https://www.сайт/2016-11-21/tamara_morchakova_o_tom_pochemu_pravosudie_v_rossii_ostaetsya_basmannym
«Судье приходится выбирать: защищать право - или свою карьеру»
Тамара Морщакова - о том, почему правосудие в России остается «басманным»
Тимофей Балдин
Судебная ветвь власти — одна из самых критикуемых в России. И вместе с тем с ней связаны большие надежды: ведь если в стране сможет заработать независимый суд, это благоприятно подействует на другие структуры власти, на общество и государство в целом. Судья Конституционного суда в отставке, профессор Высшей школы экономики Тамара Морщакова в интервью сайт рассказала, как устроен механизм контроля за судьями и почему независимая по Конституции судебная власть сделалась служанкой власти исполнительной.
— Тамара Георгиевна, очень много говорится о том, что пока в стране не будет нормальной судебной системы, независимого суда, не будет ничего — ни прав, ни свобод, ни инвестиционного климата, ни развития. Есть что-нибудь в нынешнем состоянии судебной системы, что дает поводы для оптимизма? Или сплошные разочарования?
— Я не могу сказать о разочаровании, потому что все, что происходит, - достаточно ожидаемо для профессионалов. Уже почти 25 лет в стране идет судебная реформа, а воз и ныне там. Никакие шаги по созданию нормальной судебной власти, будь то теоретические или практические, у нас пока ни к чему не приводят.
Подлинная внутренняя причина этого заключается в том, что власть не признает для себя необходимости существования независимого суда. Он ей не нужен. Даже когда звучат заверения, что нам нужна независимая судебная власть, что нам нужно разорвать обвинительную связку между правоохранительными органами и судом, что нам нужен объективный и справедливый суд - как бы это все ни заявлялось, это не подлинный интерес власти. Потому что одновременно власть совершает шаги, которые имеют целью обратное, - лишить судебную власть независимости, усилить контроль за судебной системой, привлекать суд и судей на сторону власти.
При этом власть не пытается использовать суд, чтобы защищать общественный интерес в независимом и справедливом правосудии. Власть пытается заставить суд защищать тот интерес, который возникает у нее на конкретном этапе какого-то общественного процесса или развития. Нужна защита от уличных шествий и демонстраций? Судебная власть должна быть готова обеспечить этот «государственный интерес». Хотя чему так может угрожать какой-нибудь индивидуальный пикет, когда один человек стоит с начертанными на картонке словами о том, к какому идеалу в области общественного устройства он стремится?.. Если нужно расширить представления о том, что такое опасные экстремистские действия или даже просто высказывания, значит, судебная власть должна быть готова к такому новому пониманию экстремизма.
Я всегда говорю: что бы мы ни говорили о судебной реформе, ее судьба полностью зависит от других властей, не от самой судебной власти. Хотя Конституцией РФ провозглашена самостоятельность судебной власти и формально она не встроена в другие вертикали, но рычаги управления ею всегда сохраняются.
Тимофей Балдин
— Что это за рычаги?
— Допустим, провозгласили полную финансовую независимость судебной власти от каких бы то ни было органов власти на местах и теперь она финансируется из государственного федерального бюджета. Замечательное правило, конституционно закрепленное в Основном законе. Но вдруг государство меняет принципы материального обеспечения судей и судейского корпуса, меняет порядок и объемы оплаты разных квалификационных классов для судей. И после этих перемен становится ясно, что низовые звенья судебной системы не очень интересуют власть с точки зрения материального обеспечения. Приоритет отдан высшим звеньям. Разница между оплатой судьи в нижестоящем суде и в судах более высокого уровня гигантская. И судья «внизу» понимает, что ему для какого-то продвижения и социального лифта необходимо уходить из низовых звеньев, нужно стремиться в вышестоящий суд. А вышестоящий судья понимает, как ему нужно держаться за свое кресло!
В советские времена у нас не было необходимой материальной обеспеченности судов, и поэтому считалось, что, когда судьи будут обеспечены, они станут независимыми. А оказалось, что эта хорошая материальная обеспеченность лишь усилила зависимость судьи. Потому что теперь он стремится обдумывать свои решения не с точки зрения их объективности и справедливости, а с той точки зрения, что не вызовет ли решением «огонь на себя» со стороны других ветвей власти, какое-то неудовольствие? Будь то неудовольствие начальства в судебной системе или в другой ветви власти. Ведь это может привести к тому, что он потеряет свою высокую судейскую должность. И так на каждом шагу.
Это заметно и в уголовном, и в административном судопроизводстве, то есть когда гражданин вынужден спорить в суде с государством. Суд не может занять позицию независимого арбитра, потому что в таком случае власть может предъявить претензии судье, если он решает поступить так, как ему представляется важным.
Если вспомнить историю судебной власти, независимость суда всегда падала в периоды политических кампаний, связанных с деятельностью суда. Например, в советское время заявлялся тезис о том, что необходимо бороться с тунеядством или с хулиганством. И сразу решения по такого рода делам в судебной системе становились похожими друг на друга, несправедливо и незаконно одинаковыми. И это сохраняется сейчас. Заявляется идея о борьбе с экстремизмом — значит, будут невероятно повышаться меры ответственности за такого рода деяния. Что страшнее - будет обязательно снижаться стандарт доказанности по подобным делам.
Если бы суд не был включен в общую систему власти, а действительно обладал бы самостоятельностью и независимостью, с судьи бы не спрашивали за то, что он не поддержал следователя и обвинителя, не поддержал административные органы в их претензиях. И тогда суд был бы строже к ним, он бы объективно оценивал результаты их деятельности и тем самым улучшал и их работу. И следователь, и прокурор понимали бы, что у них есть критик, они бы делали то, что они делают, с оглядкой на этого критика. А мы, с одной стороны, провозглашаем независимость суда, а с другой - настаиваем на «согласованности» действий всех ветвей власти. В отношении судебной власти это явно противоречит друг другу.
Кирилл Кухмарь/Коммерсантъ
— Как конкретно власть может помешать «неудобному» судье делать карьеру, подниматься по социальной лестнице?
— До 2001 года у нас не было дисциплинарной ответственности судей. Считалось, что мы лучше пренебрежем какими-то случаями, когда судья может оказаться ведущим себя неверно, но зато не принесем в жертву независимость судебной власти в целом. А потом было решено иначе: что судья может совершать плохие поступки и его надо наказывать за это. При этом очень трудно сформулировать какие-то точные требования к судье и его поведению. Привлечение судьи к ответственности «за какие-либо его действия, умаляющие авторитет судебной власти», - это что? Очень расплывчато.
Предположим, суд рассматривает дело о каких-то действиях власти, выразившихся в поступках или решениях конкретного чиновника. И если суд говорит: «Нет, это было незаконное действие!», то чиновник начинает очень нервничать, он становится инициатором оказания давления на суд. И суд понимает, что спорить с этим чиновником для него опасно, потому что самому судье станут предъявлять требования, что он сделал что-то неправильно, и существуют такие меры дисциплинарной ответственности, которые, в том числе, заканчиваются для судьи лишением статуса.
Судья все время стоит перед дилеммой — что ему нужно охранять? Собственно, суд существует, чтобы защищать идеал права, чтобы рассматривать споры между более слабыми и сильными субъектами как между равными. Но судье приходится выбирать — защищать этот идеал? Или свое собственное положение, свою юридическую карьеру, свой материальный уровень?
— Чиновники скажут, что они тоже стоят на страже интересов государства.
— Чиновник в суде не всегда защищает публичный интерес. Нередко он защищает лишь то, что он понимает как публичный интерес, но на деле это может быть его собственным интересом или неправильно понятым интересом ведомства, которое он представляет. Он просто защищает то, что должно ему обеспечить прочность положения на его месте. Президент России правильно говорит, что пока эти связки между судом и государственными органами, предъявляющими гражданину обвинение в суде, не разорваны, мы не можем надеяться на объективное справедливое правосудие. Таких мелких вещей, которые в судебной системе позволяют предъявить претензию к судье, очень много.
Тимофей Балдин
— Есть запрос на независимость суда в самом судейском сообществе? Или оно уже привыкло к такому положению?
— Оно не хочет изменений. Судейское сообщество теперь не настаивает на независимости, потому что для этого судье придется выступить против других своих коллег, более того - против начальства в судебной системе. В судебной системе сейчас очень сильная зависимость судьи от судебной вертикали, от руководства суда. И хотя сама судебная система не вписана в другие вертикали, руководство судов от них зависит.
— Каким образом?
— Например, председатели высших судов освобождены от требования покинуть свой пост по достижению возраста отставки. Это повышает их независимость?
— Думаю, да.
— Я бы тоже сказала «да», если бы они были назначены до естественного ухода из жизни. А, оказывается, нет - достигнув возраста отставки, они могут оставаться на своем посту и дальше, но каждые шесть лет законодательная и исполнительная власть будут подвергать их процедуре переназначения. А переназначение еще надо заслужить. Таким образом, наступает трогательное единение тех, кто возглавляет судебную систему, и тех, кто возглавляет другие ветви власти в государстве. В свою очередь от руководства высших судов зависят нижестоящие начальники в судах, а от них — рядовые судьи.
Кристина Кормилицына/Коммерсантъ
— Формально судья независим в своих решениях и не подчиняется руководителям. Но мы знаем, насколько сильно влияние председателей, например районных судов. Когда чиновнику надо договориться о решении вопроса в суде, он идет к председателю.
— Да, судейский начальник по отношению к обычному судье обладает колоссальными полномочиями. В процессе судебной реформы предполагалось, что председатели судов должны быть обычными судьями, просто с дополнительной ролью администраторов. Они должны быть кем-то вроде «временных дежурных». Для этого надо, чтобы руководители судов постоянно сменялись на своих должностях, чтобы эта смена происходила, скорее всего, на основе выборов председателей судов в судейском корпусе. Но это не проходит.
— С точки зрения системы как устроен механизм влияния председателя суда на обычного судью?
— Полномочия председателей насыщены массой разных функций. Возьмем вопрос подбора кадров. Этим занимаются руководители, потому что прежде чем любой человек будет назначен на судейскую должность, он обязательно должен быть представлен председателем к назначению по результатам конкурса, экзамена. Каждый раз федеральный судья получает должность только после того, как председатель высшего судебного органа страны представит его к назначению. А как председатель может представить нового судью к назначению, если он раньше в судебной системе не работал? Он сдавал экзамен, проходил конкурс, получил заключение органов судейского сообщества, он отвечает предъявляемым требованиям. Что еще может сказать о нем председатель? Он же не работодатель.
Часто назначают не тех, кто лучше всех сдал экзамен, а по каким-то другим признакам, и это ни для кого не бывает прозрачным. Что интересно, непредставление судьи на должность оспорить нельзя. У нас любой человек всегда может оспорить в суде любой акт в отношении себя. А судья не может оспорить в суде то, что его не представили к должности.
Или другой пример - председатель судов распределяет дела между судьями. Много лет идет борьба за то, чтобы этого не было. В системе арбитражных судов этот вопрос давно решен иначе: там есть автоматизированные алгоритмы распределения дел и председатель не участвует в том, чтобы выбрать судью для рассмотрения конкретного дела. А в остальных судах дела распределяет председатель, и это записано в самом новейшем законодательстве.
Тимофей Балдин
— Распределять дела между судьями — это способ влиять на вынесение решений по ним?
— Распределение дел между судьями может значить очень многое. Во-первых, можно дать рассматривать какое-то важное дело тому судье, которому ты доверяешь, который может тебя послушаться. Во-вторых, можно судье, которого ты, по-простому говоря, не любишь, дать такие дела, чтобы он погиб под тяжестью решений. И это тоже нельзя нигде оспорить или откорректировать.
Кроме того, председателям судов принадлежит еще и главное в решении судьбы других судей - представление к следующему квалификационному классу. Это тот самый карьерный лифт. В других областях люди могут переходить из одного органа в другой, подниматься по должностям, но в судебной системе нет столько вышестоящих мест в судах, чтобы обеспечить всем такой рост. Им нужно обеспечивать профессиональный рост в лифте, который стоит на месте и не движется по вертикали.
— И в этом лифте есть лифтер - председатель суда.
— Да. Еще одна вещь — привлечение к ответственности. Председателям судов принадлежит главная инициатива в привлечении каждого судьи к ответственности, а причины для привлечения, как уже говорилось, описаны весьма расплывчато.
Наконец, формирование квалификационных коллегий судей на уровне субъекта РФ (а это основная форма органов судейского сообщества) происходит подконтрольно председателю высшего суда субъекта Федерации, а он всегда контактирует с законодательным органом субъекта РФ, назначающим в эту квалификационную коллегию членов от юридической общественности. Это всегда бывает согласованно. Вот и еще один рычаг влияния других ветвей власти на судебную. Тут столько взаимосвязей, не имеющих права на существование. Конечно, все это опутывает судей очень серьезными связующими нитями.
Если судья хочет выбиться из этой системы связей, он рискует противопоставить себя всем остальным. Риторический вопрос: долго такой судья удержится в судебной системе? Если он, вынося решение по делу, считает возможным не согласиться с позицией вышестоящего суда, не согласиться со сложившейся практикой, потому что будет считать ее не соответствующей правильному пониманию закона?.. Очевидно, что долго на своем месте такой судья не продержится.
— Возникает вопрос: а что за люди вообще оказываются в этой системе, приходят работать судьями?
— Система подбора судей на вакантные должности устроена так, что судебная система почти не получает подпитку из других юридических институтов. Например, из адвокатуры.
— Насколько я понимаю, в основном в судей превращаются бывшие сотрудники аппаратов судов.
— Да, и надо понимать, по какой причине люди идут работать в аппараты судов на низкооплачиваемую и очень многотрудную работу. Люди соглашаются сидеть на этой работе только в связи с перспективой, что когда-нибудь они станут судьями.
— По моим наблюдениям, это чаще всего молодые девушки, которые работают в аппаратах, а к тридцати с чем-то годам превращаются в судей.
— Но важно и чему они учатся там, в аппаратах судов? Они учатся уже сложившейся системе отношений. Они знают, какие порядки надо блюсти, каких практик придерживаться. Они понимают, в какой системе связей они должны работать, если хотят прийти на судейскую должность.
— Судебная система считает, что брать таких сотрудников для нее безопасно. Они придут и будут защищать тот публичный интерес, который они привыкли защищать как работники правоохранительной системы. Если мы возьмем систему отбора профессионального суда в других странах, там по-другому. Существует только два алгоритма системы отбора на судейские должности: или бюрократический, или профессиональный. Профессиональный предполагает очень серьезную проверку юридических знаний. Для этого разрабатываются экзамены, особые тесты, проводится психологический отбор, используются способы выявления мотивации выбора судейской профессии.
У нас тоже есть экзамен, и хотя внешне наша система отбора выглядит как отбор по профессиональному алгоритму, по сути, она является системой бюрократического отбора. Во-первых, потому что в ней колоссальную роль играют руководители судебной системы. Во-вторых, потому что присутствуют непрозрачные процедуры: хотя президент РФ своими актами назначает всех федеральных судей, кроме судей высших судов, но ему помогают отбирать кандидатов в судьи, что естественно, органы в его администрации, куда входят, в частности, представители и руководители всех правоохранительных ведомств. И они дают характеристику судье, они же и проверки проводят, причем эти проверки остаются тайной даже для самого кандидата, что уже не естественно.
Тимофей Балдин
— Одним из показателей «хорошей» работы судьи является устойчивость его судебных актов: чем меньше их отменяют в вышестоящих судах, тем лучше. Вроде бы логично, но это явно загоняет судей в рамки вертикали, они боятся принимать смелые решения, даже если внутренне те кажутся им справедливыми.
— На самом деле подлинная независимая судебная система должна рассчитывать на определенную энтропию. Управляемость как противоположность энтропии годится для административной системы: «сверху» издается управляющее воздействие, оно должно дойти «донизу», должно быть исполнено. В судебной системе нет такого соподчинения процессуальных инстанций. Вышестоящая инстанция имеет право и, более того, обязана исправить ошибочные решения для того, чтобы восстановить права людей, которые суд нарушил или не восстановил в конкретном судебном споре. Но вышестоящая инстанция не имеет права приказать нижестоящему суду: «Реши так!» или «Примени такой закон!». Почему? Потому что «внизу» практика может прийти к выводу, что имевшее место ранее правоприменение является неверным. Ведь практика развивается как в силу того, что появляются новые нормативные регуляторы, так и потому, что система общественных отношений не стоит на месте. По сути, суд может быть независимым только тогда, когда он в каждом деле ищет те нормы, на основании которых можно решить спор, и сам пытается выявить, какое толкование этих норм будет правильным, будет отвечать цели регулирования, для того, чтобы положить именно это толкование в основу своего судебного акта. А если этого нет, то ничего не выйдет. Нельзя задать единый алгоритм для решения очень разных дел, хотя они кажутся похожими.
Сергей Киселев/Коммерсантъ
— Говоря об уголовном судопроизводстве, вы знаете, что у нас с каждым годом растет количество дел, которые рассматриваются в особом порядке. Когда говоришь об этом с силовиками, те отвечают: «Так это же замечательно - значит, у нас очень высокое качество следствия»
— Да где же качественное? Разве оно проверяется? Как раз качество следствия по этим категориям дел, где введен особый порядок, не проверяется. Как оно может быть проверено, если суд не проводит исследования доказательств? Есть социологические исследования, которые показывают, что подсудимые прибегают к особому порядку в основном в надежде, что суд не назначит им максимальную меру наказания. Но, что интересно, эти же исследования показывают, что и без применения особого порядка суд почти никогда не назначает максимальную меру. Для максимальной меры нужны серьезные отягчающие обстоятельства.
— О чем тогда говорит рост числа дел, которые рассматриваются в особом порядке?
— В первую очередь это свидетельствует о недоверии судебной системе. Люди не верят, что следователь полно и объективно соберет доказательства. Не верят, что прокурор предъявит обвинение так, как завещал известный российский дореволюционный юрист и прокурор Анатолий Федорович Кони: «Надо обвинять объективно и в меру». Люди готовы к тому, что их будут обвинять сверх меры, и это запрограммировано.
Если вас обвиняют сверх меры, то суд может часть обвинений убрать. Главное, чтобы следователь не получил полного отказа, чтобы человек не был оправдан. Точно так же и суды завышают наказание, чтобы его решения в случае чего не были полностью отменены — в крайнем случае, их просто смягчат. И вот человек знает, что его могут обвинять зря, поэтому он готов через признание вины и «особый порядок» получить гарантированно меньшее наказание.
Кроме того, очевидно, есть другой интерес: так меньше трудозатрат. Склонить к признанию, к согласию на неисследование доказательств - это всегда в интересах тех, кто ведет публичное преследование. Ведь у них нагрузка, много дел, конечно, трудно собирать доказательства - чтобы от всего этого освободиться, нужно уговорить. А защитник, который в таких делах обычно привлекается по назначению следствия, помогает следователю убедить обвиняемого согласиться на «особый порядок». Ведь он заинтересован, чтобы следователь и в следующий раз позвал его. Так работают «карманные» адвокаты. «Карманный» адвокат вынужден так «плохо жить», потому что он не имеет клиентуры. Адвокатов зовут в порядке назначения за мизерную плату, которую им обещает государство, - 550 рублей за один полный рабочий день в суде. Они тоже очень зависят от системы, которая приглашает их выступать защитниками по назначению.
— И все-таки, при всех бедах, за последние годы выросло количество приговоров с мерой наказания, не связанной с лишением свободы. И суды стали чаще назначать более мягкие меры пресечения — залог, домашний арест. Говорит ли это о гуманизации суда?
— Прежде всего, это результат развития нормативного регулирования. В законе сказано, что по предпринимательским делам арест не применяется. Значит, когда эта норма появилась, вообще должны были исчезнуть аресты по предпринимательским делам. Но они не исчезли, они упали только до 50%, потому что органы следствия нашли, как обходить эту норму. Они предъявляют обвинение не только в преступлении, относящемся к сфере бизнеса, они предъявляют еще что-нибудь «рядом» и по другой статье все-таки настаивают в суде на аресте. Арестовывая предпринимателя, правоохранители, прежде всего, останавливают бизнес, разоряют его (в дополнение к аресту самого предпринимателя часто применяется и арест имущества, счетов предприятия). Санкт-Петербургский институт правоприменения установил, что после того, как было возбуждено дело против предпринимателя и его бизнес рухнул, дело в большинстве случаев прекращается и обвинение в суд не идет.
Тимофей Балдин
— Как вам кажется, где должна быть проведена черта, за которой находятся те составы преступлений, по которым к человеку может быть применена мера пресечения, связанная с лишением свободы? В Екатеринбурге на устах случай с Русланом Соколовским, который ловил в храме покемонов и теперь, будучи обвиненным в публикации видеоролика об этом, сидит в СИЗО. Не укладывается в голове: как за публикацию видеоролика человека могут лишить свободы?
— Это все именно практика. Ведь на самом деле процессуальный закон все написал. Он сказал, что арест надо применять только при условии, что никакие другие меры пресечения (а их очень много в процессуальном законодательстве) не могут обеспечить явку в суд, гарантировать, что человек не уклонится от уголовной ответственности, не будет незаконным образом воздействовать на свидетельские показания или пытаться уничтожить доказательства. И если суд доказал, что никакие другие меры с этой задачей не справляются, только тогда он может избрать такую меру пресечения как арест. А разве так суд делает? С теми же самыми покемонами…
Яромир Романов
— Там был формальный повод. Молодой человек находился под домашним арестом, его пришла поздравить с днем рождения девушка, которая является свидетелем по его делу. Они пообщались. И суд сменил меру пресечения, потому что Соколовский пообщался со свидетелем по делу, хотя не имел на это права. С формальной точки зрения - да, наверное. Но по сути?..
— Формальная точка зрения является только основанием для того, чтобы проверять фактические основания. А фактические основания для меры пресечения нужно исследовать. А когда ему домашний арест избрали в качестве меры, это было правильно? Это же, в общем-то, достаточно строгая изоляция. Что он такого мог сделать, этот ловец покемонов, чтобы воспрепятствовать осуществлению судопроизводства в отношении него по этому обвинению? Да и касательно самого обвинения еще нужно посмотреть - разве оно защищает общество от социально опасного поведения? Или это поведение сродни административным правонарушениям, а то и вовсе является лишь отступлением от норм принятой морали? Чем оно опасно для общества?
Суд всегда стоит перед необходимостью сопоставить разные интересы: ограничиваемые и защищаемые. Какой интерес здесь является более весомым и какие меры кажутся соразмерными той опасности, которую мы хотим избежать, прибегая к тем или иным ограничениям? Вот это надо сравнивать. От какого антисоциального поведения суд в данном случае защищал с помощью домашнего ареста? На самом же деле, это и смешно, и печально, если молодого человека пришла поздравить с днем рождения девушка и за это ему избрали в качестве меры пресечения недоброй славы СИЗО. Где уж тут говорить о гуманизации?
Благодарим пресс-службу Комитета гражданских инициатив за помощь в организации интервью.
Рекомендации по итогам проведения общественной научной экспертизы по уголовному делу М.Б. Ходорковского и П.Л. Лебедева («второму делу») начинаются со слов: «Обсудив доклад о результатах экспертизы, Совет (Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. — Е. М. ) считает, что проведенный всесторонний анализ выявил несоответствие правоприменительных практик по данному делу требованиям российского законодательства и стандартам справедливого правосудия…» Выводы экспертов превратились в дело против экспертов. Их обыскивают, допрашивают, изымают почту…
Группу из девяти экспертов по «второму делу» ЮКОСа возглавляла судья Конституционного суда в отставке, заслуженный юрист РФ и член Совета по правам человека Тамара Морщакова .
— Ваша цитата: «Если ты сегодня говоришь о законе и справедливости, то такая дилемма возникает в любом обществе только потому, что закон как инструмент, с помощью которого власть осуществляет управление и должна реализовывать волю суверена — народа, отражает не менталитет народа, а менталитет власти». Это вы говорили на «Ходорковских чтениях» в 2007 году. Если исходить из того, что вы говорили шесть лет назад, законы, которые в последнее время принимаются в Думе, какой менталитет власти они отражают?
— Я думаю, что есть несколько основных посылов, которые присутствуют в этом менталитете. И главный посыл — полный контроль над обществом, чего быть не должно. Второй посыл — это всякая свобода власти от встречного контроля общества, и в этом смысле — полный произвол. Вот менталитет. Законы нужны такие, чтобы было удобно управлять. Я недавно слышала прекрасную цитату. Александра II спросили: «Как управлять Россией?» И он ответил просто совершенно замечательно: «Я считаю, это делать очень легко, но совершенно бесполезно».
— Вы думаете, что ужесточительные законы, которые уже год как принимаются, бесполезны?
— Увы, нет, потому что они меняют определенный договор, закрепленный, в том числе и в Конституции, между государством и обществом, между властью и гражданами. Потому что любая Конституция есть средство самоограничения власти. Самоограничение совершенно необходимо, чтобы показать людям, что власть не собирается злоупотреблять своими полномочиями и понимает, что эти полномочия не должны использоваться против прав людей. А сейчас все прямо противоположно. Власть отказывается от этого консенсуса, который выражен был в принятии российской Конституции.
Осторожно: доклад для президента
— Докладом Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека «О результатах общественного научного анализа судебных материалов уголовного дела М.Б. Ходорковского и П.Л. Лебедева» сам совет очень гордился…
— Да, совет очень гордился. Это трехтомный доклад на 428 страниц текста, о чем председатель совета (Михаил Федотов . — Е. М. ) докладывал с чувством, наверное, удовлетворения президенту России (Дмитрию Медведеву . — Е. М. ).
— А теперь цитата из следственного постановления по поводу проведения этой экспертизы: «Из указанных легализованных денежных средств Новикова Е.В. (руководитель «Центра правовых и экономических исследований» . — Е. М.) получила вознаграждение сама, платила вознаграждение Морщаковой Т.Г. и другим лицам, содействующим в организации вышеперечисленной работы, платила вознаграждение под видом гонораров ученым, принимающим участие в научном обосновании необходимости изменения уголовного законодательства».
— Надо просто разбирать все, что написано, по пунктам. Вот вы прочитали: «Из указанных денежных средств…» Из каких средств? Там впереди, в этом постановлении, написано, какие это средства. Оказывается, это были средства, которые аккумулировались с 2003 года за рубежом, а потом они выплачивались ученым, разрабатывавшим концепцию новой уголовной политики, внесение изменений в УК или в УПК, ученым, которые писали монографии. Когда я на это смотрю, мне это кажется такой нелепицей… В 2003 году этому центру ничего не отправлялось. Его не существовало тогда. Он существует с 2010 года. Но вот когда он возник, тогда (по замыслу авторов этой романтической истории) ему решили поручить нечто. И это нечто заключалось в предложениях к изменению российского законодательства в интересах руководителей компании «ЮКОС». Эти предложения реализованы законодателем. Кто-то из предпринимателей уже не подвергается аресту. А те, кто это оплатил, продолжают сидеть. То есть они действовали как бы из альтруистических соображений?! Тут одно с другим вообще не сходится.
— Еще одна цитата из этого же постановления: «В дальнейшем, в апреле 2011 года, Новикова Е.В., действуя в группе с Морщаковой Т.Г. и другими лицами, ранее получавшими вознаграждение из вышеуказанных легализованных средств, будучи заинтересованными лицами, организовала производство общественной экспертизы приговора Хамовнического суда Москвы от 28 декабря 2010 года в отношении Ходорковского и Лебедева якобы под эгидой Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека».
— Главное — это именно то, что хотят изобразить, вместо того чтобы изложить факты, которые имели место. У нас в последнее время это часто встречается: изображают именно то, что хотят изобразить, а не то, что было в действительности. Ничего этот центр не организовывал в смысле проведения экспертизы, он вообще никогда не занимался проведением никаких экспертиз. В совете же был большой опыт проведения экспертиз по разным делам, рассматриваемым в судах, и эти экспертизы представлялись, в том числе через защитников, часто по конкретным делам в органы, рассматривавшие соответствующие дела, и в высшие судебные инстанции. Это одна из функций совета.
Никто не превращает эти заключения в какое-либо средство давления на суд, это совершенно не из этой области. Такие заключения не имеют никаких правовых официальных последствий, но они помогают разобраться в сложных правовых вопросах. Совет обычно делал это по тем делам, которые вызывали у общественности какие-то вопросы, какие-то сомнения, или когда человек, затронутый решением по конкретному делу, обращался сам в совет, прося защиты его прав перед органами следствия и перед судебными органами.
— Согласно постановлению следователя, вы действовали в составе группы, то есть вас обвиняют в участии в преступной группе?!
— На самом деле ведь группой у нас теперь изображают что угодно. Вот действует какая-то коммерческая организация, она имеет форму юридического лица, у нее есть сотрудники. Их всех следствие может рассматривать как организованную преступную группу, хотя эти сотрудники могли просто выполнять свои функции, возложенные на них разными должностными обязанностями. Это совершенно неправильно!
Ответят — все
— Обыски по «делу экспертов» были и на кафедре ЮНЕСКО в ВШЭ. Руководит кафедрой советник президента РФ, председатель совета Михаил Федотов.
— Да, потому что там работает один из экспертов — Астамур Тадеев, который привлекался советом к проведению экспертизы. Он выбрал себе тему, которая не была главной для этой экспертизы, потому что его тема больше касалась первого приговора, а именно вопросов налогового права. Он специалист в области налогового права. И на кафедре ЮНЕСКО у Федотова, где работает этот специалист, у него были изъяты материалы. Правда, были изъяты и некоторые федотовские материалы. Жесткие диски, например, на которых маркировка была, что это документы Федотова. И диссертация эксперта Тадеева была изъята на жестких дисках. Очевидно, подозревается, что и диссертации пишутся на деньги, получаемые из неизвестных источников. Это странный подход.
— Дальше в постановлении сказано: «При этом нарушение принципа производства этой общественной экспертизы приговора, провозглашенного указанным Советом, а именно: в нарушение принципа конфликта интересов Морщаковой Т.Г., Новиковой Е.В. и другими был приглашен в качестве эксперта Гуриев С.М., который ранее участвовал в процессе по анализируемому делу, высказывал по нему свою позицию». Речь идет о «Ходорковских чтениях» 2010 года, где Гуриев выступал с докладом на тему «Есть ли выход из дела «ЮКОСа»?». Но и вы, Тамара Георгиевна, участвовали в «Ходорковских чтениях» и в 2007 году, и в 2010-м.
— Конфликт есть тогда, когда человек по формально ведущемуся процессу, гражданскому или уголовному, в нем выступает как: сторона, представитель, свидетель, и это все закреплено в процессуальном законодательстве как основание для отвода потом такого рода людей от каких-то других функций. Например, они не могут выступать экспертами, если они участвовали как сторона, свидетель и т.д. Они не могут выступать в таких процессах судьями. Именно в этом состоит конфликт интересов. Гуриев не имел никакого отношения к производству по этому делу. То, что он оценивал, являлось его экспертной оценкой.
— А изъятие у Гуриева его электронной почты…
— У всех экспертов ее изъяли, он здесь не в особом положении. У тех экспертов, у которых проводились обыски, изъяли все, что было в их компьютерной технике. У Тадеева все изъяли, у Субботина все изъяли. Все абсолютно. Это главное, что является предметом исследования и, как говорят органы следствия, изучается на предмет доказательственного значения — переписки научных заключений, которые могли даваться, статей, которые появлялись.
Сотрудники-эксперты научной организации, которые создают коллективные исследования, все имеют связи между собой, они это обсуждают. Более того, эти связи представлены в публичном пространстве. Например, в постановлении ставится в «вину» (никакой тут юридической вины нельзя найти) этим сотрудникам, что они проводили круглые столы — прямо написано в постановлении, а это нельзя. Они участвовали в парламентских слушаниях по этим проблемам — это нельзя. В этих парламентских слушаниях участвовали депутаты Думы, представители Совета Федерации, руководители комитетов Государственной думы и Совета Федерации. Обсуждался вопрос, важный для определения законодательной политики в сфере регулирования бизнеса, исходя из того, что инвестиционный климат надлежит улучшать — это общегосударственная задача.
Фемида на заказ
— Если следствие начало раскручивать это «дело экспертов», то оно наверняка доведет его до конца, до суда…
— Судам сложно существовать и функционировать в обстановке, когда от них ждут вполне определенных решений. Даже если это не заявляется как требование прямое, оно ощущается судами уже на уровне внутреннего цензурирования своих позиций. И очень трудно сохранять здесь объективность. Потому что ясно, что этот процесс, который ведется — это «третье дело» или не «третье дело», не знаю, как его назвать, — но то расследование, которое ведется, оно с явным политическим привкусом. И поэтому здесь все может закончиться как угодно.
— А инициатива проведения экспертизы по «второму делу» ЮКОСа исходила от президента Медведева или от совета?
— Инициатива доклада принадлежала совету. На нескольких встречах с президентом члены совета говорили, что нужно рассмотреть вопрос о том, что происходит со «вторым делом». Потому что в обществе были разные оценки по отношению к тому, что проходило в суде в этом деле. И совет, как отвечающий за развитие гражданского общества, полагал, что на нем лежит ответственность за получение этой информации. Председатели Конституционного суда, Верховного суда, Высшего арбитражного суда заявили, когда совет проявил такую инициативу и доложил об этом президенту, что — да, общество имеет право на такой общественный анализ, что суды, как и другие государственные структуры, не выведены из-под общественного контроля, что общество имеет право знать и понимать, что происходит в деятельности любых органов власти. Это подтверждается на всех уровнях, вплоть до высказываний гаранта Конституции, высшего должностного лица государства.
— Получается, что совет этой экспертизой показал, что суд по «второму делу» был несправедливым. А таким выводом совет подтачивает основы государства!
— Ну почему мы подтачиваем основы государства?
— Потому судебная система — это часть власти.
— Да. А что, в судебной системе разве нет такого явления, как судебные ошибки? Разве международные принципы, требующие обеспечения справедливого правосудия, закрепленные в Европейской конвенции, в Международном пакте о защите прав и свобод, не требуют, чтобы судебные акты проверялись? Требуют. А зачем? То, что выявляются какие-то акты, не удовлетворяющие правовым требованиям, не есть подрыв власти. Это тот общественный анализ, который помогает власти укрепляться, в том числе и судебной, потому что судебная власть внутри себя в качестве одной из целей имеет устранение судебных ошибок.
— Вы указали судебной власти на ее ошибку.
— Совет сказал, что экспертам, которые приглашены, не дается от имени совета мандат на какую бы то ни было политическую оценку процесса, надо посмотреть на предмет анализа. Это официальный, вступивший в силу текст судебного приговора.
Во всех странах мира существует правовой экспертный анализ со стороны специалистов в области права судебных решений. Ежегодно, например в Канаде, устраивается такая научная разборка всех решений, принятых Верховным судом Канады за год. Это мероприятие и научного характера, и большого общественного значения, потому что кроме профессионалов — следователей, прокуроров и судей, существуют юристы-профессионалы, работающие в области науки. Это профессора вузов, это работники научных юридических учреждений, и судебная практика является для них предметом исследований. В той же Канаде или в Австралии, или в практике таких судов верховных европейских, допустим, как высшие суды в Бельгии, таких судов международных, как Европейский суд по правам человека, и многих других международных судов позиции науки рассматриваются как amicus curiae, как «дружеский совет».
— В России ваш доклад не восприняли как «дружеский совет»?
— Ну, конечно, нет.
Кто следующий?
— Тамара Георгиевна, а вас не вызывали еще на допрос?
— Нет, мне вообще никто ничего не говорил о том, что у меня такая большая вина. Я знаю это только через средства массовой информации. И на самом деле ведь даже то, что там написано, никак нельзя чем-нибудь подтвердить. Допустим, я соавтор каких-то монографий, я соавтор концепции развития уголовного законодательства в сфере предпринимательства. Там много других ученых, почему они не состоят в сговоре, а мы состоим с научным руководителем научного центра в сговоре?
— А вы готовы к тому, что вас могут вызвать на допрос?
— К этому вообще никогда нельзя быть готовым. Это же какая-то невероятность, вообще невероятность, чтобы участие человека в научных исследованиях выдавалось за его заинтересованность — в чем?
— Для обыска или допроса судьи Конституционного суда в отставке требуются дополнительные санкции?
— Требуются дополнительные условия, которые могут только несколько затягивать эту процедуру, но они совершенно не являются исключающими ее возможность. Это вполне даже реальная вещь. Ну понимаете, должен же быть какой-то предмет для обвинения! Чтобы было предъявлено какое-то человеку обвинение, нужно предполагать себе какую-то умышленную вину этого человека. В каком составе? В незаконном воздействии на правосудие? В попытках такого незаконного воздействия? Но правосудие уже свершилось, приговор вступил в законную силу.
Потом, если предполагается такой состав, нужно, чтобы человек, который оценивает с научных позиций этот процесс, делал это со специальной целью, со специальным умыслом. Ну у какого здравомыслящего человека могла появиться (тем более у юриста) идея, что он своим научным мнением может поколебать решения высших судов страны? Но, кроме всего прочего, лично я экспертизы не проводила. Я отвечала за организацию экспертизы внутри совета.
— Вы выбирали экспертов?
— Исходя из публикаций за последние пять лет, из научных интересов известных юристов и экономистов, был составлен ориентировочный список. По отношению к иностранным экспертам добавлялся еще один признак: поскольку невозможно было предположить себе, что такие обширные материалы могут быть переведены на иностранные языки, чтобы эти иностранные специалисты могли прочитать эти материалы по-русски. Вот круг критериев, исходя из которых был составлен общий список потенциально возможных экспертов, которым было предложено участие.
— А кто-то отказался участвовать из-за боязни?
— Очень многие. Я не знаю, из-за чего. Некоторое эксперты иностранные обозначили такую позицию — что они не хотят в этом участвовать, потому что это может иметь разные последствия для них (например, запрет на въезд в РФ . — Е. М. ). Некоторые ссылались на занятость. Совет объяснил, что это работа на общественных началах, никакой другой она быть не может; что каждый эксперт действует исключительно в личном качестве, отвечает только на то, на что он сам хочет ответить в связи с имеющимися материалами дела. Совет даже вопросов им не задавал. То есть он не провоцировал их на предмет исследования. Мы не знали, на какие вопросы эксперты будут отвечать. Предмет оценки экспертов определялся ими самими. Эксперты не знали друг о друге ничего, список экспертов был опубликован только после того, как все заключения были представлены, только тогда, когда был подготовлен текст этого доклада.
Все условия для того, чтобы обеспечить экспертам независимость, были соблюдены. Но одно только мы не могли соблюсти, мы не гарантировали им, что им не предъявят в связи с их работой какие-то претензии. Потому что российским экспертам их предъявили. А я даже слышала, что есть какие-то решения о том, что и иностранные эксперты не будут желанными теперь у нас, хотя это те люди, которые занимаются исследованием российского права, многие из них участвовали, например, в разработке нового гражданского законодательства, которым Российская Федерация так гордится.
Угроза свободе
— Как вы считаете, действительно существовала угроза свободе Гуриева, что он уехал?
— Угроза свободе при таких обстоятельствах есть всегда. Если таким образом можно вывернуть наизнанку научную работу, что она, проводимая публично, имела своей целью создать в обществе необоснованное ощущение необходимости либерализации уголовного и уголовно-процессуального закона, если это может выдвигаться в качестве не одобряемой с точки зрения уголовного закона цели какой-то деятельности, то тогда возможно все.
— Если возникнет серьезная угроза для вашей безопасности, вы можете уехать из страны?
— Для меня это исключается. Для меня это невозможно. Я человек, который сейчас, в отнюдь не раннем этапе своей жизни, слишком ценю свои профессиональные занятия. Российский юрист, специалист в сфере российского права, нигде в других местах не смог бы заниматься этой областью профессиональной деятельности. Потому что наше право не интересно для представителей юридического мира, который существует за рубежом. У них есть свое право. У них есть своя наука права. Ни в практическом, ни в научном плане юрист ничего не может делать вне своей родной правовой среды.
— Только одна причина?
— Есть еще какие-то личные причины. Я не могу оставить все то, что связывало меня в этой жизни с этим миром. Я не могу оставить свою землю, на которой я выросла. У меня здесь, в конце концов, семья, которая была когда-то гораздо более полнокровной, чем теперь, потому что многих уже нет. Все, что есть в моей жизни, связано с моей жизнью здесь. И что? Оказаться в положении какого-то перекати-поля? Я привыкла сама за себя отвечать, и я не рассчитываю ни на какую поддержку со стороны каких-то других людей, институтов, стран…
— А, кстати, по поводу поддержки. Судейский корпус выразил вам какую-нибудь поддержку?
— Судейский корпус ничего по этому поводу не говорил. А с какой стати? Что он должен сделать?
— Ну как-то по-человечески, профессионально вас поддержать.
— Ну что вы, нет-нет. Понятно же, что правовая составляющая в этом деле не является основной. Судейский корпус не должен вообще вмешиваться в такого рода вещи, у которых такой явный не правовой, а политический оттенок.
— Тамара Георгиевна, но вы не просто судья в отставке. Вы были заместителем председателя Конституционного суда…
— Это не имеет никакого значения.
Перспективы
— Совет ведь проводил экспертизу и по «делу Магнитского»…
— Да. По поводу той экспертизы… те, кто подписал предварительное заключение по «делу Магнитского», были превращены следователями, которые вели это дело против Магнитского, в ответчиков. Следователь Карпов предъявил иск в судах, в гражданском процессе, к подписавшим это заключение членам совета в связи с тем, что это заключение наносит урон его чести и достоинству. Ну, к счастью, суд не стал рассматривать этот иск. Понятно почему. Потому что речь шла о том, что следователь — субъект уголовного процесса, он выступал процессуально, он выступал как процессуальная фигура в уголовном процессе, и насколько его действия были законны в уголовном процессе, не могут проверяться в суде в гражданском процессе, а должны проверяться в ходе уголовного судопроизводства в других вышестоящих судах.
— Если у совета в будущем возникнет потребность в проведении экспертиз по каким-то делам, то многие эксперты просто побоятся в них участвовать.
— Конечно, они могут побояться, и, конечно, ни от кого нельзя требовать, чтобы люди бросались на дуло пулемета или шли на баррикады, — это вообще неправовые методы. Совет не имеет никакого морального права обращаться к экспертам, если он не может им гарантировать, что их свобода мнений не будет наказуема.
— Получается, одно из направлений деятельности совета будет сведено на нет?
— Не одно, а все, потому что по всем направлениям деятельности совет привлекает экспертов, иначе он работать не может. Совет не может иметь специалистов по всем вопросам и не может самостоятельно заниматься научными исследованиями. Потому что в основе каких-то решений, предложений, проектов, исходящих от совета, всегда лежит экспертная позиция, и эта экспертная позиция требует гораздо большего обоснования, чем это возможно сделать силами только членов совета. Они скорее организаторы профессиональных позиций, чем исполнители.
Доктор юридических наук, профессор. В 1991-2002 - судья Конституционного суда Российской Федерации.
Окончила юридический факультет Московского государственного университета (1958), аспирантуру Института государства и права Академии наук СССР. Кандидат юридических наук (1966; тема диссертации: «Уголовное судопроизводство Германской Демократической Республики»). Доктор юридических наук (1989; тема диссертации: «Теоретические основы оценки качества и организации правосудия по уголовным делам: процессуальные, статистические и социологические аспекты»). Профессор. Заслуженный юрист Российской Федерации, заслуженный деятель науки Российской Федерации.
Научная деятельность
В 1958-1971 - аспирантка, младший научный сотрудник Института государства и права АН СССР. В 1971-1991 - старший научный сотрудник, ведущий научный сотрудник, главный научный сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института советского государственного строительства и законодательства. Профессиональные интересы - судебная власть, уголовный процесс, социология и психология правосудия, конституционный судебный контроль, сравнительное правоведение. Занималась исследованием судебных ошибок и их причин (соавтор монографии на эту тему). Принимала участие в разработке Конституции Российской Федерации, Концепции судебной реформы в Российской Федерации, а также проектов Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Федерального закона «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан», Федерального закона «О статусе судей в Российской Федерации». Автор более 130 работ и переводов ряда законов ФРГ.
Судья Конституционного суда
29 октября 1991, на V съезде народных депутатов России в первом туре голосования была избрана членом Конституционного суда (699 голосов «за», 212 - «против»; была выдвинута кандидатом на эту должность фракцией «Беспартийные депутаты»). В феврале 1995 - апреле 2002 - заместитель председателя Конституционного суда. С 2002 - судья в отставке, советник Конституционного суда Российской Федерации.
Принадлежала к числу либеральных судей Конституционного суда. В сентябре 1993 вместе с меньшинством судей голосовала против того, чтобы указ президента России Бориса Ельцина № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» был признан основанием для отрешения его от должности. В августе 1995 выразила особое мнение в связи с решением суда по соответствию Конституции указов президента и распоряжений правительства, касающихся ввода войск в Чеченскую республику. В частности, высказала несогласие с прекращением Конституционным судом производства по секретному ноябрьскому (1994) указу президента, в котором шла речь о подготовительных мерах по вводу войск в Чечню. По мнению Морщаковой, этот указ ограничивал права граждан и поэтому не мог быть засекречен.
Педагогическая и общественная деятельность
В течение многих лет преподавала в Правовой академии Министерства юстиции СССР. Профессор Московской государственной юридической академии (МГЮА). Заведующая кафедрой судебной власти и организации правосудия Государственного университета - Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ), ординарный профессор ГУ-ВШЭ, читает курсы «Судебная власть и организация правосудия», «Пересмотр судебных актов».
Член Научно-консультативного совета Верховного суда Российской федерации, заместитель председателя Совета по совершенствованию правосудия и член Совета по развитию институтов гражданского общества и правам человека при президенте России.
В 2007 выступила против переезда Конституционного суда в Санкт-Петербург, заявив, что это решение «безусловно, нанесёт урон конституционному правосудию, хотя бы потому, что кардинально поменяются все научные сотрудники». По её мнению, «никакой необходимости в переезде нет, акт переезда - это выражение произвола».
Награждена Премией имени д-ра Фридриха Йозефа Гааза за 2005 (присуждается Германо-российским форумом).
В 1958 году окончила Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова, а в 1966 году закончила аспирантуру Института государства и права Академии Наук СССР. Специализация - судебное право, уголовный процесс, социология права, доктор юридических наук.
В 1958 - 1971 годах работала младшим научным сотрудником Института государства и права АН СССР.
В 1971 году защитила кандидатскую диссертацию.
С 1971 по 1991 год работала старшим, ведущим, главным научным сотрудником Всесоюзного научно-исследовательского института советского государственного строительства и законодательства. С 1985 года - член Научно-консультативного совета Верховного Суда РФ. С 1990 - эксперт Конституционной комиссии. Профессор Московского юридического института.
В 1988 г. защитила докторскую диссертацию, посвященную проблеме теории и практики оценки качества судебного разбирательства по уголовным делам.
В КПСС не состояла.
Во время обсуждения кандидатур судей на V Съезде народных депутатов РСФСР сказала, что видит основную свою миссию в КС в том, чтобы заниматся проблемами судоустройства и судопроизводства. Высказалась за скорейшее внедрение суда присяжных. 29 октября 1991 года в первом туре избрана Судьей Конституционного Суда. Кандидатура Морщаковой была выдвинута фракцией "Беспартийные депутаты". При голосовании из 23-х представленных кандидатур набрала наибольшее после Зорькина количество голосов - 699.
В июне 1993 г. указом Президента РФ включена в состав рабочей группы Конституционного совещания, принимала активное участие в доработке проекта Конституции, предложенного Борисом Ельциным.
Всего в 1992-1993 гг. заявила 5 особых мнений: по делам о судебной защите трудовых прав прокуроров, об апрельском референдуме, о приватизации сибирских ГЭС, по обоим Заключениям о действиях Президента.
Один из разработчиков федерального конституционного закона о Конституционном Суде РФ.
В феврале 1994 года выступала против амнистии членов ГКЧП, которая, по ее мнению, противоречила нормам уголовно-процессуального кодекса.
Во время приведения к присяге первой партии новых судей КС 25 октября 1994 года высказалась против предложений некоторых членов Совета Федерации привести к присяге на новой Конституции судей старого состава. Заявила, что вопрос о повторной присяге может быть решен только принятием федерального закона и должен решаться единообразно для всех должностных лиц, поскольку такой прецедент может повлечь необходимость повторной присяги для Президента, судей всех судов, военнослужащих и т.д.
13 февраля 1995 года была избрана заместителем председателя Конституционного Суда. Ее соперниками в борьбе за пост заместителя председателя КС были и.о. председателя КС Николай Витрук, а также судьи КС Юрий Данилов и Марат Баглай.
14 февраля 1995 включена в состав первой палаты КС. Курирует Аналитическую комиссию по Регламенту и вопросам применения Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" и Комиссию по совершенствованию структуры аппарата Конституционного Суда и кадрам.
В августе 1995 года, после вынесения решения КС по соответствию Конституции указов Президента РФ и распоряжений правительства, касающихся ввода войск в Чечню, Тамара Морщакова выразила особое мнение. В документе, в частности говорилось, что Морщакова не согласна с прекращением Конституционным Судом РФ производства по секретному ноябрьскому (1994 г.) указу Президента. Этим указом предусматривался порядок формирования "рабочей группы" по проведению будущей акции, намечались сроки ее проведения. КС, однако, признал, что указ был отменен через 12 дней и за этот срок не имел негативных последствий. В особом мнении Морщакова заявила, что это не может служить основанием для отказа от производства, а указ, несомненно, заслуживает признания в неконституционности по формальным соображениям: он ограничивает права граждан, а потому не мог быть секретным.
Второе особое мнение в 1995-1996 гг. заявила по делу об отзыве депутатов Мособлдумы.
Летом 1996 года Т.Морщакова провела пресс-конференцию в связи с выходом сборника документов о рассмотрении в КС "дела КПСС". По ее мнению решение КС не было исполнено, поскольку российские коммунисты на съезде в феврале 1993 года не создали новую партию, а восстановили старую.
20 февраля 1997 при выдвижении кандидатов на пост Председателя КС оказалась на втором месте по числу голосов.
Имеет около 100 научных трудов, в том числе монографии, посвященные судебным ошибкам и их причинам (в составе авторского коллектива), вопросам организации судебной деятельности, оценки ее качества и социологическим методам изучения эффективности правосудия.
Круг научных интересов - уголовный процесс, организация суда, прокуратуры, других правоохранительных органов, социология правосудия.
Заслуженный юрист РФ. Заслуженный деятель науки РФ.
Владеет немецким языком.
Замужем. Имеет дочь.
