Термин "аллегория" произошел от греческого слова, означающего "иносказание". Это понятие представляет собой выражение абстрактного, отвлеченного содержания мысли (суждения, понятия) с помощью конкретного образа. Вот что такое аллегория. Пример - изображение смерти как скелета с косой, а также правосудия в виде женщины, глаза которой завязаны, в одной руке находятся весы, а в другой - меч.

В аллегории, таким образом, конкретный образ приобретает абстрактное значение. Он обобщается. Понятие созерцается через этот образ. Данный элемент абстрактного содержания, который делает конкретное изображение служебным по отношению к суждению или понятию, скрывающемуся за ним, составляет у аллегории ее характерную черту. Значение это само по себе не является художественным элементом, а тот факт, что оно в той или иной мере всегда присутствует в аллегории, в глазах многих ставит под сомнение принадлежность последней к художественным приемам.

Двойная природа аллегории

На самом деле, обладающую двойственной природой - логического приурочения (связи образа с конкретным понятием) и поэтической соотнесенности полученного конкретного выражения аллегорию в чистом виде следует отнести к категории так называемой прикладной поэзии. Но это не означает, тем не менее, что аллегорический образ сам по себе не может являться художественным. Все зависит от степени подчеркнутости связи его с выражаемым объектом, от меры его самостоятельности. Чем больше иносказательное значение подчеркнуто, чем точнее является соответствие между выражаемой идеей и образом, тем более окрашивает образ абстракция, умаляя его художественную ценность и самостоятельность. В подобных случаях конкретное выражение направлено к идее, то есть образ обладает некоторой тенденцией.

Особенно явственно это сказывается на различных дидактических поэтических жанрах, которые используют такое средство, как аллегория. Примеры: басня, притча. Они обычно построены целиком на этом приеме. Характерно это и для других аллегорических произведений, основу которых составляет намерение иллюстрировать или пояснить конкретным нечто отвлеченное.

Эмоциональная окраска абстрактных мыслей при использовании аллегории

И наоборот, чем более яркой представляется самостоятельность и конкретность образа, чем его действие непосредственнее, чем логическое соотнесение с выражаемой идеей менее последовательно проведено, тем художественнее является аллегория. В таком случае самая абстрактная мысль может получить эмоциональную окраску, приобрести художественную ощутимость и конкретную видимость, которую получает аллегория. Пример - высказанная в стихотворении Тютчева, в последней строфе ("Пошли, господь, свою отраду") образное иносказание, развитое на протяжении остальных четырех строф. Таким же представляется художественное претворение "тремя ключами" у Александра Сергеевича Пушкина отвлеченных понятий забвения, вдохновения и юности. Оно также является таким средством, как аллегория. Примеры из художественной литературы, присутствующие в творчестве других авторов, мы приведем чуть ниже.

Где может использоваться аллегория?

Это средство является очень распространенным в различных сферах искусства. Аллегория, примеры которой мы привели, как иносказание имеет наиболее тесную связь с метафорой, рассматривается часто как распространенная, развитая метафора или же как целый ряд образов, которые объединены в единое замкнутое целое. Осуществима она не только в поэзии, но и в различных пластических искусствах. Таких как скульптура или же аллегория в живописи, примеры которой - "Милосердие" Шарля Лебрена, "Аллегория живописи" Яна Вермеера.

Аллегория в литературе

Распространена она для изображения художественной действительности, используется традиционно как в книжной литературе, так и в фольклоре. Словарь литературных терминов определяет это средство как изображение через конкретный образ отвлеченного понятия.

Аллегория, примеры из художественной литературы которой будут рассмотрены нами чуть ниже, очень часто используется в баснях и сказках. В них под видом животных могут подразумеваться различные человеческие пороки. Могут изображаться аллегорически важные политические и исторические события.

В русской литературе мастерами использования этого средства были И. А. Крылов и М. Е. Салтыков-Щедрин. Каждый в своем жанре, они создали великолепные образцы произведений (аллегорических). Использование этого приема у обоих авторов является сложным.

"Премудрый пискарь"

Всегда под внешним слоем скрывается философский, более глубокий смысл, имеет несколько значений у этих писателей аллегория. Пример - сказка "Премудрый пискарь", написанная Салтыковым-Щедриным, в которой изображен под видом маленькой рыбешки тип так называемого умеренного либерала. Это вечно боящийся за свою жизнь, трусливый человек. Его не интересует кроме своей жизни больше ничего. Отгородился от мира пискарь, лишил себя всех радостей, никому не принес пользы. Он не хотел бороться за свои права, за свою жизнь, предпочтя прозябать целый век. Закономерен поэтому итог существования этого либерального пискаря. Автор делает вывод, что подобных людей нельзя называть гражданами, так как это всего лишь бесполезные пискари. От них никому ни холодно, ни тепло, ни бесчестия, ни чести. Они лишь даром занимают место да едят корм. Ясно, что автор произведения подразумевает, изображая премудрого пискаря, сторонников либерализма - политического направления. Обобщая образ более широко, можно сказать, что имеются в виду и другие пассивные граждане, которые глядят на творимые властью беззакония и молчат, опасаясь за собственную жизнь. Но, кроме этого смысла, современного Салтыкову-Щедрину, можно найти в этой сказке и вечный: для того чтобы прожить яркую, полноценную жизнь и не сожалеть о пустых годах в старости, следует жить, идти судьбе навстречу, быть открытым ей, побеждать, рисковать, а не бояться всего.

"Волк и Ягненок"

Не менее многослойными являются басни Крылова. Под ежеминутным, актуальным смыслом скрываются в них общечеловеческие глубокие идеи, которые выражает аллегория. Пример - басня "Волк и Ягненок", изображающая отношения между народом и властью, современные автору, - это взаимодействие между подчиненными и всесильными. В это же время имеются в виду также взаимоотношения между слабым и сильным в любой сфере нашей жизни. Часто, к сожалению, бесчестный человек, повстречав на своем пути более слабого, пытается ему доказать свою власть и силу, всячески издеваясь над ни в чем не повинным существом.

"Медведь на воеводстве"

И Крылов, и Салтыков-Щедрин в произведениях своих следуют традиции народа. Чаще всего поэтому они выводят людские пороки, а также общественные события, изображая их в виде животных, жизни различных зверей и птиц. Но мы без труда распознаем намеки, понимаем по отдельным деталям, о чем хотел сказать автор. Например, еще в одной сказке Салтыкова-Щедрина под названием "Медведь на воеводстве" автор под чередой Топтыгиных подразумевает градоначальников, которые были присланы для того, чтобы навести порядок. В фольклоре Медведь является олицетворением невежества, грубой силы, тупости. Придерживается и Салтыков-Щедрин подобной трактовки. Градоначальники его показаны как тупые варвары, которые разрушают все на пути своем. Основная их забота - это всячески выслужиться перед вышестоящими - начальством. Наплевать этим людям на судьбу народа.

В образе Медведя Крылов также выводит различных начальников. Например, в басне под названием "Медведь у пчел" изображен казнокрад, который был допущен к государственному добру. В свою берлогу Мишка потаскал весь мед. Медведь здесь представлен как "старый плут", бессовестный вор.

Произведения, изображающие беспомощность господ

Используют оба этих автора и еще один вид аллегории. В их произведениях довольно часто героями становятся люди. Через конкретную ситуацию и здесь обличаются различные человеческие пороки. Больше у Салтыкова-Щедрина, чем у Крылова можно найти злободневных произведений. Этот писатель, как известно, боролся активно с общественными пороками, выступая за отмену крепостного права, высмеивая высокомерных зазнавшихся господ, которые шагу ступить не могли без "необразованных" и "грязных" мужиков. Посвящены этой теме одни из самых известных сказок, созданных пером Салтыкова-Щедрина. Это "Дикий помещик" и "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил".

Выявляется в данных сказочных ситуациях беспомощность представленных помещиков. Они оказываются не способны выжить без использования труда крестьян. Без мужицкого присмотра в обыденной жизни помещики обречены на одичание. Совершенно лишила их всяческих умений многовековая жизнь, в которой существовало крепостное право. Эти господа оказываются способными лишь "жрать", "в пульку" играть, да ругать "сермяжных" мужиков.

В двух представленных сказках показано в аллегорической форме положение дел, которое было характерно для России современного автору времени, когда стоял во главе угла вопрос отмены крепостного права.

"Волк на псарне"

У Крылова мы также можем найти множество актуальных басен. Его произведения почти все написаны как отклик на общественное событие в сфере искусства или политики. Например, всем известно, что басня "Волк на псарне" изображает аллегорически события 1812 года, Отечественной войны, вернее, попытку Наполеона начать с Россией мирные переговоры. Подразумевается под волком Бонапарт, а М.И. Кутузов изображен в виде седого ловчего. Попав в Россию (на псарню) Волк оказывается сам этому не рад. Псарня для него стала адом. Этот герой решается вступить в переговоры, но ловчий на хитрые уловки не поддается.

"Демьянова уха"

Рассмотрим еще одну известную басню этого писателя под названием "Демьянова уха". Произведение это высмеивало заседания, которые устраивали "любители русского слова". Изображая бытовую сценку, в которой Демьян, радушный хозяин, потчует ухой своего гостя так, что тот не в состоянии потом встать из-за стола, Крылов подразумевал этим самым заседания писателей, в которых сочинители пьес доводили "до белого каления" слушателей различными своими "творениями". Эта сценка представляет собой пример использования такого средства, как аллегория, примеры из басен Крылова которой мы уже приводили. Мораль произведения говорит о том, что если не уметь вовремя помолчать и не жалеть ближнего своего, следует знать, что тошнее Демьяновой ухи будут всем проза и стихи такого автора.

Использование народной аллегории в произведениях

Настоящими виртуозами являлись И.А. Крылов и М.Е. Салтыков-Щедрин в использовании такого приема, как аллегория. Примеры из литературы, созданные этими авторами, которые мы привели, а также другие их произведения вошли в сокровищницу культурного наследия. Эти писатели, используя традицию аллегории в народном представлении, усложнили и развили ее в своих произведениях. Оба автора создавали как актуальные, злободневные произведения, так и философские, общечеловеческие глубокие творения. Недаром и по сей день остаются любимыми писателями эти создатели сказок и басен для читателей всех возрастов.

Мы рассмотрели такое понятие, как аллегория. Примеры из литературы в этой статье были представлены лишь некоторые. На самом деле их намного больше. 5 примеров аллегории, выделенных нами в заголовки, - это лишь одни из самых ярких произведений. Очень интересно будет познакомиться и с другими творениями Крылова и Салтыкова-Щедрина. Примеры аллегории в русском языке благодаря творчеству этих и других авторов сегодня весьма многочисленны. Это средство обогащает нашу речь. Широко используется сегодня в устной речи аллегория. Примеры предложений, изображающих как живые существа такие понятия, как любовь, смерть, слава, справедливость, попробуйте составить самостоятельно.

Аллегория - один из приемов иносказания. Она выражает в конкретном образе отвлеченную идею, понятие (мудрость, любовь, верность, хи трость, добро и т. п.). Аллегория, в отличие от символа, может иметь только одно, определенное истолкование. Так, в европейской культурной традиции крест понимается как аллегория веры, лев - аллегория могущества, сердце - аллегория любви и т.д.

Многие аллегорические образы имеют мифологическое происхождение. Например, древнегреческая богиня Фемида выступает как аллегория правосудия, а римская Фортуна - аллегория счастья.

Этот прием часто используется в притчах и баснях, где волк аллегорически изображает алчность, лисица - хитрость и т.д.

Помимо общеизвестных аллегорий различают и авторские. К таким можно отнести образы вещей из «Мистерии-буфф» В. Маяковского: Серп, Молот, Игла, Пила и др. Как один из приемов аллегоризации героев авторы используют «говорящие» имена и фамилии: секретарь Молчалин у А. Грибоедова, судья Ляпкин-Тяпкин у Н. Гоголя, градоначальник Негодяев в городе Глупове у М. Салтыкова-Щедрина, «главначпупс» Победоносиков у В. Маяковского и т.п.

(Источник: Справочник школьника: 5—11 классы. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2000)

В отличие от гротеска аллегория и символ не деформируют реального облика действительности (если, конечно, не принимать в расчет анималистическую аллегорию басни). И если все же мы относим их к разряду условных форм, то прежде всего потому, что перед нами двуплановые изображения, предлагающие нам определенные условия для понимания необходимости перехода в иное измерение смысла. Сущность здесь не заключена непосредственно в явлении, как это бывает с вещами и процессами реального мира. В символе и аллегории она как бы таится за явлением, скрывается «по ту сторону» его. Символ и аллегория предполагают существование двух смысловых рядов: того, который заключен в изображении, и того, на который оно намекает. Сосуществование в образе изображенного и подразумеваемого — вот что объединяет эти условные структуры.
Что же разъединяет их? Аллегория достаточно ясно и прямо намекает на второй широкий план изображения. Намекает словесно: второе измерение ее смысла подсказано читателю либо в форме басенной сентенции, либо в форме расшифровывающего названия («Телега жизни» Пушкина), либо непосредственно в тексте («Ключ юности, ключ быстрый и мятежный», «И третий ключ — холодный ключ забвенья»— у Пушкина).

Аллегория у Крылова

Впрочем, степень настойчивости аллегорического намека различна. Наиболее неуклонно и последовательно переводит мысль во второй план изображения басенная аллегория, прибегающая к сентенции. В докрыловской басне она закреплена за авторским словом и появляется, как правило, в финале. Но уже Крылов перестраивает и разнообразит формы ее воплощения. Нередко она являет у него бегло брошенный афоризм, сгусток народной мудрости. Таким афоризмом не только завершается, но иногда и открывается басенный текст («У сильного всегда бессильный виноват» и т. п.). Порою сентенция вкладывается в уста басенных персонажей, проникаясь естественностью живого разговорного слова, обращенного к собеседнику. Смысл крыловского нравоучения часто уже, чем та образная картина, которая разворачивается в басенном сюжете. Да и образы крыловских персонажей несут в себе возможности смысла, не перекрытые басенной сентенцией. Не перекрытые хотя бы потому, что вместе с ними в мир крыловской басни входит неповторимый русский быт, проявления русских нравов и все это уже не умещается в безликой всеобщности нравоучения.
Вообще чем менее настойчиво и прямолинейно аллегорическое изображение стремится расшифровать свой смысл, тем полнокровнее образ, живее аллегорическая картина. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, например, «Дорогу жизни» Баратынского и пушкинскую «Телегу жизни».

Аллегория в "Дороге жизни" Баратынского

Лирическая миниатюра Баратынского буквально от строки к строке накапливает в своей композиции детали, указывающие на второй аллегорический план изображения: «дорога жизни», «судьба благая», «годы почтовые», «путевые прогоны жизни». Все это метафоры, в которых сопряжение двух планов столь явно, что мы ни на миг не теряем ощущения, насколько несамостоятелен здесь первый «дорожный» слой образа. Только строка «с корчмы довозят до корчмы» выпадает из метафорического контекста. Впрочем, и то лишь отчасти. Контекст расшифровывает ее смысл, и нам становится ясно, что «корчмы» у Баратынского — обозначение этапов человеческого бытия. Вообще поэтический образ Баратынского балансирует на грани между аллегорией и развернутой метафорой, настолько откровенны здесь сопряжения двух жизненных сфер (предметной и психологической).

Аллегория в "Телеге жизни" Пушкина

По сравнению с «Дорогой жизни» Баратынского в пушкинской «Телеге жизни» широко развернут предметно-сюжетный слой изображения. То, что у Баратынского брошено мимолетно (образ этапов, стадий человеческого бытия), это у Пушкина получает широкий композиционный разворот.
Все стихотворение воспринимается как аллегория трех возрастов человеческой жизни: юности, зрелости и старости. Намеки на второй, аллегорический смысл образа здесь разбросаны более скупо; они лишь в названии стихотворения да в образе времени: «ямщик лихой — седое время». Но главное в том, что картина дорожного странствия обрастает у Пушкина такими подробностями, которые сообщают ей известную изобразительную автономию. Она и сама по себе занимательна, хотя бы сменою вполне реальных, психологически точных настроений путника. Сначала живейшее любопытство, радость движения и готовность смело встретить все тяготы странствия; затем спад интереса и появление ощущения неудобства пути и, наконец, равнодушие и привычка, погашающая остроту и свежесть впечатлений. Пушкинская аллегория несет на себе отпечаток дерзкой по тем временам поэтической простоты и комического изящества, впрочем, не заслоняющего драматической серьезности ее смысла. Разговорная интонация и обилие прозаизмов лишь усиливают это впечатление.
Иной речевой рисунок мысли характерен для аллегории Баратынского. Романтически приподнятая стилистика ее («сны златые», «судьба благая», «безумцы») побуждает вспомнить традиционно рафинированный словарь русской элегической лирики начала XIX столетия.

Аллегория в стихотворении "Трактир жизни" Анненского

Иногда аллегорический намек возникает в произведении как острая смысловая неожиданность. Пока мы не наткнулись на нее, мы склонны воспринимать изображенное в жизнеподобном, а не в условном ключе. Таково стихотворение Иннокентия Анненского «Трактир жизни».
Последнее слово этого стихотворения «гробовщик» резко смещает смысловые соотношения всех деталей. Поначалу перед нами колоритное изображение трактира, воспринятого оком завсегдатая. И лишь поднявшись на вершину последнего, «ключевого» слова, мы видим, как в единый миг у нас на глазах словно бы ниспадает завеса с тривиального маскарада жизни. Открывается второй, трагически глубинный смысл изображения, и вся конкретика его начинает звучать по-новому. И атрибуты трактирного пиршества с его обнаженной прозаичностью, и зловещая гримаса скуки, проступающая сквозь лихорадочную жажду забвения, и унылая повторяемость жизненного ритуала, призванного лишь отвлечь мысль от грозной и темной изнанки бытия, — все обретает здесь особое значение в свете завершающей истины о фатальной близости смерти. Смерть всегда рядом, всегда настороже и готова дунуть на оплывший огарок свечи.

Аллегорический образ Китая

За пределами басни, в которой аллегория органична постольку, поскольку здесь она врастает в жанровый принцип изображения, за этими пределами аллегория в поэзии всегда несет в себе известный риск и угрозу рационалистичности. Поэтому в XIX веке аллегория все реже и реже напоминает о себе в поэзии, тяготея, скорее, к прозе, к ее сатирическим жанрам. Здесь она используется как способ легкой зашифровки смысла и как форма художественного «остранения». И в том и в другом качествах в сатире и в критике XIX века пользуются, к примеру, аллегорическим образом Китая. Позволяя слегка вуалировать картину российских нравов (однако так, чтобы смысл изображения был вполне доступен для «посвященных»), эта аллегория со всеми ее «китайскими» атрибутами, остраняя восприятие русской реальности, создавала комический эффект. Китайский традиционализм воспринимался российскими прогрессистами (Белинским, например) как гиперболизированная форма социальной недвижности, а пресловутые китайские мандарины — как карикатурное воплощение деспотизма. Разумеется, все это скорее было мифом, нежели реальностью, но мифом, которым было удобно пользоваться для жесткой критики «язв российской действительности». С виртуозной комичностью подхватывает аллегорическую семантику Китая А. К. Толстой.
Пример с аллегорическим использованием «китайской» семантики доказывает, что аллегория в поэзии (да и в прозе тоже) далеко не всегда индивидуальна по художественному происхождению своему. Она заимствуется иногда из арсенала традиции, но, подхваченная крупной художественной индивидуальностью, она, естественно, обретает неповторимый художественный разворот.

Аллегорический образ моря

Таков, например, традиционный образ странствия по морю (разумеется, это море житейское, или море бед, или, наконец, море судьбы) со всем его набором сюжетных мотивов: буря, кораблекрушение, желанная гавань. Мотивы эти могут быть представлены в полном комплекте или с отсечением каких-либо звеньев. Но в любом случае читательское восприятие, привыкшее к аллегорической параллели «море» — «жизнь», легко проникает во второй смысловой план изображения. Традиционный аллегоризм этого соотнесения, по всей очевидности, облегчал для читателя иносказательное истолкование сюжета пушкинского стихотворения «Арион» (сюжета, опирающегося на античный миф об Арионе) в свете авторской судьбы, несмотря на отсутствие каких-либо явных аллегорических намеков.
Аллегорический образ может быть размещен в центре достаточно обширного прозаического повествования. И тогда он становится его средоточием, фокусом, вбирающим в себя сюжетные и смысловые линии целого. Подобный образ иногда на грани с символикой, но отличается от символа прозрачностью и определенностью значения. Такова аллегория «красного цветка» в рассказе В. М. Гаршина «Красный цветок».

Аллегория у Гаршина и Новалиса

В том, что это аллегорический образ зла, контекст рассказа не оставляет ни малейшего сомнения. Широта его смысловых горизонтов, его философичность роднят его с символом. Но потаенного мерцания смыслов и ощущения затягивающей глубины, порождаемых символом, в гаршинском образе нет. Чтобы это стало вполне очевидно, достаточно сравнить его с символикою "голубого цветка" в романе выдающегося немецкого романтика Новалиса «Генрих фон Офтердинген». В образе этом заключена у Новалиса огромная сопрягающая энергия, множество отблесков оставляет он в структуре романа, связывая прежде всего две его сферы, два мира — прозаический и поэтический, реальный и идеальный. В нем отсвечивает и утопическая мечта Новалиса о возможности тотальной «романтизации» жизни, и его восприятие сказки как универсального начала поэзии. «Голубой цветок»— воплощение неуловимой и неизъяснимой поэзии бытия, рассеянной в мире и вот как бы собравшейся в едином «предмете». Это и символ волшебно ускользающей души Матильды, и которой для Генриха сосредоточилось все очарование мира, ибо душа эта есть не что иное, как эманация «вечной женственности». Недаром в финале романа она как бы возрождается в новом воплощении (по закону метемпсихозы) в облике юного существа, напоминающего Генриху умершую возлюбленную.