. Достоевский – ничто, пока он не воспринят внутренним миром. В сокровеннейших глубинах мы должны испытать собственную силу сочувствия и страдания и закалить ее для новой, повышенной восприимчивости: мы должны докопаться до последних корней с его как будто фантастической и в то же время такой подлинной человечностью. Только там, в самых тайных, в вечных и неизменных глубинах нашего бытия, где сплетаются все корни, мы можем надеяться отыскать связь с Достоевским.
В творчестве Достоевского каждый герой наново решает свои проблемы, сам окровавленными руками ставит межевые столбы добра и зла, каждый сам претворяет свой хаос в мир. Каждый герой у него слуга, глашатай нового Христа, мученик и провозвестник третьего царства. В них бродит еще и изначальный хаос, но брезжит и заря первого дня, давшего свет земле, и предчувствие шестого дня, в который будет сотворен новый человек. Его герои прокладывают пути нового мира, роман Достоевского – миф о новом человеке и его рождении из лона русской души. (С. Цвейг. Из эссе «Достоевский». )
Достоевский потому так смело выводил на сцену жалкие и страшные фигуры, всякого года душевные язвы, что умел или признавал за собою умение произносить над ними высший суд. Он видел божию искру в самом падшем и извращенном человеке; он следил за малейшею вспышкой этой искры и прозревал черты душевной красоты в тех явлениях, к которым мы привыкли относиться с презрением, насмешкою или отвращением. Эта нежная и высокая гуманность может быть названа его музою, и она-то давала ему мерило добра и зла, с которым он спускался в самые страшные душевные бездны. (Н.Н. Страхов. Из воспоминаний о Достоевском. )
Великий художник с первых слов захватывает своего читателя, затем ведет его по ступеням всякого рода падений и, заставив его перестрадать их в душе, мирит его в конце концов с падшими, в которых сквозь преходящую обстановку порочного, преступного человека сквозят нарисованные с любовью и горячей верой вечные черты несчастного брата. Созданные Достоевским в романе «Преступление и наказание» образы не умрут, не только по художественной силе изображения, но и как пример удивительного умения находить «душу живу» под самой грубой, мрачной, обезображенной формой – и, раскрыв ее, с состраданием и трепетом показывать в ней то тихо тлеющую, то распространяющую яркий, примиряющий свет искру Божию.
Три рода больных, в широком и техническом смысле слова, представляет жизнь: в виде больных волею, больных рассудком, больных, если так можно выразиться, от неудовлетворенного духовного голода. О каждом из таких больных Достоевский сказал свое человеческое веское слово в высоко-художественных образах. Едва ли найдется много научных изображений душевных расстройств, которые могли бы затмить их глубоко верные картины, рассыпанные в таком множестве в его сочинения. В особенности разработаны им отдельные проявления элементарных расстройств психической области – галлюцинации и иллюзии. Стоит припомнить галлюцинации Раскольникова после убийства закладчицы или мучительные иллюзии Свидригайлова в холодной комнате грязного трактира в парке. Провидение художника и великая сила творчества Достоевского создали картины, столь подтверждаемые научными наблюдениями, что, вероятно, ни один психиатр не отказался бы подписать под ними свое имя вместо имени поэта скорбных сторон человеческой жизни. (А.Ф. Кони. Из статьи «Ф.М. Достоевский». )
В произведениях Достоевского мы находим одну общую черту, более или менее заметную во всем, что он писал: это боль о человеке, который признает себя не в силах, или наконец, даже не вправе быть человеком настоящим, полным, самостоятельным человеком, самим по себе. Каждый человек должен быть человеком и относится к другим, как человек к человеку. (Н.А. Добролюбов. Из воспоминаний о Достоевском. )
Прежде всего, господа, значение Достоевского заключается в том, что он был истинный поэт. Этим словом, мне кажется, сказано уже очень много.
Все мы, обыкновенные люди, каждый день спокойно, не волнуясь и не содрогаясь, пробегаем газетные строки, где рассказывается о разных случаях человеческого страдания: дифтерите, голоде, самоубийствах. Прочтем, что умер такой-то, что, отчего он убил себя, неизвестно, и забудем самый случай или начнем сравнивать его с другими, нам уже известными. Часто встречаем мы нищего и, отказав ему в подаянии, которое нам ничего не стоит, бросим потом деньги на пустейшее удовольствие. Таких случаев мы можем насчитать много. И все это вовсе не показывает, что мы дурные люди, а просто, что мы обыкновенные люди. На поэта различные житейские случаи, особенно человеческое горе (переживать чужое горе вообще легче, чем чужую радость), оказывают далеко не такое влияние.
Итак, прежде всего поэт отзывчивее обыкновенных людей, затем он умеет передавать свои образы в живой, доступной другим и более или менее прекрасной форме. Дело в том, что поэт вкладывает в изображение свою душу, свои мысли, наблюдения, симпатии, заветы, убеждения. Он живет в своем произведении: чувствует, думает, радуется и плачет со своим героем. Его образы не только ясны ему до мелочей: они любимы им, они ему родные. Он своими строками заставляет читателя посмотреть на ту или другую сторону жизни и не только узнать, но почувствовать честное и низкое, святое и пошлое.
Каков же идеал Достоевского? Первая черта этого идеала и высочайшая – это не отчаиваться искать в самом забитом, опозоренном и даже преступном человеке высоких и честных чувств. Надпись на доме одного древнего философа «Intrate nam et hic dei sunt» (лат. – входите, ибо здесь боги) можно было бы начертать на многих изображениях Достоевского. Вот маленький чиновник, необразованный, бедный, а всякий ли сумеет так искренне и горячо любить близкого, так деликатно, осторожно помогать ему, так тихо и скромно жертвовать своим покоем и удобством. Вот вечно пьяный, сбившийся с пути, низко упавший нравственно штабс-капитан, который умеет, однако, глубоко любить свою обузу – семью, умеет безутешно горевать над могилой маленького сына и в минуту просветления заговорить гордым голосом человеческого достоинства. Вот преступник, проявляющий черты сильной товарищеской приязни, сострадание. И таких примеров десятки. Другая черта идеала Достоевского – это убеждение, что одна любовь к людям может возвысить человека и дать ему настоящую цель в жизни.
Любовь к людям у Достоевского – это живая и деятельная христианская любовь, неразрывная с желанием помогать и самопожертвованием. Поэзия Достоевского – это поэзия чистого сердца. (И. Ф. Анненский. Из очерка «Речь о Достоевском». )
Сердце Сони так целостно отдано чужим мукам, столько она их видит и провидит, и сострадание ее столь ненасытимо жадно, что собственные муки и унижения не могут не казаться ей только подробностью, – места им больше в сердце не находится.
За Соней идет ее отец по плоти и дитя по духу – старый Мармеладов. И он сложнее Сони в мысли, ибо приемля жертву, он же приемлет и страдание. Он – тоже кроткий, но не кротостью осеняющей, а кротостью падения и греха. Он – один из тех людей, ради которых именно и дал себя распять Христос; это не мученик и не жертва, это, может быть, даже изверг, только не себялюбец, – главное же, он не ропщет, напротив, он рад поношению. А любя, любви своей стыдится, и за это она, любовь, переживает Мармеладова в убогом и загробном его приношении. (И.Ф. Анненский. Из статьи «Достоевский в художественной идеологии». )
Достоевский кажется мне наиболее живым из всех от нас ушедших вождей и богатырей духа. Те, что исполнили работу вчерашнего дня истории, в некотором смысле ближе переживаемой жизни, чем незыблемые светочи, намечающие путь к верховным целям.
Тридцать лет тому назад умер Достоевский, а образы его искусства, эти живые призраки, которыми он населил нашу среду, ни на пядь не отстают от нас, не хотят удалиться в светлые обители Муз и стать предметом нашего отчужденного и безвольного созерцания. Беспокойными скитальцами они стучатся в наши дома в темные и в белые ночи, узнаются на улицах в сомнительных пятнах петербургского тумана и располагаются беседовать с нами в часы бессонницы в нашем собственном подполье. Достоевский зажег на краю горизонта самые отдаленные маяки, почти невероятные по силе неземного блеска, кажущиеся уже не маяками земли, а звездами неба, – а сам не отошел от нас, остается неотступно с нами и, направляя их лучи в наше сердце, жжет нас прикосновениями раскаленного железа. Каждой судороге нашего сердца он отвечает: «знаю, и дальше, и больше знаю»; каждому взгляду поманившего нас водоворота, позвавшей нас бездны он отзывается пением головокружительных флейт глубины. И вечно стоит перед нами, с испытующим и неразгаданным взором, неразгаданный сам, а нас разгадавший, сумрачный и зоркий вожатый в душевном лабиринте нашем, вожатый и соглядатай.
Он жив среди нас, потому что от него или через него все, чем мы живем, – и наш свет, и наше подполье. Он великий зачинатель и предопределитель нашей культурной сложности. До него все в русской жизни, в русской мысли было просто. Он сделал сложными нашу душу, нашу веру, наше искусство, создал, открыл, выявил, облек в форму осуществления – начинавшуюся и еще не осознанную сложность нашу; поставил будущему вопросы, которых до него никто не ставил, и нашептал ответы на еще не понятые вопросы. Он как бы переместил планетную систему: он принес нам, еще не пережившим того откровения личности, какое изживал Запад уже в течение столетий, – одно из последних и окончательных откровений о ней, дотоле неведомое миру.
До него личность у нас чувствовала себя в укладе жизни и в ее быте или в противоречии с этим укладом и бытом, будь то единичный спор и поединок, как у Алеко и Печориных, или бунт скопом и выступление целой фаланги, как у наших поборников общественной правды и гражданской свободы. Но мы не знали ни человека из подполья, ни сверхчеловеков, вроде Раскольникова и Кириллова, представителей идеалистического индивидуализма, центральных солнц вселенной на чердаках и задних дворах Петербурга, личностей-полюсов, вокруг которых движется не только весь отрицающий их строй жизни, но и весь отрицаемый ими мир – и в беседах с которыми по их уединенным логовищам столь многому научился новоявленный Заратустра.
Чтобы так углубить и обогатить наш внутренний мир, чтобы так осложнить жизнь, этому величайшему из Дедалов, строителей лабиринта, нужно было быть сложнейшим и в своем роде грандиознейшим из художников. Он был зодчим подземного лабиринта в основаниях строящегося поколениями храма; и оттого он такой тяжелый, подземный художник, и так редко видимо бывает в его творениях светлое лицо земли, ясное солнце над широкими полями, и только вечные звезды глянут порой через отверстия сводов, как те звезды, что видит Дант на ночлеге в одной из областей Чистилища, из глубины пещеры с узким входом, о котором говорит: «Немногое извне доступно было взору, но чрез то звезды я видел и ясными, и крупными необычно». (В.И. Иванов. Из статьи «Достоевский и его роман-трагедия». )
Тень Страшного суда полностью изменяет реальность в романах Достоевского. Каждая мысль, каждый поступок в нашей земной жизни отражается в другой, вечной жизни. При этом Достоевский уничтожает границу между верхом и низом. Мир, который он изображает, – един. Он одновременно является сиюминутным и вечным. То есть суд и Страшный суд – все-таки одно и то же.
Только преодолев это логическое противоречие, мы можем принять особый реализм «Преступления и наказания». (П. Вайль, А. Генис. Из эссе «Страшный суд. Достоевский». )
Материалы о романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»:
Статья вторая и последняя
«Раскольников есть истинно русский человек именно в том, что дошел до конца, до края той дороги, на которую его завел заблудший ум» Страхов
Н. Н. СТРАХОВ
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
Статья вторая и последняя
Раскольников не есть тип. То есть он не настолько своеобразен, не представляет таких определенных и органически связанных между собою черт, чтобы его образ носился перед нами, как живое лицо. В частности же — это не есть тип нигилистический, но видоизменение того типа настоящего нигилиста, который всем более или менее знаком и который всех раньше и всех метче был угадан Тургеневым в его Базарове.
Что же? Мешает это роману? Те, кто читал роман, мы думаем, согласятся с нами, что отсутствие большей типичности здесь не вредит, а даже как будто способствует делу. Неопределенность, молодая неопределенность и неустановленность Раскольникова очень идет к его фантастическому (по словам Порфирия) поступку. Кроме того, невольно чувствуется, что Базаров никаким образом не совершил бы так и такого дела. Человек, следовательно, выбран г. Достоевским нельзя сказать, чтобы не верно.
Но главное, очевидно, здесь не в человеке, не в обрисовке известного типа. Не здесь центр тяжести романа Цель романа состоит не в том, чтобы вывести перед глазами читателей какой-нибудь новый тип, изобразить нам «бедных» людей, «подпольного» человека, людей «мертвого дома», «отцов и детей» и т. д. Весь роман сосредоточивается около одного поступка, около того, как родилось и совершилось некоторое действие и какие повлекло за собою последствия в душе совершившего. Так роман и называется, на нем надписано не имя человека, а название события, с ним случившегося. Предмет обозначен вполне ясно: дело идет о преступлении и наказании.
И в этом отношении всякий согласится, что роман г. Достоевского очень типичен. Удивительно типично изображены все те процессы, которые совершаются в душе преступника; вот что составляет главную тему романа и что поражает в нем читателей. Живо и глубоко схвачено в нем то, как идея преступления зарождается и укрепляется в человеке, как борется с нею душа, инстинктивно чувствуя ужас этой идеи, как человек, вскормивший в себе злую мысль, почти лишается наконец воли и разума и слепо повинуется ей, как он механически совершает преступление, долго созревавшее в нем органически, как пробуждается в нем потом боязнь, подозрительность, злоба к людям, от которых ему грозит кара, как начинает он чувствовать омерзение к себе и к своему делу, как прикосновение живой и теплой жизни пробуждает в нем муки бессознательного раскаяния, как, наконец, «Предположи,- так говорит он Соне,- что я самолюбив, завистлив, зол, мерзок, мстителен». «Я вот тебе сказал давеча, что в университете себя содержать не мог А знаешь ли ты, что я, может, и мог. Мать прислала бы, чтобы внести что надо, а на сапоги, платье и на хлеб я бы и сам заработал; наверно! Уроки выходили, по полтиннику предлагали. Работает же Разумихин! Да я озлился и не захотел Именно озлился (это слово хорошее!) Я тогда как паук к себе в угол забился Ты ведь была в моей конуре, видела. А знаешь ли, Соня, что низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят! О, как ненавидел я эту конуру! А все-таки выходить из нее не хотел. Нарочно не хотел! По суткам не выходил и работать не хотел, и даже есть не хотел, все лежал Принесет Настасья — поем, не принесет — так и день пройдет, нарочно со зла не спрашивал! Ночью огня нет, лежу в темноте, а на свечи не хочу заработать Надо было учиться, я книги распродал, а на столе у меня, на записках да на тетрадях на палец и теперь пыли лежит Я лучше любил лежать и думать И все думал. » Самолюбие и то озлобление, которое от него происходит, вот те черты Раскольникова, на которые оперлась идея преступления. Прекрасно изображен процесс, обыкновенно происходящий в душе преступника, человек раздражает, натравливает себя на страшное дело, старается увлечься до самозабвения Роман открывается в минуту полного развития этого процесса Раскольников идет к процентщице, чтобы сделать пробу Но природа в нем возмущается, и им овладевает чувство бесконечного отвращения Его вдруг что-то тянет к людям, и он сходится с Мармеладовым, провожает его домой и видит его семейство Эта картина возбуждает в нем опять прилив злобы, и недобрая мысль опять воскресает Получается письмо от матери с дурными вестями- сестра жертвует собой для блага матери и брата Озлобление Раскольникова достигает высшей степени Превосходно изображено волнение и внутренняя борьба, которую испытывает Раскольников вследствие письма матери Мучительно разбирает он всю безвыходность своего положения, все бессилие свое поправить дело «Вдруг он вздрогнул, одна, тоже вчерашняя мысль опять пронеслась в его голове Но вздрогнул он не оттого, что пронеслась эта мысль Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно пронесется, и уже ждал ее, да и мысль эта была совсем не вчерашняя Но разница была в том, что месяц назад и даже вчера еще она была только мечтой, а теперь теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это. Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах» Раскольников уже не владеет собой, мысль его одолела Встреча с девушкой, которая только что увлечена на путь порока, еще глубже вонзает ему в сердце сожаление о сестре. Инстинктивно стараясь уйти от своей злой мысли, он направляется к Разу-михину. Но он не понимает себя и, опомнившись, решает: «К Ра-зумихину я на другой день, после того пойду, когда уже то будет кончено и когда все по-новому пойдет. » Но еще раз, в последний раз со всею силою пробуждается в нем душа. Он уходит куда-нибудь дальше от того дома, где «в углу, в этом ужасном шкафу и созревало все это». На дороге он засыпает на скамейке парка и видит томительный сон, в котором выражается протест души против задуманного дела. Он видит себя мальчиком, надрывающимся от жалости при виде бесчеловечно убиваемой лошади. Проснувшись, подавленный впечатлениями сна, он наконец ясно чувствует, как противится его природа замышляемому им преступлению. «Я не вытерплю, не вытерплю!» — повторяет он. «Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он,- покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой мечты моей!». Рассказывать дальше — почти невозможно. Раскольников, измученный и истомленный своею внутреннею борьбою, наконец подчиняется мысли, которую так давно растил в душе своей. Описание преступления удивительно, и его невозможно передавать другими словами. Слепо, механически выполняет Раскольников давно окрепший замысел. Душа его замерла, и он действует как во сне. У него почти нет ни соображения, ни памяти; его действия бессвязны и случайны. В нем как будто исчезло все человеческое, и только какая-то звериная хитрость, звериный инстинкт самосохранения дали ему докончить дело и спастись от поимки. Душа его умирала, а зверь был жив. После совершения преступления для Раскольникова начинается двоякий ряд мучений. Во-первых, мучения страха Несмотря на то, что все концы спрятаны, подозрительность не оставляет его ни на минуту, и малейший повод к опасению нагоняет на него мучительный страх Второй ряд мучений заключается в тех чувствах, которые испытывает убийца при сближении с другими людьми, с лицами, у которых нет ничего на душе, которые полны теплотою и жизнью. Сближение это происходит двояким образом. Во-первых, самого преступника тянет к живым людям, потому что ему хотелось бы стать с ними наравне, отбросить ту преграду, которую он сам положил между ними и собою Вот отчего Раскольников отправляется к Разумихину. «Сказал я (думает он про себя) третьего дня. что к нему после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду’ Будто уж я не могу теперь зайти.» По этой же причине он так усердно начинает хлопотать о раздавленном Мармеладове и сближается с его осиротевшим семейством, особенно с Сонею. Второе обстоятельство, по которому Раскольников очутился среди людей живых и имеющих близкие к нему отношения, заключается в приезде его семейства в Петербург. То письмо, которое было последним толчком к убийству, содержало в себе известие, что мать и сестра Раскольникова должны явиться в Петербург, где сестра и пожертвует собою, вышедши за Лужина. Таким образом Раскольников, бывший до тех пор одиноким и удалявшийся от людей, теперь и волею и неволею окружен людьми, с которыми связан всего ближе. Читатель чувствует, что если бы эти люди были около Раскольникова прежде, то он никогда бы не совершил преступления. Теперь же, когда преступление совершено, эти люди дают повод к пробуждению в душе преступника всевозможных мук, вызываемых прикосновением жизни к душе, извратившей себя и коснеющей в своем извращении Таково весьма простое, но вместе очень правильное и искусное построение романа. Очень правильно также развита -известная постепенность в душевных страданиях преступника. Сперва Раскольников совершенно подавлен случившимся и даже заболевает. Первая его попытка сойтись с живыми людьми, свидание с Разуми-хиным, просто ошеломляет его. «Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он уже на опыте, что всего менее расположен в эту минуту сходиться лицом к лицу с кем бы то ни было на свете». Он уходит, не владея собою. Точно так первые муки от боязни подавляют его. Они разрешаются страшным, томительным сновидением (удивительные две страницы), после которого Раскольников заболевает Мало-помалу, однако же, преступник становится крепче Он сходится с Разумихиным, хитрит с Заметовым, принимает деятельное участие в судьбе семейства Мармеладовых, в судьбе своей сестры, увертывается от хитрого следователя Порфирия, открывает свою тайну Соне и пр. Но, по мере того как преступник овладевает собою, страдание его не ослабевает, а становится только постояннее и определеннее. Сначала он еще чувствует порывы радости, когда страх, нагнанный какою-нибудь случайностию, отлегает вдруг от сердца или когда ему удается сблизиться с другими людьми и почувствовать себя все еще человеком Но потом эти колебания исчезают. «Какая-то особенная тоска, — рассказывает автор, — начала сказываться ему в последнее время В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы э-юй холодной, мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства» Вот те мотивы, на которые написана самая (большая, центральная часть романа. Можно заметить,- хотя, право, в подобных вещах трудно полагаться на собственное суждение и лучше довериться проницательности художника,- что в душе Раскольнико-ва, сверх страха и боли, должна бы еще занимать большое место третья тема — воспоминание о преступлении. Воображение и память преступника, казалось бы, должны чаще обращаться к картине страшного дела. Чтобы пояснить свою мысль, припомним превосходное описание преступления в романе Диккенса «Наш общий друг». Учитель Брадлей Гедстон убивает Евгения Рейборна. Состояние убийцы тотчас после преступления и избавления от опасности описывается так: «Он находился в том состоянии духа, которое тяжелее и мучительнее угрызений совести. В нем угрызений совести не было; но злодей, который может отстранить от себя этого мстителя, не в состоянии избежать более медленной пытки, состоящей в беспрерывной переделке своего злодеяния, и переделке его все с большим и большим успехом. В оправдательных показаниях и в притворных сознаниях убийц карающую тень этой пытки можно проследить в каждой говоримой лжи. Если бы я сделал это, как показывают, можно ли вообразить, чтоб я сделал такую-то ошибку. Если бы я сделал это, как показывают, неужели я оставил бы не замкнутою эту лазейку, которую ложный и злонамеренный свидетель так бесчестно выставляет против меня. Состояние злодея, беспрерывно открывающего слабые места в своем преступлении, старающегося укрепить их, когда сделанного дела уже нельзя изменить, есть такое состояние, которое усиливает тяжесть преступления тем, что заставляет совершать его тысячу раз вместо одного; но это в то же время и такое состояние, которое в натурах злобных и нераскаянных карает преступление самым тяжким наказанием». «Брадлей спешил вперед, тяжко прикованный к идее своей ненависти и своего мщения, и все думал, что он мог бы удовлетворить то и другое многими способами, гораздо более успешными в сравнении с тем, что он сделал. Орудие могло быть лучше, место и час могли быть лучше выбраны. Ударить человека сзади в темноте, на окраине реки — дело довольно ловкое; но следовало бы тотчас же лишить его возможности защищаться; а вместо того, он успел обернуться и схватить своего противника, и потому, чтобы покончить с ним прежде, чем явилась какая-нибудь случайная помощь, пришлось отделаться от него, поспешно столкнуть его в реку, прежде чем жизнь была окончательно выбита из него. Если бы можно было опять это сделать, то следовало бы сделать не так. Предполагается, что его голову нужно бы подержать несколько времени под водой. Предполагается, что первый удар должен быть вернее; предполагается, что его следует застрелить; предполагается, что его следует задушить. Предполагайте что угодно, только не предполагайте оторваться от этой одной идеи; это оказалось бы неумолимой невозможностью». «Учение в школе началось на следующий день. Ученики видели небольшую перемену, или совсем не видали таковой, на лице своего учителя, потому что оно всегда носило на себе медленно изменяющееся выражение. Но в то время, как он прослушивал урок, он все переделывал свое дело, и все переделывал его лучше. Становясь с куском мела у черной доски, он, прежде чем принимался писать на ней, задумывался о месте на берегу, и о том, не была ли вода глубже, и не могло ли падение совершиться прямее, где-нибудь выше или ниже на реке. Он был готов провести черту или две на доске, чтобы выяснить себе то, о чем думал. Он переделывал дело сызнова, все улучшая переделку — во время классных молитв, во время вопросов, задаваемых ученикам, и в течение всего дня». Казалось бы, нечто подобное должно совершаться и с Расколь-никовым. Между тем Раскольников только два раза возвращается воображением к своему преступлению. Нужно при этом отдать справедливость автору, что оба воспоминания изображены с удивительною силою. В первый раз Раскольников по невольному влечению приходит сам на место преступления. Во второй раз после того, как мещанин назвал его на улице убивцем, он видит сон, в котором вторично убивает свою жертву. Этот сон и также два прежних сна, которые мы приводили, составляют едва ли не лучшие страницы романа. Фантастичность, свойственная сновидениям, схвачена с изумительной яркостию и верностию. Странна, но глубокая связь с действительностию уловлена во всей ее странности. С этими снами невозможно и сравнивать последнего сна, который Раскольников видит в каторге и который есть явное сочинение, холодная аллегория. Итак, центральная часть романа главным образом занята изображением припадков страха и той душевной боли, в которой сказывается пробуждение совести. По своему всегдашнему приему автор написал множество вариаций на эти темы. Одно за другим описывает нам всевозможные изменения одних и тех же чувств. Это сообщает монотонность всему роману, хотя не лишает его занимательности. Но роман томит и мучит читателя, вместо того чтобы поражать его. Поразительные моменты, которые переживает Раскольников, теряются среди его постоянных мучений, то ослабевающих, то снова поражающих. Нельзя сказать, чтобы это было неверно; но можно заметить, что это неясно. Рассказ не сосредоточен около известных точек, которые бы вдруг озаряли для читателя всю глубину душевного состояния Раскольникова. Между тем многие из таких точек схвачены в романе, много в нем сцен, где состояние души Раскольникова обнажается с большою яркостию. Мы не станем останавливаться на сценах боязни, на этих припадках звериного страха и звериной хитрости (как выражается сам автор). Для нас, разумеется, гораздо интереснее другая, положительная сторона дела, именно та, где душа преступника пробуждается и протестует против совершенного над нею насилия. Своим преступлением Раскольников оторвал себя от живых и здоровых людей Каждое прикосновение к жизни мучительно отзывается в нем. Мы видели, как он не мог видеть Разумихина Впоследствии, когда добрый Разумихин стал заботиться и хлопотать о нем, присутствие этого добродушного человека раздражает Раскольни-кова до исступления. Но как рад Раскольников сам заботиться о других, как рад случаю примкнуть к чужой жизни по поводу смерти Мармеладова! Очень хороша сцена между убийцею и маленькою девочкою Полею «Раскольников разглядел худенькое, но милое личико девочки, улыбавшееся ему и весело, по-детски на него смотревшее. Она прибежала с поручением, которое, видимо, ей самой очень нравилось». » — Послушайте, как вас.зовут. а еще: где вы живете,- спросила она торопясь, задыхающимся голоском». «Он положил ей обе руки на плечи и с каким-то счастием глядел на нее Ему так приятно было на нее смотреть — он сам не знал почему» Разговор кончается очень глубокою чертою. Поличка рассказывает, как она молится вместе с своею матерью, с меньшою сестрою и братом; Раскольников просит ее молиться и за него После этого прилива жизни Раскольников сам идет к Разу-михину, но скоро теряет минутную бодрость и самоуверенность. Затем следует новый удар: приезд матери и сестры. «Радостный, восторженный крик встретил появление Рас-кольникова. Обе бросились к нему. Но он стоял как мертвый: невыносимое внезапное сознание ударило в него как громом. Да и руки его не поднимались обнять их: не могли. Мать и сестра сжимали его в объятиях, целовали его, смеялись, плакали Он ступил шаг, покачнулся и рухнулся на пол в обмороке» Каждый раз присутствие родных и разговор с ними составляют пытку для преступника Когда мать объясняет ему, как она рада его видеть, он перебивает ее: » — Полноте, маменька,- со смущением пробормотал он, не глядя на нее и сжав ее руку. -успеем наговориться!» «Сказав это, он вдруг смутился и побледнел- опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло по душе его: опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только никогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной боли было так сильно, что он на мгновение почти совсем забылся, встал с места и, не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты». По естественной реакции, эти муки вызывают в нем ненависть к тем, кто их вызывает собою «Мать, сестра,- думает про себя Раскольников,- как любил я их! Отчего теперь я их ненавижу Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить. » Очень замечательно следующее место среди несвязных мыслей полубредящего Раскольникова: «Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась. Странно однако ж, почему я об ней почти и не думаю, точно и не убивал. Лизавета! Соня! бедные, кроткие, с глазами кроткими.. Милые! Зачем они не плачут Зачем не стонут Они все отдают глядят кротко и тихо. Соня, Соня! тихая Соня! «. Затем Раскольников увлекается в борьбу с Лужиным и Свидригайловым. Но мысль как-нибудь опять вступить в живые отношения к людям продолжает мучить его Он идет к Соне, с тем чтобы открыть ей свою тайну Из разговора с нею он видит всю ее кротость, незлобие, нежную сострадательность. На него находит минута умиления. «Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу». Он откладывает, однако же, признание до другого раза Наступает новая борьба с Порфирием и с Лужиным, и Раскольников опять набирается бодрости Он идет к Соне признаваться уже как будто с надеждой убедить ее в своей правдивости, но его замыслы разлетаются в прах перед соприкосновением с живым лицом. Сцена сознания есть лучшая и центральная сцена всего романа Раскольников терпит глубокое потрясение «Он совсем, совсем не так предполагал объявить, и сам не понимал того, что с ним делалось». Когда наконец признание сделано, оно вызывает в Соне те слова и действия, в которых содержится приговор Раскольникову, приговор гуманнейший, как того требует самая натура Сони «Вдруг точно пронзенная, она вздрогнула, вскрикнула и бросилась, сама не зная для чего, перед ним на колени — Что вы, что вы это над собой сделали! — отчаянно проговорила она и, вскочив с колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками Раскольников отшатнулся и с грустною улыбкой посмотрел на нее: — Странная какая ты, Соня — обнимаешь и целуешь, когда я тебе сказал про это. Себя ты не помнишь — Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете! — воскликнула она, как в исступлении, не слыхав его замечания, и вдруг заплакала навзрыд, как в истерике. Давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее Он не сопротивлялся ему две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах — Так не оставишь меня, Соня,- говорил он, чуть не с надеждой смотря на нее. — Нет, нет, никогда и нигде! — воскликнула Соня» Здесь человек вполне сказался в Раскольникове Он не сознает еще, но уже чувствует, что несчастнее его нет никого на свете и что он сам виноват в своем несчастии «Соня, у меня сердце злое,- говорит он через несколько минут. Наконец, муки его достигают крайнего предела Тогда он, гордый, высокоумный Раскольников, обращается к бедной девочке за советом. «- Ну, что теперь делать, говори! — спросил он, вдруг подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния лицом смотря на нее — Что делать! — воскликнула она, вдруг вскочив с места, и глаза ее, доселе полные слез, вдруг засверкали.- Встань! (Она схватила его за плечо, он приподнялся, смотря на нее почти в изумлении.) Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем вслух: «я убил!» Тогда Бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь? Пойдешь? — спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в своих руках и смотря на него огневым взглядом» Как видно, бедная Соня очень хорошо знает, что нужно делать Но Раскольников все еще противится и старается побороть свое мучение Он решается исполнить совет Сони только тогда, когда ловкий Порфирий довел его до того, что мог сказать ему в глаза: «Как, кто убил — да вы убили, Родион Романыч!» — и потом дал тот же совет, как и Соня Решившись наконец выдать себя, он прощается с матерью, которая только догадывается о том, в чем дело, и сестрою, которая все знает Эти сцены, как нам показалось, слабее других А главное, они не рождают в душе Раскольникова никакого нового чувства. Гораздо более значения и силы имеет одна из последних минут перед формальным сознанием Раскольникова. Он уже шел в контору через Сенную «Когда он дошел до середины площади, с ним вдруг произошло одно движение — одно ощущение овладело им сразу, захватило его всего — с телом и мыслию. Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и перед ней согрешил, и скажи всему миру вслух «я убийца!» «Он весь задрожал, припомнив это. И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему подступило загорелось в душе одной искрой, и вдруг, как огонь, охватило всего Все разом в ней размягчилось, и хлынули слезы Как стоял, так и упал он на землю » «Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю с наслаждением и счастием Он встал и поклонился в другой раз» Тотчас после этого он предал себя. Вот и весь душевный процесс Раскольникова Мы не говорим о том воскресении, которое описано в эпилоге. Оно рассказано в слишком общих чертах, и сам автор говорит, что оно относится не к этой истории, а к новой, к истории обновления и перерождения человека Итак, Раскольников до конца не мог понять и осмыслить движений, подымавшихся в его душе и составлявших для него такую муку Он не мог понять и осмыслить и того наслаждения и счастия, которые почувствовал, когда вздумал последовать совету Сони «Он был скептик, он был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток» — так говорит сам автор о своем герое Ожесточение не давало Раскольникову понимать того голоса, который так громко говорил в его душе Теперь будет ясно, если мы скажем, что автором выполнена только одна из двух сторон, представляемых задачею В самом деле, в чем главный интерес романа? Чего ждет постоянно читатель с той минуты, как совершено преступление? Он ждет внутреннего переворота в Раскольникове, ждет пробуждения в нем истинно человеческого образа чувств и мыслей. Тот принцип, который Раскольников хотел убить в себе самом, должен воскреснуть в его душе и заговорить еще с большею силою, чем прежде Но автор так поставил дело, что для него эта вторая сторона задачи оказалась слишком большою и трудною, чтобы браться за нее в этом же самом произведении Тут заключается и недостаток, и вместе достоинство романа г. Достоевского. Он задался так широко, его Раскольников так ожесточен в своей отвлеченности, что обновление этой падшей души не могло совершиться легко и представило бы нам, вероятно, возникновение душевной красоты и гармонии очень высокого строя. Раскольников есть истинно русский человек именно в том, что дошел до конца, до края той дороги, на которую его завел заблудший ум Эта черта русских людей, черта чрезвычайной серьезности, как бы религиозности, с которою они предаются своим идеям, есть причина многих наших бед Мы любим отдаваться цельно, без уступок, без остановок на полдороге, мы не хитрим и не лукавим сами с собою, а потому и не терпим мировых сделок между своею мыслью и действительностью Можно надеяться, что это драгоценное, великое свойство русской души когда-нибудь проявится в истинно прекрасных делах и характерах Теперь же, при нравственной смуте, господствующей в одних частях нашего об щества, при пустоте, господствующей в других, наше свойство доходить во всем до краю — так или иначе — портит жизнь и даже губит людей Одно из самых печальных и характеристических явлений такой гибели и хотел изобразить нам художник.
Критики о романе «Преступление и наказание»
При ознакомлении с обширной литературой о Достоевском создается впечатление, что дело идет не об одном авторе-художнике, писавшем романы и повести, а о целом ряде философских выступлений нескольких авторов-мыслителей - Раскольникова, Мышкина, Ставрогина, Ивана Карамазова, Великого инквизитора и других. Для литературно-критической мысли творчество Достоевского распалось на ряд самостоятельных и противоречащих друг другу философских построений, защищаемых его героями.
Глубинное своеобразие религиозно-философской проблематики и художественной методологии Достоевского еще при его жизни встречало непонимание со стороны критиков, исследователей и читателей. «Преступление и наказание» или «Бесы» нередко оценивались как тенденциозные произведения, направленные против разночинной молодежи и передовых идей, а в «Братьях Карамазовых» находилось чрезмерное обилие «лампадного масла» и «психиатрической истерики», «эпилептически судорожное» восприятие действительности. Многим казалась безрассудной и неприемлемой критика Достоевским всего «прогрессивного» (права, социализма, товарно-денежных отношений, технических «чудес» и т.п.). «Жестокий талант» (Н.К. Михайловский), «больные люди» (П.Н. Ткачев) -- подобные определения писателя и его персонажей нередко можно было встретить на страницах журналов и газет. И даже И.С. Тургенев сравнивал Достоевского с маркизом де Садом, любителем «развратной неги», «изысканных мук и страданий», как бы прокладывая русло для последующего неправомерного отождествления автора и его героев.
После кончины писателя наметилось стремление к адекватному и систематическому изложению основ его мировоззрения и творчества, прежде всего в «Трех речах в память Достоевского» (1883) B.C. Соловьева. В конце XIX и начале XX в. философская, историософская и нравственная проблематика его романов привлекла к себе пристальный интерес крупных русских мыслителей (В.В. Розанов, Д.С. Мережковский, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, Вяч. И. Иванов, НА Бердяев, Л.И. Шестов и др.), для многих из которых творчество Достоевского стало важной вехой на пути «от марксизма к идеализму» и создавало методологическую основу для собственных построений. В трудах представителей религиозно-философского ренессанса его произведения обретали присущие им духовное измерение и метафизическую глубину и вместе с тем порою подвергались субъективным интерпретациям, подчиняясь теоретическим установкам и практическим задачам «нового религиозного сознания» (НА. Бердяев), «третьего завета» (Д.С. Мережковский), «второго измерения мышления» (Л.И. Шестов) и т.п.
Значительную роль в постижении творчества Достоевского сыграла впервые опубликованная в 1929 г. книга М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского», в которой подчеркивалась принципиальная незавершенность и диалогическая открытость художественного мира писателя, множественность неслиянных «голосов» и точек зрения в его произведениях. Именно христианская модель мира и человека, ничуть не умаляя пафоса полноправной и суверенной личности, ее самосознания и свободы, и обусловливает особую, не совпадающую с сюжетно-композиционной, завершенность и целостность произведений Достоевского, своеобразие неповторимого сочетания авторской «монологичности» с романной «полифонией». Сам Бахтин прямо говорил об этом, отметив вынужденные и принципиальные пробелы в диалогической концепции и признаваясь, что в своей книге он «оторвал форму от главного. Прямо не мог говорить о главных вопросах... о том, чем мучился Достоевский всю жизнь -- существованием Божиим» М. М. Бахтин Проблемы поэтики Достоевского. М., «Художественная литература», !972 1 .
О тех или иных мировоззренческих, философских, идеологических, тематических, эстетических аспектах «главных вопросов» заходит речь в трудах представителей Русского зарубежья (В.В. Зеньковский, Г.В. Флоровский, Н.С. Арсеньев, ЗА Штейнберг, КВ. Мочульский, Р.В. Плетнев, А.Л. Бем, А.Л. Зандер, ГА Мейер, СА Левицкий, митрополит Антоний Храповицкий, В.В. Вейдле, а также ряда иностранных авторов (Р. Гуардини, Р. Лаут, Дж. Пачини, Л. Аллен и др.). Вместе с тем господствовавшие в европейском и американском литературоведении тенденции, совпадавшие со сменой идеологических веяний и философской моды, как правило, заставляли их выразителей игнорировать, «сокращать» подобные вопросы, а иногда и превратно истолковывать их. Достоевский нередко провозглашался предшественником модернизма, глашатаем своеволия и бунта, апологетом индивидуализма и сильной личности. Экзистенциалисты считали его наряду с Кьеркегором и Ницше своим родоначальником, а фрейдисты и структуралисты подвергали его творчество произвольным и усеченным интерпретациям, обусловленным своеобразием их методологии. При этом одни герои («подпольный» человек, Раскольников, Ставрогин, Иван Карамазов) выводились на передний план за счет других (Мышкин, Макар Долгорукий, Зосима, Алеша Карамазов). Односторонних оценок не избежали и такие крупные писатели, как Т. Манн, Г. Гессе, А. Камю, С. Моэм и др.
