Ариэль Шарон — жизнь в фотографиях

Бывший премьер-министр Израиля Ариэль Шарон скончался в субботу, 11 января 2013 года. Политик последние восемь лет находился в коме. Ему было 85.

Ариель Шарон родился в Кфар Малаль в 1928 году. Первый военный опыт он приобрел в возрасте 14 лет, когда примкнул к движению Хагана. В возрасте 20 лет он уже командовал пехотными войсками в составе Бригады Александрони в 1948г. во время Войны за Независимость.
Репутация Шарона значительно возросла после того, как он организовал и возглавил в 1953 году 101-ое спецподразделение, главной задачей которого было выполнение карательных функций в борьбе с террористическими организациями. Его военная доблесть была продемонстрирована в 1967 году во время шестидневной войны, когда он командовал бронетанковой дивизией. Двумя годами позже Шарон получил продвижение по службе. Он был назначен начальником штаба Южного округа.
Считая, что его шансы быть назначенным начальником Генерального штаба незначительны, Шарон уволился в запас в июне 1972 года. В 1973 году в начале войны Судного Дня он был вновь призван в армию и принял командование бронетанковой дивизией на южном фронте.

Во время этой войны дивизия Шарона, вопреки опасениям верховного командования, прорвала египетскую оборону и форсировала Суэцкий канал, захватив плацдарм на африканском берегу Канала, недалеко от Каира.

В результате, главные силы египтян, сконцентрированные на Синае, оказались в окружении, и Египет вынужден был просить прекращения огня.

Так, в значительной степени благодаря смелым действиям Шарона, неудачно начавшаяся, тяжелая и кровопролитная война Судного Дня закончилась убедительной победой Израиля.

Блестящее руководство войсками в ходе войны 1973 года, сделало Шарона одним из самых популярных людей в Израиле. Многие израильтяне были убеждены, что "Арик спас Израиль". Поэтому, в 70-е годы, самым популярным именем новорожденных в Израиле стало имя "Ариэль".

Шарон вошел в политическую жизнь Израиля после войны Судного Дня. Он был избран депутатом Кнессета в декабре 1973 года, но через год сложил с себя обязанности депутата. Через два года Шарон получил должность советника по безопасности в первом правительстве Ицхака Рабина.
После отставки Рабина в 1976 году Шарон, разделявший общее разочарование в Рабочем движении, возникшее в результате войны Судного дня, решил создать новую партию, которую назвал Шлом Цион. Его партия получила два места в Кнессете на последующих выборах 1977 года. На тех же выборах 1977 года партия Ликуд впервые пришла к власти. Шарон расформировал свою партию и примкнул к Ликуду.
Премьер министр Менахем Бегин назначил его министром сельского хозяйства и председателем комиссии по поселениям. В этом качестве он проработал до 1981 года. С укреплением позиций правых сил в политике и с ростом мессианского сионизма Шарон все больше и больше начал отождествлять себя с движением Гуш Эмуним, всячески содействуя развитию строительства поселений. С тех пор он считается ярым сторонником поселенческого движения, хотя поддержал в свое время эвакуацию поселения Ямит при заключении мирного договора с Египтом.
Репутация Шарона очень сильно пошатнулась во время Ливанской войны, когда он был назначен министром обороны (1981-1983). Не случайно предвыборная компания Барака всячески выделяла роль Шарона в этой войне и подчеркивала отчет комиссии Каханэ по вопросам массовых убийств в Сабре и Шатиле.
С 1984 по 1990 гг. Шарон исполнял обязанности министра промышленности и торговли, в 1990-1992 - министра строительства. В Кнессете 13-го созыва он был членом комиссии по обороне и иностранным делам.
В июле 1996 года в результате соглашения с премьер министром Беньямином Нетаниягу Шарон был назначен на пост министра национальной инфраструктуры. После отставки Давида Леви он был назначен министром иностранных дел.
Политическая карьера Шарона достигла своего апогея, когда он был избран главой Ликуда после поражения Нетаниягу на выборах 1999 года. Он сыграл решающую роль в восстановлении мощи Ликуда в Кнессете, утраченной на выборах 1999 года.

После того, как правительство Барака потеряло большинство в Кнессете в конце 2000 года, в средствах массовой информации Израиля появляется новый имидж Ариэля Шарона - спокойный, умеренный, избегающий резких оценок политик. Программа Шарона, включающая в себя формирование правительства национального единства, акцент на интересах как личной безопасности граждан Израиля, так и национальной безопасности в целом, принесла ему победу на первых в Израиле особых выборах на пост Премьер министра (февраль 2001). Он победил с разницей в 25% на выборах с самым низким (59%) процентом голосующего электората в Израиле. 15%-20% от всех имеющих право голоса, включая большинство арабского электората, не приняли участия в выборах.

Он выполнил обещание, данное в период избирательной кампании, и сформировал правительство Национального Единства на широкой основе, куда вошли, как партия Труда, так и правая партия Национального единства. Он назначил лидера партии Труда Биньямина Бен-Элиезера своим министром Обороны и заместителем премьер-министра.

В течение первых нескольких месяцев на своем посту премьер-министр придерживался политики сдержанности по отношению к палестинскому террору. Он ожидал результатов работы Комиссии по расследованию, последовавшей за переговорами в Шарм Эль Шейхе между бывшим премьер-министром Бараком и Арафатом, опубликовавшей свои выводы, известные, как отчет Митчелла, в мае 2001 года. Сопротивляясь призывам немедленно атаковать Палестинскую Автономию, он провел лето в переговорах с американцами, развивая план Тенета, призывавший к немедленному прекращению огня обеими сторонами. Шарон потребовал "Семь дней передышки" перед началом осуществления этого плана, однако Израиль их так и не получил.

Осенью 2001 года Ариэль Шарон санкционировал кратковременные вторжения на территории, контролируемые палестинцами, и усилил меры по уничтожению вождей террора. Однако он продолжал оставаться приверженцем политики сдерживания для правого блока "Наш Дом Израиль" - "Национальное Единство", вышедшая из состава правительства в октябре 2001 года, и для находящегося под огнем Поселенческого движения. Палестинский террор достиг апогея в марте 2002 года, когда было убито более 120 израильтян Мрачной вершиной террора стал взрыве террориста-самоубийцы во время пасхального седера в гостинице в Нетании, отнявшим жизни у 29 человек. Сразу же после этого Шарон развернул Операцию "Защитная Стена", цель которой являлось разрушение инфраструктуры террора Палестинского руководства. С апреля по ноябрь 2002 г. Израиль осуществлял периодические вторжения вглубь территории ПА, вслед за атаками, проводившимися с территории ПА, для уничтожения сети индивидуального террора.

Шарон намеревался добиться расширения правительства Национального Единства в своей полной мере к октябрю 2003 г. Однако Бен-Элиэзер, испытывавший на себе давление своей партии на протяжении нескольких месяцев, вывел партию Труда из коалиции. Шарон пытался создать устойчивую коалицию без партией Труда, но не смог преуспеть в этом, отказываясь изменить диаметральные направления политики, приняв в свое правительство ультра-правых. Поэтому он распустил Кнессет и призвал к ранним выборам 28 января 2003 г.

Предметом обсуждения, совпавшим по времени с предвыборным периодом и в период нового правительства, было международное обвинение, выдвинутое против Ариэля Шарона Верховным судом Бельгии в связи с резней в Сабре и Шатиле, которое, однако, не было возбуждено.

Партия Ликуд во главе с Ариэлем Шароном получила 38 мест на выборах 2003 года и сформировала коалиционное правительство совместно с правыми партиями и центристским Шинуем. Ситуация в стране была тяжелой - застой в экономике, безработица, проблемы с безопасностью.

Во внешней политике Израиль обязался следовать "Дорожной карте" президента Буша, но непрекращающийся террор, поощряемый главой Палестинской автономии Ясиром Арафатом, завёл переговоры с палестинцами в тупик.

Имидж Израиля, пострадавший в результате возведения оборонительного «Забора безопасности», существенно улучшился после твердого решения Шарона осуществить План по Размежеванию. Однако, этот план не пользовался популярностью в рядах партии самого премьер-министра, и столкнулся с сильной оппозицией со стороны правого фланга коалиции Шарона.

В результате, правительство Шарона утратило стабильность и сохранялось только благодаря искусному политическому маневрированию премьер-министра. В январе 2005 года партия Шинуй вышла из правительства. К этому времени главной целью новой коалиции с участием партии Авода и правительства «национального единства» стала реализация «Плана размежевания». Однако, сама правящая партия Ликуд разделилась в своём отношении к этому плану.

Вслед за реализацией Плана размежевания, правительство претерпело очередное изменение. Внутри Ликуда ему пришлось бороться за лидерство с прежним министром финансов в его правительстве, Беньямином Нетаниягу. В то же время, правительство стало подвергаться растущей критике за жесткую социальную политику. Амир Перец, избранный в ноябре 2005 года председателем партии Авода, настоял на выходе своей партии из правительства. Кроме того, в Кнессете Шарон столкнулся с растущей оппозицией, и с обвинениями в коррупции против его сына Омри.

В результате такого развития событий, Ариэль Шарон решил не баллотироваться в Кнессет 17-го созыва в качестве лидера партии Ликуд, и в ноябре 2005 года, объявив о выходе из им же основанного Ликуда, Шарон основал новую партию, названную им «Кадима» («Вперед»!). Новая партия сразу же привлекла в свои ряды немало министров и депутатов Кнессета, включая министа финансов Ольмерта, министра обороны Мофаза из Ликуда, и Шимона Переса, недовольного новым главой партии Авода. Так была создана Шароном новая центристская партия «Кадима», которой все опросы общественного мнения прочили уверенную победу на выборах и получение не менее 40 мандатов (из 120) на выборах, назначенных на 28 марта 2006 года.

В середине декабря премьер-министр был внезапно госпитализирован на несколько дней по причине инсульта, чья электоральная сила зиждилась прежде всего на огромной личной популярности Ариэле Шароне. Кроме того, разгорелась общественная дискуссия вокруг состояния здоровья премьер-министра. Тем не менее, это никак не повлияло на популярность возглавляемой им партии.

Для устранения обнаружившегося врожденного порока сердца, на 5 января 2006 года была назначена катетеризация сердца для закрытия отверстия между предсердиями в сердце Ариэля Шарона. Операция должна была проводиться под полным наркозом.

Но за несколько часов до начала катетеризации, Ариэль Шарон был доставлен в иерусалимскую больницу «Хадасса Эйн-Карем», с диагнозом сильного кровоизлияния в головной мозг, что вскоре привело к потере сознания. В течение 5 и 6 января, Ариэль Шарон был без сознания и прошел ряд сложных операций на головном мозге. Его состояние оценивается как тяжелое, но стабильное.

На время болезни Шарона, обязанности премьер-министра возложены на Эхуда Ольмерта.

В своем последнем интервью перед госпитализацией, Шарон сказал: "Я еврей, и это для меня важнее всего ".

Происхождение

Предки Ариэля Шарона происходили из Российской империи. Его дед Мордехай Шейнерман родился и вырос Брест-Литовске в семье кантониста, прадед Ариэля Шарона 25 лет прослужил в царской армии и в награду за долгую службу получил кусок земли. Мордехай Шейнерман был убежденным сионистом и стал одним из основателей сионистской организации в родном Брест-Литовске. Также он был дружен с Зеэвом Бегиным, отцом будущего премьер-министра Израиля Менахема Бегина, который также был сионистом и основателем сионистской организации города. Дед Шарона и отец Бегина были депутатами первых сионистских конгрессов. В 1910 году Шейнерман с семьёй перебирается на постоянное место жительства в Палестину. Здесь он поселяется в сельскохозяйственном поселении Реховот и устраивается на работу учителем. В Палестине семья прожила 2 года, после чего вернулась в Россию из-за тяжелых условий и нехватки денег.

В 1914 году началась Первая мировая война, и власти Российской империи издали указ о выселении всех евреев из прифронтовой зоны.

В Тифлисе сын Мордехая, Шмуэль Шейнерман поступил в Тифлисский университет, на факультет сельского хозяйства. В Тифлисе он встретил свою будущую жену Веру (Двойру) Шнейерову, дочь богача из Могилёва, она также училась в университете на врача.

В 1920 году Красная армия начинает наступление на Грузию, Шейнерманы приняли решение уехать из России в Палестину. В феврале 1921 года они прибыли в порт Яффо.

Ранние годы

Армейская карьера

Первая арабо-израильская война

В 1948 году во время Войны за независимость Израиля командовал взводом в бригаде Александрони, продвинулся до командира роты, а затем и командующего разведгруппой бригады Голани. Офицером разведки стал лишь в 1951 году, окончив соответствующие офицерские курсы.

В 1953 году Ариэль Шарон создал легендарный 101-й спецотряд (через год преобразованный в спецназ при Генштабе ЦАХАЛа), известный борьбой с палестинскими группировками. Некоторыми операциями этого спецотряда Шарон руководил лично. Кроме этого, он командовал десантными частями, принимавшими участие в операциях.

Это подразделение прославилось тем, что наводило ужас на палестинских боевиков, проводя ответные акции за нападение на израильские населённые пункты, в результате которых по ряду источников в период с июня 1949 года до конца 1952 года погибло до 124 израильтян. Так в ответ на убийство еврейской женщины и двух её детей в тогда пограничном городе Йехуд, солдаты 101-го спецотряда ночью 14 октября 1953 года совершили рейд на иорданскую деревню Киббию.

При поддержке регулярных частей они вошли в деревню, а также, имея при себе большое количество взрывчатки, взорвали 42 дома. Большая часть жителей разбежались, но в результате взрывов погибли 69 человек, включая прятавшихся в домах женщин и детей. Согласно ряду источников, они надеялись переждать израильский налет на чердаках и в погребах домов, намеченных к уничтожению, и потому не были обнаружены перед закладкой взрывчатки. Тем не менее, операция была осуждена ООН. В резолюции СБ ООН при этом было отмечено наличие веских доказательств фактов «частых актов насилия» против граждан Израиля, совершенных с территории Иордании. Спустя несколько лет Ариэль Шарон говорил об этом инциденте как о случайной трагедии, в результате которой погибли мирные жители.

Суэцкий кризис

В 1956 году, во время Суэцкого кризиса, командовал 202-й парашютно-десантной бригадой. После высадки бригады на перевале Митла в нарушение приказа командования вступил в бой с египтянами, в котором погибло около сорока израильских военнослужащих. Был отправлен на один год в военную академию Кэмберли (Великобритания), по возвращении изучал право в Тель-Авивском университете.

Шестидневная война

Во время Шестидневной войны (5-10 июня 1967) командовал на Синайском фронте 38-й бронетанковой дивизией, которая прорвала фронт египтян и вышла к Суэцкому каналу.

Война Судного дня

В 1973 году Шарон уволился из армии, но через три месяца, с началом 6 октября войны Судного дня был вновь призван на военную службу. В условиях несвоевременно объявленной мобилизации и начавшихся религиозных праздников Израиль к этому моменту смог сформировать только две бронетанковые дивизии под командованием Ариэля Шарона и другого генерала Адана.

В ночь на 16 октября израильский отряд под командованием Шарона в составе семи танков ПТ-76 и восьми БТР-50П форсировал Большое Горькое озеро на стыке 2-й и 3-й египетских армий и захватил плацдарм на египетском берегу. Возглавляемая Ариэлем Шароном 143-я бронетанковая дивизия форсировала Суэцкий канал. Египетские войска попытались отрезать переправившиеся соединения, но безуспешно. В бой были введены 21-я танковая и 16-я пехотные дивизии. С воздуха египетских танкистов поддерживали истребители бомбардировщики Су-7, атаковавшие наземные цели под прикрытием МиГ-21. Сражение развернулось на площади всего 20 км². В ходе боёв египтянам не удалось остановить израильские войска, и утром 19 октября израильские механизированные группы при поддержке авиации перешли в наступление с плацдарма. Возглавляемая Шароном 143-я бронетанковая дивизия к исходу боёв окружила 3-ю египетскую армию и вынудила египтян запросить мира.

Политический и государственный деятель

В 1973 избран в Кнессет по списку блока «Ликуд» (в то время блок «Гахал», который он создал совместно с Менахемом Бегином и Симхой Эрлихом), но от мандата отказался, решив сосредоточиться на военных делах: в 1974-1977 был советником премьер-министра Ицхака Рабина по вопросам обороны, затем вновь избран депутатом Кнессета.

Занимал посты министра сельского хозяйства (1977-1981) и министра обороны (1981-1983).

Считается одним из идеологов «поселенческого движения», хотя в действительности его можно назвать скорее практиком этого движения, нежели идеологом или теоретиком. Руководил строительством еврейских поселений на территориях, которые многими рассматриваются как арабские; удвоил количество поселений в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан, способствовал расселению репатриантов в «городах развития» на этих территориях.

Ливан

Инициатор и политический руководитель израильского вторжения в Ливан и осады Бейрута. В 1983 был вынужден уйти с поста министра обороны в связи с результатами расследования «Комиссии Кахана», следственной комиссии под руководством Председателя Верховного суда Израиля Ицхака Кахана, признавшей его косвенно ответственным за резню в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила. 16 и 17 сентября 1982 в лагерях Сабра и Шатила в предместье Бейрута ливанские христиане-фалангисты уничтожили, по разным оценкам, от 700 до 3500 жителей лагерей при попустительстве находившихся неподалёку израильских войск. С этого момента Шарону было пожизненно запрещено занимать пост министра обороны. В 2001 в бельгийском суде родственники убитых в 1982 в Бейруте предприняли безуспешную попытку привлечь Шарона к ответственности как военного преступника.

Дальнейшая карьера

В 1983-1999 занимал посты: министра торговли и промышленности (до 1990), министра строительства (до 1992), министра инфраструктуры (в 1996-1998 годах) и Министра иностранных дел (до сентября 1999 года) Израиля.

Лидер партии «Ликуд» с сентября 1999 по ноябрь 2005. 7 марта 2001 был избран, а 28 января 2003 - переизбран на пост главы правительства. В первую каденцию Шарона (2001-2002) был принят ряд решений, которые, по мнению некоторых, поставили экономику страны на грань финансового краха (резкое увеличение пособий для многодетных). Ряд политических обозревателей полагают, что фактически была отменена воинская обязанность для ультрарелигиозного сектора. 21 ноября 2005 Ариэль Шарон оставил пост лидера правящего блока «Ликуд» и вышел из партии, которой отдал 30 лет жизни, заявив о намерении основать свою центристскую партию «Кадима» (קדימה - «Вперёд»). Этот постулат и лёг в основу политической программы «Кадимы».

Одностороннее размежевание

Шарон многократно подвергался резкой критике со стороны как либеральной, так и консервативной части израильского общества.

Шарон пришёл к власти как сторонник самых жёстких силовых методов. Однако именно он разработал план «одностороннего размежевания» с палестинцами и эвакуировал поселенцев и вывел войска из сектора Газа в августе-сентябре 2005. Именно это привело к тому, что он лишился поддержки части членов своего кабинета министров.

Партия «Ликуд» фактически раскололась. Противники эвакуации создали так называемую фракцию мятежников во главе с Биньямином Нетаньяху, который в знак протеста покинул правительство. Мощная внутрипартийная оппозиция стала препятствовать принятию ключевых политических решений, так что Шарону для проведения своих законопроектов понадобилось обращаться за поддержкой к другим партиям.

В октябре Шарон вынужден был пойти на внеочередные выборы лидера партии и с большим трудом сохранил этот пост за собой.

Однако в ноябре произошла смена лидера в партии «Авода», являвшейся основным партнёром Шарона в коалиционном правительстве. Новый глава «Аводы» - профсоюзный лидер Амир Перец, исповедующий левые взгляды, - заявил о выходе из коалиции и намерении добиваться проведения досрочных выборов.

В этих условиях Шарон после долгих консультаций со своими сторонниками решил уйти из «Ликуда» и создать новую партию. Вместе с ним «Ликуд» покинули первый вице-премьер, министр финансов Эхуд Ольмерт, министр юстиции Ципи Ливни, министр внутренней безопасности Гидеон Эзра, министр транспорта Меир Шитрит, министр туризма Авраам Хиршзон. Ариэль Шарон также предложил присоединиться к нему некоторым членам партии «Авода» (бывшему лидеру партии Шимону Пересу, и Хаиму Рамону).

Здоровье

18 декабря 2005 Ариэль Шарон был доставлен в иерусалимскую больницу «Хадасса», где был поставлен диагноз - микроинсульт. Через два дня Шарон был выписан и вернулся к работе. На 5 января 2006 года была назначена операция шунтирования сердечных сосудов.

Однако уже 4 января 2006 он был вновь госпитализирован в больницу «Хадасса», на этот раз с обширным инсультом. После семичасовой операции по остановке кровотечения и дренажу вытекшей крови Шарон был отправлен в реанимационное отделение. С тех пор Шарон находится в коме. Состояние его врачи определяют как тяжёлое, но стабильное.

Хроника болезни

Днём 5 января после повышения внутричерепного давления и нового кровотечения была проведена повторная 2-часовая операция.

Днём 6 января в результате компьютерной томографии были обнаружены сгустки крови в правом полушарии головного мозга и повышенное давление, после этого было решено провести срочную третью операцию, которая длилась несколько часов. 6 января врачи определяли состояние премьер-министра как «тяжёлое, но стабильное» . Сообщалось также, что сердце и мозг Шарона работают самостоятельно. С другой стороны, по мнению врачей, шансы Шарона на полное выздоровление или возвращение к работе были очень малы.

9 января, когда Шарон находился под общим наркозом уже более 100 часов, было принято решение постепенно снижать дозу анестетика, вплоть до полного пробуждения. Врачи сообщали, что внутричерепное и кровяное давление в норме, температура тела тоже нормальная, отёк мозга спадает, церебральная жидкость постепенно всасывается. Состояние продолжает оставаться тяжёлым, но стабильным.

9 января Шарон начал самостоятельно дышать и пошевелил правой рукой и правой ногой, а 10 января - левой рукой и левой ногой. Кроме того, обе половины тела реагировали на болевое раздражение. Отсюда следует, что частого последствия инсульта - паралича или потери чувствительности половины тела - в данном случае удалось избежать.

12 января вечером врачи вынули катетер для откачки жидкости из мозга, в котором больше не было необходимости. Операция была проведена под общим наркозом.

11 февраля кровотечение в пищеварительном тракте вызвало необходимость экстренной операции. Родные Шарона были вызваны в госпиталь «Хадасса». Как выяснилось, Шарон страдал некрозом кишечника, и его жизнь была в опасности. Однако врачи сумели спасти Шарона, удалив ему участок кишечника длиной около 50 см. Шарон по-прежнему остался в коматозном состоянии.

В январе 2011 года один из врачей Шарона заявил, что тот способен чувствовать щипки, а также открывает глаза, когда к нему обращаются.

Политические следствия болезни

До парламентских выборов, которые состоялись 28 марта 2006 года, обязанности премьер-министра исполнял его первый заместитель Эхуд Ольмерт.

Шарон не был включён в список кандидатов от партии Кадима, поскольку для включения кандидата необходима его подпись, а Шарон физически не мог расписаться. Кадима выиграла выборы.

11 апреля 2006 года Ариэль Шарон, уже более трех месяцев находящийся в коме, был объявлен полностью недееспособным. Обязанности премьера перешли к Эхуду Ольмерту.

В пятницу 14 апреля истекало 100 дней с начала болезни Шарона, а по израильскому законодательству это максимальный срок, в течение которого на месте главы правительства мог находиться исполняющий его обязанности. После инаугурации нового правительства премьером официально стал Эхуд Ольмерт.

На протяжении последующих лет Шарон подвергался интенсивной терапии, пережил ещё несколько операций, но так и не вышел из комы.

Отрывок, характеризующий Шарон, Ариэль

– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.

Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d"en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.

К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu"ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.

Media playback is unsupported on your device

Бывший премьер-министр Израиля Ариэль Шарона, восемь лет не выходивший из комы, скончался в возрасте 85 лет.

В начале января лечащий врач экс-премьера профессор Зеев Ротштейн заявил, что состояние Шарона резко ухудшилось, и что, скорее всего, он не сможет пережить нынешний кризис, так как у него начали отказывать внутренние органы. Он отметил, что Шарону осталось жить всего несколько дней.

Позже израильские СМИ сообщили, что по просьбе сыновей Ариэля Шарона, Гилада и Омри, медперсонал прекратил лечение и процедуры, направленные на продление жизни их отца.

Однако Ариэль Шарон по-прежнему был подключен к аппаратам, поддерживающим жизнь, сообщает NEWSru Israel.

В сентябре 2013 года экс-премьеру была сделана операция в брюшной полости, вызванная проблемами с внутривенным питанием.

Шарон впал в кому в 2006 году после перенесенного обширного инсульта и с тех пор находился в вегетативном состоянии.

После нескольких операций его перевели в реабилитационный центр крупнейшей в Израиле клиники имени Хаима Шиба в Тель-а-Шомере.

Ариэль Шарон будет похоронен на своем семейном ранчо рядом со своей женой.

Патриот Израиля

Израильский президент Шимон Перес назвал его "исключительным человеком, который любил людей и которого любили люди".

Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху назвал Ариэля Шарона "великим воином".

Ведущий палестинский политик Мустафа Баргути заявил, что, хотя никто не должен радоваться его смерти, Шарон "избрал тропу войны и агрессии", по которой теперь идет Израиль, и не оставил по себе хорошей памяти в сердцах палестинцев.

Правообладатель иллюстрации Reuters Image caption 85-летний Ариэль Шарон находился в коме с 2006 года

Президент США Барак Обама тепло отозвался о лидере, "который посвятил свою жизнь государству Израиль".

Редактор Би-би-си по ближневосточным вопросам Джереми Боуэн считает, что Шарон, более, чем любой другой израильский политик за последние годы, определил нынешний облик Западного берега реки Иордан и отношения Израиля с палестинцами.

Британский премьер-министр Дэвид Кэмерон заявил, что Израиль лишился одного из самых значительных политиков за всю историю страны.

Президент Франции Франсуа Олланд заявил, что после длительной военной карьеры Шарон нашел в себе мужество перейти к диалогу с палестинцами.

Бывший президент США Билл Клинтон и его жена Хиллари, в прошлом государственный секретарь, заявили, что Шарон отдал свою жизнь за Израиль и что для них было честью работать с ним и следить за тем, как он стремится избрать верный путь для своей любимой страны.

Бескомпромиссный политик

До прихода в политику Ариэль Шарон участвовал в трех войнах. Жесткие меры, которые применял генерал на оккупированных территориях, сделали его врагом номер один в глазах многих палестинцев. Многие израильтяне, напротив, считают его великим военным лидером страны.

В 2001 году он был избран премьер-министром Израиля и находился на этом посту до инсульта в 2006 году.

Шарону принадлежат неоднозначно встреченные даже в самом Израиле планы по строительству барьера на Западному берегу Иордана, а также по полному выводу еврейских поселений из сектора Газа.

Планы эти были настолько враждебно встречены его соратниками по партии, что в 2005 году Шарон покинул "Ликуд" и создал новую партию "Кадима" (Вперед).

В бытность министром обороны Шарон в 1982 году отдал приказ армии двигаться на Бейрут, не доложив об этом тогдашнему премьеру Менахему Бегину. Итогом вторжения Израиля в Ливан стала высылка ливанцами Организации освобождения Палестины (ООП) во главе с Ясиром Арафатом.

Израильский трибунал, расследовавший вторжение, признал, что Шарон опосредованно несет ответственность за произошедшее в лагерях беженцев Сабра и Шатила.

Экс-премьер принимал участие во всех войнах, которые государство Израиль вело со дня своего основания в 1948 году. В Израиле многие считают его героем, в то время как многие палестинцы горячо ненавидят его.

11 апреля 2006 года - через две недели после победы "Кадимы" на всеобщих выборах - израильский кабинет единогласно проголосовал за признание Шарона "перманентно нетрудоспособным", тем самым официально положив конец его премьерству.