Древнейшим обозначением родовой патриархальной общины было слово гой. Оно и теперь сохранилось в слове изгой "отвергнутый член общины". То же слово, не задумываясь о его значении, повторяют пятиклассники, заучивая текст былины: "Ой, ты гой еси, добрый молодец!", что буквально значит: "Ты есть наш, наших кровей". Тот же корень, что и в словах жизнь, живот, житье. "Русская Правда" помнит еще изгоев, но вместе с тем говорит уже и о верви. Это также община, но построенная не по родовому, кровному, а по территориальному признаку. Корень этого слова сохранился в современном веревка (с уменьшительным суффиксом -к- ). Вервью-веревкой мерили пространство земли, принадлежащей одной общине. Одновременно с указанным в вариантах "Русской Правды" можно обнаружить изменение представлений от моего "мира" к моему "городу" - городская община также различается по территориальному признаку в ущерб родовому: по признаку огороженности территории, а не по кровному родству членов общины. Случилось так потому, что и сам мир в глазах славянина стал больше; он вышел за пределы сельской околицы и стал велик и широк. Позже эти обозначения - мир и вервь - сольются в одном понятии общины. Потому что общие члены ее имеют и какие-либо общие права, и материальное обеспечение жизни. В договорах с греками X в. слово миръ не упоминается; в значении "сельская община" это слово известно лишь новгородской "Древнейшей Правде" XI в. (Тихомиров, 1941, с. 51), но то, что выступает как мир в "Правде" Ярослава Мудрого, именуется вервию в "Правде" его сыновей, во второй половине XI в. (Греков, 1953, с. 146). Можно по-разному толковать этот факт: как диалектное обозначение одного и того же явления, вервь - на юге, мир - на севере (Филин, 1949, с. 231), или как различие в смысле, и тогда вервь - община территориальная (Греков, 1953, с. 90), вервь - как общность земли (Рожков, 1906, с. 7-10) или как древняя связь родства (ср. латинское linea), которая на глазах разрушается в феодальном обществе (Дьяконов, 1912, с. 175), являясь пережитком родового строя (Мавродин, 1981, с. 27), что кажется самым верным, поскольку после XII в. этот термин исчезает, уступая место "миру". И вообще слово миръ сохранит старый смысл, понятный всем.

Дело, разумеется, не в простой замене одного слова другим: гой - вервь - миръ - община и т. д. Внутренний образ перечисленных слов когда-то связывал постоянно возникавшие новые обозначения с самыми общими и основными представлениями о сути каждого нового сельского коллектива, создавал понятие о самом специфическом его признаке, которым различались подобные коллективы. В приведенном выше перечне слов-понятий это выглядит следующим образом: "жизнь рода" - "своя граница" - "мирное сожительство в ее пределах" - "общность земли". Развитие социально-экономических отношений требовало изменений понятий о них, и средневековый человек, нуждаясь в новых обозначениях, пользовался единственно доступным ему способом: он переносил сходные по смыслу слова из одной группы именований в другую, подмечая признаки сходства, и попутно не препятствовал развитию новых значений у давно известных слов. Косвенные данные, подтверждающие логически оправданную цепочку подобных образных переносов, можно извлечь из тех же источников. Укажем для примера некоторые из них.

Одновременно с тем в вариантах "Русской Правды" наглядно изменяется и отношение к наказанию за убийство свободного человека - члена рода, а затем и общины. Ранняя редакция признает еще кровную месть и требует голову убийцы. Но тут же внедряется уже и новая форма расплаты - вира , т. е. плата за убийство, внесенная в пользу потерпевших членов рода. Феодальные времена несколько усложняют понятие о чести взрослого мужчины, особенно воина. Срезать ему ус в пьяной драке - столь же оскорбительно, как и ненароком проломить голову. Вира постепенно заменяется обидой - это также плата, но уже не за смерть, а за оскорбление чести во всех ее видах. Нет уже ни родовой кровной мести, ни откупа золотом или быками за пролитую кровь, любое оскорбление личности воспринимается как проступок, требующий "обиды". Происходит это в начале XI в., в период княжения Ярослава Мудрого. Наконец, укрепившаяся центральная власть не может пройти мимо столь важного для казны источника, как обида одного из ее подданных, поэтому в перечень "расплат" и вводит продажу , т. е. все тот же денежный штраф, но уже не в пользу оскорбленного, а на благо княжеской казны. Мера столь же непонятная, сколь и мудрая: обижаемый лишается возможности заработать, провоцируя противника на незначительное преступление. За сменой одних лишь терминов мы получаем возможность увидеть, как происходит стремительное развитие восточных славян от патриархально-общинного строя к развитому феодализму начала XIII в.

В списках "Русской Правды" находят отражение и изменявшиеся формы судопроизводства. Свидетелем на процессе издавна мог быть только тот, кто непосредственно видел проступок, - видокъ, очевидец. Зрение лежит в основе свидетельских показаний. Постепенно, в новых редакциях текста, видока сменяет послухъ - тот, кто что-нибудь слышал о деянии. Теперь уже и слух принимается во внимание при разбирательстве дела. Несколько позже, с XIV в. появится и знакомый нам свидетель - съвѣдокъ, тот, кто знает (ведает ) о преступлении, даже если он ничего не видел и не слышал. Впоследствии это слово заменится современным свидетель; на самом деле это церковнославянское слово съвѣдѣтель, которое означало обвинителя, знатока, знакомого с законами. Теперь во внимание стала приниматься не только простая информация о деянии или преступлении, но и соучастие в судебном разбирательстве.

Какой бы странной ни казалась мысль о безмерном увеличении числа свидетелей в судебном разбирательстве, слова - названия очевидцев преступления - указывают, что от патриархально-общинного строя с определенным и четким контактом двух знакомых друг другу лиц (ты - я) общество поднимается на новый уровень отношений, в которых может быть замешано третье лицо (тот, т. е. он наравне с я и ты ), не входившее в систему кровного родства, внешнее по отношению к нему территориально (вервь, а не гой), субъективно (холоп, а не челядь) и потому отличавшееся характером достоверности показаний даже в органах чувств (слышал, а не видел) и степенями наказания (продажа, а не обида).

"Третье лицо", войдя в тесные пределы родовой семьи, раздвинуло пространство мира, в котором также оказалось возможным вполне мирное сосуществование людей.

Христианская литература, особенно переводная, способствовала становлению нового значения слова. Выражение "въ мирѣ семь" - общее место многих поучений и слов. "Сей миръ" противопоставлен "оному свѣту", так что исходная противоположность близкого и своего (сего) мира беспредельно далекому и таинственному (оному) свету поддерживалась и идеологическими противоположностями. Послалъ в миръ, пришелъ в миръ, явился в миръ, жилъ в миру, ходилъ по миру, отходя от мира, оставить миръ и т. д. - все это обычные выражения, за которыми скрывается теперь почти позабытое представление о том, что земная жизнь человека (и человека-бога, т. е. Христа) протекает на широком пространстве земли. Специфика древних обозначений проявляет себя и здесь. Слово миръ в значении пространственном также синкретично, т. е. обозначает одновременно и пространственные пределы известного мира, и саму землю, воплощающую собой пространство, и людей, на ней живущих, и т. д.

Даже "научная" картина средневекового мира не противоречила подобному распределению представлений о единстве мира и человека. Хорошо известны и часто переписываются переводы с греческого ("из Галена", "Галеново" - по имени известного античного естествоиспытателя): "Миръ от четырих вещи съставися: от огнѣ, от въздуха, от земля и от воды. Съставлен же бысть и малый миръ, сирѣчь человѣкъ, от четыре стихия, сирѣчь от кръви, от мокроты, от чръмну жльчь и от чръну" (Устроение, с. 192).

Чтобы убрать подобную многозначность слов и вместе с тем как-то определеннее различить миръ и міръ, древнерусские книжники стали использовать старославянское сочетание вьсь миръ "вселенная"; последнее средство не было в особенной чести у наших книжников, хотя они спокойно переписывали его, читая южнославянские переводы с греческого языка. Писатели и переводчики киево-печерской школы, начиная с ее основателя Феодосия Печерского, вводят это сочетание в наш оборот. "Тружающеся въ бдѣнии и въ молитвахъ молящеся за весь миръ", - говорит Феодосий (Поуч. Феодос., с. 4). Весь миръ - спокойствие мира, свидетельство братского единения всех людей. "Міръ - велик человек" - соглашается с этим по-своему и народная поговорка.

В заключение следует заметить одну подробность в развитии представлений обо "всем мире", хотя и случилось это уже гораздо позднее, за пределами Древней Руси.

Суд и судопроизводство. В Древнерусском государстве суд не был отделен от администрации. Посадники и другие должностные лица, осуществлявшие правосудие, получали определенную часть вир и продаж, взимаемых при рассмотрении дел.

Кроме того, они вознаграждались и сторонами - участниками процесса. Высшей судебной инстанцией был великий князь.

Древнерусское право еще не знало разграничения между уголовным и гражданским процессом, хотя некоторые процессуальные действия могли применяться только по уголовным делам (гонение следа, свод). Во всяком случае и по уголовным, и по гражданским делам применялся состязательный (обвинительный) процесс, при котором стороны были равноправны. Обе стороны в процессе назывались истцами. (Исследователи полагают, что в церковном суде применялся и инквизиционный, розыскной процесс со всеми его атрибутами, включая пытку).

Русская Правда знает две специфические процессуальные формы досудебной подготовки дела - гонение следа и свод. Гонение следа - это отыскание преступника по его следам. Если след привел к дому конкретного человека - значит, он и есть преступник, если в село - ответственность несет община, если потерялся на большой дороге - поиск преступника прекращается.

Если ни утраченная вещь, ни похититель не найдены, потерпевшему не остается ничего другого, как прибегнуть к закличу, т.е. объявить на торговой площади о пропаже в надежде, что кто-нибудь опознает украденное или потерянное имущество у другого лица. Человек, у которого обнаружится утраченное имущество, может, однако, заявить, что он приобрел его правомерным способом, например купил. Тогда начинается процесс свода. Владелец имущества должен доказать добросовестность его приобретения, т.е. указать лицо, у которого он приобрел данную вещь. При этом достаточно показаний двух свидетелей и мытника - сборщика торговых пошлин.

Закон предусматривает определенную систему доказательств, в том числе свидетельские показания. Различаются две категории свидетелей - видоки и послухи. Первые - свидетели в современном смысле слова, очевидцы происшествия. Послухи - более сложная категория. Это лица, которые слышали о случившемся от кого-либо, имеющие сведения из вторых рук. Иногда под послухами понимали и свидетелей доброй славы сторон. Они должны были показать, что ответчик или истец - добропорядочные люди, заслуживающие доверия. По некоторым гражданским и уголовным делам требовалось определенное число свидетелей (например, два свидетеля при заключении договора купли-продажи, два видока при оскорблении действием). Иначе говоря, в использовании свидетельских показаний присутствует элемент формализма.

В Древнерусском государстве появляется целая система формальных доказательств - ордалии. Среди них следует назвать судебный поединок -"поле". Победивший в поединке выигрывал дело, поскольку считалось, что бог помогает правому. В Русской Правде и иных законах Киевского государства "поле" не упоминается, но другие источники, в том числе иностранные, говорят о практическом применении на Руси этого вида ордалий.

Другим видом "суда божьего" были испытания железом и водой. Испытание железом применялось тогда, когда не хватало иных доказательств, причем в более серьезных случаях, чем испытание водой. Русская Правда, посвящая ордалиям три статьи, не раскрывает техники их проведения. По более поздним источникам, однако, можно заключить, что если человек, связанный и брошенный в воду, начинал тонуть, то он считался выигравшим дело. Особым видом доказательства была присяга - "рота". В некоторых случаях имели доказательственное значение внешние признаки и вещественные доказательства.

В Русской Правде видны определенные формы обеспечения исполнения судебного решения, например, взыскание виры с убийцы. Специальное должностное лицо - вирник являлся в дом осужденного с многочисленной и вооруженной свитой и "терпеливо" ждал, пока тот заплатит штраф, получая каждый день обильное натуральное содержание. Преступнику выгодней было как можно быстрее разделаться со своим долгом и избавиться от неприятных "гостей".

За основную массу преступлений наказанием была "продажа" - уголовный штраф.

Вы также можете найти интересующую информацию в научном поисковике Otvety.Online. Воспользуйтесь формой поиска:

Для разрешения спорной (конфликтной) ситуации в наше время существуют различные судебные инстанции. И этим мы выгодно отличаемся от наших предков, живших в Древнерусском государстве.

С появлением у восточных славян государства гарантом правопорядка в обществе стала княжеская власть. Но государственное право, выраженное в уставах (княжеских распоряжениях), не противостояло традиции, а сосуществовало с ней, постепенно вытесняя наиболее жестокие формы самосуда. Право мести сохранялось. «Смерть за смерть, око за око, зуб за зуб» - таков был обычай для мужчин - сородичей потерпевшего. Но если у родственников убитого или увеч-ного не было возможности или желания расправиться с обид¬чиком подобным образом, они могли обратиться в княжеский суд и получить с обвиняемого фиксированную денежную сумму. К XII веку кровная месть исчезла. Теперь преступник выплачивал виру (штраф) в пользу вершившего суд князя и деньги родным потерпевшего.

Объявившегося в «своем миру» вора выявляли без помощи властей. Факт кражи требовалось доказать. Устанавливался он на своде - собрании общинников. Здесь подозреваемый должен был объяснить, каким образом оказались у него «чюжь конь, любо оружие, любо порт». Собравшиеся же указывали, купил он ту или иную вещь или получил в дар, подкрепляя свои заявления клятвой. Если все отказывались признать себя дарителями или продавцами спорной вещи, подозреваемому полагалось вернуть имущество хозяину и заплатить «за обиду» три гривны. В XII веке в статьи о своде были внесены коррективы. К примеру, строгая мера наказания устанавливалась для конокрадов: их с семьями изгоняли из общины, а имущество отдавалось на разграбление. В условиях постоянных войн, когда значение лошадей как средства передвижения в походах и боях возрастало, эта новация находит объяснение.

С конца XI века запрещался самосуд в отношении вора, застигнутого на месте преступления и отдавшегося в руки правосудия. За убийство такого «татя» задержавшие его дворовладельцы платили штраф. Захваченного «гостя» полагалось связать и вести на княжеский суд.

К княжескому суду в Древней Руси относились с большим почтением и суеверным страхом. Его решениям подчинялись безрекословно. Это обусловливалось особым восприятием личности князя. Приняв христианство, Русь не отказалась от языческого мировоззрения, сложилось так называемое «двоеверие» - симбиоз христианских и языческих ритуалов и верований. На князя смотрели как на правителя, наделенного сверхъестественными способностями или Божьей благодатью. Он отвечал за все: за исход военных кампаний, погоду, урожай; смертность населения в периоды голода и мора, а также за а справедливое разрешение внутриобщинных конфликтов. При этом правитель уклонявшийся от исполнения своих обязанностей быть смещен или принесен в жертву богам, с которыми не сумел «договориться».

Суд вершился на княжеском дворе в присутствии общинников. Стороны судебного процесса - как и сегодня, - истец и ответчик, при необходимости свидетели. Ответчика привс: «жалобник» или доставляли княжеские люди. Ответчика приводил «жалобник» или доставляли княжеские люди. Поиски сбежавшего преступника считались делом всей общины, на территории которой свершилось правонарушение.

Если на территории «своего мира» общинники обнаружу ли труп знакомого им человека, они должны были помочь властям найти убийцу. За укрытие душегубца выплачивали государству большой штраф, так называемую «дикую виру», случи освобождения «мира» от таковой оговаривались на тот случай, если убийца оказывался разбойником, то есть профессиональным преступником.

Примером коллективной ответственности во время поиска преступников является так называемое «гонение следа». Когда выяснялся факт совершения кражи, потерпевший криком сзывал соседей, и они по «горячим следам» ловили татя (вора). Подозрение могло пасть на любую семью, и тогда ей приходилось отводить «след» - доказывать свою невиновность. Затем невиновные присоединялись к «гнавшим след». И так до тех пор, пока входили на вора. Преступление оставалось нераскрытым, если «след» терялся в лесу, болоте, поле или на постоялом дворе. В расследовании принимали участие не только общинники, но и княжие слуги, функции которых сводились к контролю за тем, чтобы вор не был укрыт от властей. В начале XVI века освобождение общинниками арестованного преступника без предъявления его наместнику или волостелю считалось самосудом и наказывалось штрафом.

Когда преступник был доставлен на княжеский двор, начинался суд. При недостаточности или отсутствии улик требовались свидетели. В Древней Руси их называли видоками или послухами. Присутствие их было обязательным при рассмотрении тяжб о драках или избиении истца без видимых следов ударов, а также в делах о «поклепной вире», то есть когда обвинение основывалось исключительно на подозрении. По обычаю свидетельствовать могли только свободные люди.

Свидетелей приводил в суд сам «жалобник», и он же отвечал чтобы их сведения не расходились с его показаниями. В противном случае дело прекращали, истца признавали виновным, возлагали на него выплату всех судебных издержек. Роль послухов не ограничивалась лишь подтверждением или опровержением слов сторон. В том случае, если назначался судебный поединок - «поле», а судились старик, женщина или ребенок (отрок) место них в схватку вступали свидетели. Отказываться от послушества не полагалось. За неявку к судье приглашенный в послухи должен был возместить «исцово, и убыткы, и все пошлины».

Домонгольская Русь не знала иного наказания, кроме штрафа. До конца XI века законодательство не определяло точно, кому он поступал: князю. вершившему суд, потерпевшему или - в случае душегубства - родственникам погибшего. Но в редакции Русской Правды XII - первой половиной XIII века, уже четко устанавливается двойная шкала выплат по всем видам правонарушений: одни штрафы поступали князю (вира, продажа), другие - частным лицам (головничество - родным убитого, возмещение «за обиду» - пострадавшему). Отсутствие смертной казни и телесных наказаний - яркое свидетельство гуманности древнерусского писаного права.

Материал подготовлен специалистам аналитического отдела ООО "Юридическая Фирма "Ваш Консультант" Вакало Анатолием Александровичем с использованием материалов единого государственного экзамена 2013 года по обществознанию подготовленных Федерального института педагогических измерений (ФИПИ). Право собственности защищено законодательством Российской Федерации. При использовании обязательна ссылка на сайт правообладателя

С появлением у восточных славян государства гарантом правопорядка в обществе стала княжеская власть. Но государственное право, выраженное в уставах (княжеских распоряжениях), не противостояло традиции, а сосуществовало с ней, постепенно вытесняя наиболее жестокие формы самосуда. Право мести сохранялось. «Смерть за смерть, око за око, зуб за зуб» - таков был обычай для мужчин - сородичей потерпевшего. Но если у родственников убитого или увечного не было возможности или желания расправиться с обидчиком подобным образом, они могли обратиться в княжеский суд и получить с обвиняемого фиксированную денежную сумму. К XII веку кровная месть исчезла. Теперь преступник выплачивал виру (штраф) в пользу вершившего суд князя и деньги родным потерпевшего.

Объявившегося в «своем миру» вора выявляли без помощи властей. Факт кражи требовалось доказать. Устанавливался он на своде - собрании общинников. Здесь подозреваемый должен был объяснить, каким образом оказались у него «чюжь конь, любо оружие, любо порт». Собравшиеся же указывали, купил он ту или иную вещь или получил в дар, подкрепляя свои заявления клятвой. Если все отказывались признать себя дарителями или продавцами спорной вещи, подозреваемому полагалось вернуть имущество хозяину и заплатить «за обиду» три гривны. В XII веке в статьи о своде были внесены коррективы. К примеру, строгая мера наказания устанавливалась для конокрадов: их с семьями изгоняли из общины, а имущество отдавалось на разграбление. В условиях постоянных войн, когда значение лошадей как средства передвижения в походах и боях возрастало, эта новация находит объяснение.

С конца XI века запрещался самосуд в отношении вора, застигнутого на месте преступления и отдавшегося в руки правосудия. За убийство такого «татя» задержавшие его дворовладельцы платили штраф. Захваченного «гостя» полагалось связать и вести на княжеский суд.

К княжескому суду в Древней Руси относились с большим почтением и суеверным страхом. Его решениям подчинялись безрекословно. Это обусловливалось особым восприятием личности князя. Приняв христианство, Русь не отказалась от языческого мировоззрения, сложилось так называемое «двоеверие» - симбиоз христианских и языческих ритуалов и верований. На князя смотрели как на правителя, наделенного сверхъестественными способностями или Божьей благодатью. Он отвечал за все: за исход военных кампаний, погоду, урожай; смертность населения в периоды голода и мора, а также за а справедливое разрешение внутриобщинных конфликтов. При этом правитель уклонявшийся от исполнения своих обязанностей быть смещен или принесен в жертву богам, с которыми не сумел «договориться».

Суд вершился на княжеском дворе в присутствии общинников. Стороны судебного процесса - как и сегодня, - истец и ответчик, при необходимости свидетели. Ответчика привс: «жалобник» или доставляли княжеские люди. Ответчика приводил «жалобник» или доставляли княжеские люди. Поиски сбежавшего преступника считались делом всей общины, на территории которой свершилось правонарушение.

Если на территории «своего мира» общинники обнаружу ли труп знакомого им человека, они должны были помочь властям найти убийцу. За укрытие душегубца выплачивали государству большой штраф, так называемую «дикую виру», случи освобождения «мира» от таковой оговаривались на тот случай, если убийца оказывался разбойником, то есть профессиональным преступником.

Примером коллективной ответственности во время поиска преступников является так называемое «гонение следа». Когда выяснялся факт совершения кражи, потерпевший криком сзывал соседей, и они по «горячим следам» ловили татя (вора). Подозрение могло пасть на любую семью, и тогда ей приходилось отводить «след» - доказывать свою невиновность. Затем невиновные присоединялись к «гнавшим след». И так до тех пор, пока входили на вора. Преступление оставалось нераскрытым, если «след» терялся в лесу, болоте, поле или на постоялом дворе. В расследовании принимали участие не только общинники, но и княжие слуги, функции которых сводились к контролю за тем, чтобы вор не был укрыт от властей. В начале XVI века освобождение общинниками арестованного преступника без предъявления его наместнику или волостелю считалось самосудом и наказывалось штрафом.

Когда преступник был доставлен на княжеский двор, начинался суд. При недостаточности или отсутствии улик требовались свидетели. В Древней Руси их называли видоками или послухами. Присутствие их было обязательным при рассмотрении тяжб о драках или избиении истца без видимых следов ударов, а также в делах о «поклепной вире», то есть когда обвинение основывалось исключительно на подозрении. По обычаю свидетельствовать могли только свободные люди.

Свидетелей приводил в суд сам «жалобник», и он же отвечал, чтобы их сведения не расходились с его показаниями. В противном случае дело прекращали, истца признавали виновным, возлагали на него выплату всех судебных издержек. Роль послухов не ограничивалась лишь подтверждением или опровержением слов сторон. В том случае, если назначался судебный поединок - «поле», а судились старик, женщина или ребенок (отрок) место них в схватку вступали свидетели. Отказываться от послушества не полагалось. За неявку к судье приглашенный в послухи должен был возместить «исцово, и убыткы, и все пошлины».

Домонгольская Русь не знала иного наказания, кроме штрафа. До конца XI века законодательство не определяло точно, кому он поступал: князю. вершившему суд, потерпевшему или - в случае душегубства - родственникам погибшего. Но в редакции Русской Правды XII - первой половиной XIII века, уже четко устанавливается двойная шкала выплат по всем видам правонарушений: одни штрафы поступали князю (вира, продажа), другие - частным лицам (головничество - родным убитого, возмещение «за обиду» - пострадавшему). Отсутствие смертной казни и телесных наказаний - яркое свидетельство гуманности древнерусского писаного права.