Свт. Василий Великий

идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их

Вопрос . Поелику Господь сказал: «ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» ; то как можем удостоиться сего?

Ответ . Собравшиеся во имя кого-либо, без сомнения, должны знать намерение собравшего, и расположить себя сообразно с оным, чтобы обрести благодать благоугождения, и не подпасть осуждению за злонамеренность или нерадение. Ибо как званные кем-нибудь, если у звавшего предположена цель – жать, готовят себя к этому, и если у него цель – строить дом, приготовляются к постройке дома: так и мы, званные Господом, должны помнить, что говорит Апостол: «я, узник в Господе, умоляю вас поступать достойно звания, в которое вы призваны, со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу любовью, стараясь сохранять единство духа в союзе мира. Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания» (Ефес.4, 1–4) . Яснее же сие представляет нам Господь, в обетовании одному сказав все: «кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Иоан.14, 23) . Поэтому, как у сего бывает обитель в следствие соблюдения им заповедей, так Господь пребывает посреди двоих, или троих, если сообразуются с волею Его. А собравшиеся недостойно «звания» и не по воле Господней, хотя бы и казалось, что собрались вместе во имя Господне, услышать «Что вы зовете Меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю?» (Лук. 6, 46) ?

Правила, кратко изложенные в вопросах и ответах.

Свт. Иоанн Златоуст

Свт. Кирилл Александрийский

Поскольку Христос получившим в удел учительство дает власть решить и связывать, а склонившиеся однажды к жажде истины не обращаются [к чему- то иному], следует страшиться гласов святых, даже если присутствует немного определяющих. Ибо и в этом удостоверил нас Христос, сказав, что будет верно необязательно то, что [определят] многие, но обетовал, что даже если и двое числом согласно по внимательном рассмотрении определят [что-либо], то исполнится. Ибо Я буду с вами, говорит Он, и буду определять вместе с вами, если только двое соберутся ради Меня; ибо действенно будет, говорит, не число собравшихся, но сила благочестия и боголюбия.

Фрагменты.

Прп. Иустин (Попович)

ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них

Господь Христос весь в Церкви, как глава в Своем теле. Все, что есть в Церкви, и все, что составляет Церковь собрано во имя Святой Троицы, а в частности: во имя Господа Христа. И – в первую очередь. Ибо Он приводит к Богу Отцу по всеистинному свидетельству Самой Истины: «никто не приходитъ къ Отцу, какъ только черезъ Меня» (Ин. 14:6) . И еще: где двое или трое собраны во имя Мое, тамъ Я посреди нихъ . В Церкви Господь Христос с каждым верующим, в частности с каждыми двумя или тремя, собирающимися во имя Его. Он в каждом члене Церкви. Действительно, с каждыми двумя или тремя в Церкви, среди них, всегда вся Церковь: все Апостолы, все Мученики, все Исповедники, все Преподобные, все Бессребренники, вообще: все Святые, ибо только «со всеми святыми» (Еф. 3:18) , и через всех Святых, человек и есть член Церкви. Истина над истинами: в Церкви мы все – «одно тело», все – «один хлеб», все – «одна душа», все – «одно сердце», все – «один ум», все – «одна совесть», все – «одна вера», все – «одна Истина», «все – одно в Христе Иисусе» , «все – сыны Божии верой Христа Иисуса» , все – один народ, народ Божий, все – одна Церковь и на небе и на земле, и для Ангелов и для людей (Гал. 3:26–28 ; Рим. 12:4 ; 1 Кор. 12:12–28 Еф. 4:4 ; 1 Кор. 2:16 ; Еф. 3:3–19 ; Кол. 1:12–29) .

Толкование на Евангелие от Матфея.

Блж. Иероним Стридонский

Блж. Петр Хрисолог

ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них

Есть такие люди, которые предполагают, что с собранием Церкви можно не считаться, и утверждают, будто личные молитвы предпочтительнее молитв почтенного собрания. Однако если Иисус не отказывает ни в чем столь малому собранию, как двое или трое, то разве откажет Он тем, кто молится в собрании и совете праведных в Церкви? Веруя в это, пророк хвалится, что обрел просимое, и говорит: Славлю [Тебя], Господи, всем сердцем [моим] в совете праведных и в собрании (Пс. 110:1) . Всем сердцем своим славит Господа тот, кто слышит в собрании праведных, что все, что он просит, будет дано ему.

Некоторые, однако, пытаются под видимостью веры оправдать собственную лень, которая и побуждает их пренебрегать собранием. Они пропускают участие во всем рвении собрания, делая вид, что посвятили молитве время, которое потратили на свои домашние заботы. Предаваясь собственным желаниям, они принижают и отвергают Божественные установления. Эти люди разрушают тело Христово, расстраивают его члены. Они не дают развиться до полноты великолепия его христопо- добному виду - тому виду, который открылся пророку в духе и который он воспел: Вид Его - паче сынов человеческих (Ис. 52:14) !

Верно, люди по отдельности имеют долг личной молитвы, но его они исполнять смогут только тогда, когда соединятся с этим совершенным телом и станут украшением его. Вот какая разница есть между славной полнотой собрания и тщетностью отделения, идущей от незнания и небрежения: в спасении и славе красота всего тела выступает в единстве всех членов; а вот отделение внутренностей ведет к мерзкому, смертоносному, несущему ужас разложению.

Проповеди.

Блж. Феофилакт Болгарский

Евфимий Зигабен

Идеже бо еста два или трие собраны во имя Мое, ту есмь посреде их

во имя Мое, т.е. ради Меня, ради заповедей Моих, а не по какой-либо другой причине. Итак, где они соберутся по этой причине, там и Я посреди их, соединяющий и охраняющий их, и исполняющий их прошения. Не сказал: буду , но тотчас же есмь . Говорят же о Боге, что среди этих Он есть, а среди тех Его нет, не потому что Он ограничен (ибо Он не ограничивается никаким местом), но потому, что сила Его пребывает в людях достойных.

Архим. Эмилиан (Вафидис)

ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них

Связь между двоими позволительна и благословляется Богом только в браке. Вне брака двое сосуществовать не могут. Только один или многие. Может быть, кто-то сошлется на слова Господа: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их . Но я вам говорю, что «двое » сказано о браке, а «трое » - о монахах. Иначе и быть не может!

Трезвенная жизнь и аскетические правила.

Лопухин А.П.

ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них

В кодексах D, Сиросинайском и у Климента Александрийского стих этот приводится в отрицательной форме: “ибо нет двух или трех собранных во имя Мое, у которых (близ которых) Я не был бы (Я не есмь) среди них.” Здесь указывается на церковный minimum. Христос истинно присутствует среди людей даже тогда, когда двое или трое из них собираются во имя Его.

Толковая Библия.

«Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» Мф. 18:20.

Наш Бог живой и Он каждый день говорит среди нас. Хвала Господу! Господь Иисус осуществляет Свое руководство через Дары Духа Святого. И сегодня Дух Святой обращает наше внимание на доктрину о Теле . Божий проект для последнего времени, заключается в том, что Он избирает для общения не одного человека, как мы видим в Ветхом Завете, а Тело Христово, состоящее из избранных и верных слуг. И именно в Теле Христовом, Бог производит излияние Духа Святого. Через Кровь Христа мы входим в Божье присутствие и в общение с Ним. Апостол Павел получил откровение о Теле от Самого Господа и во Втором послании к Коринфянам очень хорошо отразил прообраз Тела Христова, как тело человека, описав взаимодействие органов, их функции и зависимости.

Мы также встречаем в Слове Божьем следующие слова: «И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется» Еккл. 4:12 . Господь через Библию оставил нам Свое учение, прообраз нашей жизни, чтобы мы научались от Него.

Сегодня Дух Святой вновь показывает, как важно для нас иметь жизнь в Теле Христовом. Жизнь – безопасную, надежную, истинную, где есть действие Святого Духа и Божье присутствие. Чтобы мы стремились в единое Тело. Мы можем иметь безопасность, только если мы находимся в общении с Его народом, в Теле, в Церкви. Там мы можем наслаждаться Его присутствием: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них ».

Через это Откровение Иисуса Христа, начинается новый этап Божьего Проекта по Спасению. И наша сила, и победа заключается не в том, что мы станем ближе друг к другу, или же станем больше общаться семьями и иметь много друзей. Нет. А в том, что каждый из нас на этом месте ради Иисуса Христа, во имя Его, чтобы быть исполнителями Его проекта здесь на земле, быть чистыми сосудами в Его руках. В Иисусе Христе наша сила и наша победа!

Окончание Божьего Проекта на земле – это обетование, пророчество о том, что Господь вернется, Иисус придет за Своей Церковью. Он вернется за Своим новым Телом, за Своим народом. Этим обетованием, этой надеждой и Верой сегодня живет вся Его Верная Церковь.

Для Бога Отца не важна твоя ветхая природа, не важен твой прежний образ жизни. Иисус Христос – Сын Божий пострадал, умирая за тебя и меня на кресте. Он – Агнец совершенный. Нам следует принять это прощение в свои жизни. Мы сегодня имеем возможность сораспяться с Христом, умереть для себя и воскреснуть для Жизни Вечной. Сегодня ты можешь иметь обновление для своей жизни в Божьем присутствии, в Его собрании.

Мы совершаем свой путь Спасения в эти последние, трудные дни, когда Любовь охладевает, Вера ослабевает и враг обкрадывает многих: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» Лук. 18:8 . Господь знал о том, что наступит это трудное время, когда враг душ человеческих еще больше ожесточится. Поэтому в эти последние дни, Он все больше изливает Свою благодать в Тело Христово Святым Духом. Мы имеем возможность принять это благословение – быть в Работе Божьей .

Сегодня наша задача заключается в том, чтобы устоять, удержать то, что мы уже имеем от Господа. А мы имеем это вернейшее пророческое Слово, Открытую доктрину, учение Христово. Для этого нам необходимо стараться и всеми силами стремиться исполнить Его волю, быть послушными Слову и жить Верой.

Обнаружив в тексте ошибку, выделите ее и нажмите Ctrl + Enter

Традиционное христианское толкование данного отрывка говорит о том, что здесь речь идет о молитве нескольких верующих, собранных вместе просить о чем-то Господа. Однако все ли так однозначно? Давайте более подробно рассмотрим данные стихи, затрагивая контекст сказанного Иешуа.

«Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего;

если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово;

если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь.

Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе.

Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного,

ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»

(Св. Евангелие от Матфея 18:15-20)

Мы видим, что контекст данных стихов говорит о некоем согрешении одного брата против другого и для того чтобы разрешить данный конфликт, необходимо сначала постараться решить его один на один, затем посредством 2-х и 3х- братьев, а если это не поможет, то следует обратиться к собранию. Однако почему Иешуа говорит именно о двух или трех свидетелях? Почему не о 5-х или 7-х?

Совершенно однозначно Иешуа в данном отрывке ссылается на неизменную заповедь Торы, которая гласит:

«Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой — нибудь вине и в каком-нибудь преступлении и в каком-нибудь грехе, которым он согрешит: при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей состоится дело » (Второзаконие 19:15)

Аналогичную ситуацию мы видим в послании Павла (Шауля):
«Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях » (Первое послание к Тимофею 5:19)

Автор Еврейского Нового Завета Давид Штерн переводит слова "связать" и "развязать" как "запретить" и "разрешить". Эти термины использовались в иудаизме в первом веке и имели значения "запретить" и "разрешить", как это видно из статьи "Связывание и развязывание", опубликованной в Энциклопедии Иудаике 3:215:

СВЯЗЫВАНИЕ и РАЗВЯЗЫВАНИЕ (Иврит, асар ве-хитир)... Раввинский термин означающий ""запрещение и разрешение"... "Фарисеи всегда считали, что обладают властью связывать и развязывать. Во времена правления царицы Александры фарисеи, по словам Иосифа Флавия (Иудеская Война 1:5:2), "стали управлять всеми общественными делами так, будто были уполномочены изгонять из общества и принимать обратно, равно как и связывать и развязывать"... Различные школы были наделены властью "связывать и развязывать"; то есть запрещать и разрешать (Талмуд: Хагига 36); и они могли связать любой день провозглашением его днём поста (...Талмуд: Та"анит 12а...). Эта сила и власть, которой в каждом столетии были наделены раввины или Сангедрин, подвергалась ратификации и окончательному подтверждению небесным правосудием (Сифра, Емор; Талмуд: Маккот 236).

Назначая учеников своими преемниками, Иисус использовал понятную всем формулу (Мат. 16:19, 18:18). Этими словами Он, фактически, наделил их той властью, которая, как Он видел, принадлежала книжникам и фарисеям, которые "связывают бремена тяжёлые и возлагают их на плечи людям, но не хотят и перстом двинуть их"; то есть, "развязать их", поскольку они имеют власть сделать это (Мат. 23:2-4).

Обычно христиане видят стихи 19-20 как определение "мессианского миньяна", в котором вместо собрания как минимум десяти человек, установленного галахой (Талмуд, СанГедрин 26) для публичных молитв в синагогах, достаточно двух или трёх, собранных во имя Йешуа, плюс сам Йешуа, который там посреди них (ст. 20). Проблема здесь в том, что контекст этого отрывка не говорит о молитве. Скорее всего, Йешуа обращается к тем, кто имеет власть регулировать мессианскую общественную жизнь (ст. 15-17), даёт им поручение устанавливать новозаветную галаху, то есть, принимать авторитетные решения там, где речь идёт о том, как должно вести мессианскую жизнь. В ст. 19 Йешуа учит о том, что когда какая-либо проблема формально рассматривается советом, состоящим из двух или трёх глав мессианской общины, и они принимают галахическое решение здесь на земле, они могут быть уверены, что за ними стоит власть Бога на небесах.

Сравните с Мишной:

"Раввин Ханания бен-Т"радион сказал: "Если двое сидят вместе и слова Торы произносятся между ними, то ш"хина (Божье присутствие) пребывает среди них, как сказано: "Боящиеся Адоная говорят вместе, и Адонай обратил внимание и слышал, и запись была произведена пред Ним о боящихся Адоная и размышляющих об имени Его" (Малахия 3:16)"". (Авот 3:2)

"Откуда вы знаете, что если вместе молятся десять человек, то Ш"хина ["явное Божье присутствие"] пребывает посреди них? Потому что сказано: "Бог стоит в собрании Божьем" (Псалом 81:1) [и "собрание" должно иметь миньян - по крайней мере, десятерых]. А откуда вы знаете, что если трое заседают в суде в качестве судей , то Ш"хина посреди них? Потому что сказано: "Среди судей он представляет суд" (Б"рахот 6а)

Таким образом, в соответствии со ст. 18-20 остальные ученики Йешуа присоединяются к Кифе (Петру) (16:19) и заменяют собой "коганим-левитов и судью, который будет в те дни" (Второзаконие 17:8-12), становясь окончательными носителями галахической власти.

Единство содержания стихов 15-20 очевидно также из того, что "двое или трое" упоминаются как в 16 ст. так и в 19-20. Более того, затем становится ясно, что ст. 21 продолжает развивать тему, начатую в ст. 15 (как нужно вести общественную жизнь в мессианской общине), что в обратном случае было бы неуместным переходом от одной темы к другой (наставление о молитве).

Следующее расширенное толкование стиха 19 поясняет его значение: "Чтобы повторить (греч. каи: "и, более того") [и подтвердить, иными словами, то, что только что я сказал в ст. 18], я говорю вам, что если двое из вас [лидеры мессианской общины] согласны в решении по любому Галахическому вопросу или вопросу общественного порядка, то тогда оно [галахическое решение, которое вы вынесете] будет для них [людей, которые просили рассмотреть этот вопрос] подобным исшедшему прямо от моего Отца Небесного". В ст. 20 Йешуа придаёт большую силу этому высказыванию тем, что обещает своё собственное присутствие и власть в таких ситуациях. Тем не менее, к традиционному христианскому пониманию ст. 19-20 можно отнестись как к драшу, говорящему о молитве и укрепляющему веру в то, что молитвы верующих "сильны и эффективны" (Яак. 5:16).

По материалам Д. Штерна

1 ноября 2017 Сергей Волконский

В своих мемуарах князь Сергей Михайлович Волконский (4 мая 1860 г. - 25 октября 1937 г.), театральный деятель, режиссёр, критик, сын первой русской женщины-богослова Елизаветы Григорьевны Волконской, вспоминает события начала ХХ века. Читая православных публицистов, слушая православных проповедников сегодня, мы видим – уроки прошлого так и не выучены, ошибки и преступления не осмыслены.

Михаил Александрович Стахович, брат моего покойного приятеля, осенью 1902 года прочитал на миссионерском съезде в Орле доклад о свободе вероисповедания. Михаила Стаховича я знал очень мало и никогда не подозревал в нем «единомышленника». В то время он был Орловским губернским предводителем дворянства; впоследствии он стал видным членом Государственной думы. Его речь прокатилась из конца в конец земли русской; она произвела впечатление бомбы; о ней говорили и в иноземной печати. Я в то время был во Флоренции, погружен в свои записки по тем же вопросам. Узнав о совершившемся из русских газет, я восчувствовал прежде всего сильную радость при мысли, что я не один, что человек решился и нашел случай вынести эти вопросы на арену общественного обсуждения.

Понятен прилив интереса, но прибавлялся для меня новый интерес: как отзовутся на речь Стаховича? Как откликнется духовенство, что сделает правительство, что скажут газеты? Ведь это же в первый раз люди приглашались высказаться. Каждый день я прочитывал все, что относилось к этому делу; газеты, журналы, письма с родины были полны речью Стаховича, и все это заполняло страницы моих тетрадок. На основании всего этого накопившегося материала я по приезде в Петербург составил доклад, который предназначался в Религиозно-философское общество, в то время Победоносцевым скрепя сердце разрешенное. (…) Доклад мой был напечатан в журнале «Новый путь» за 1903 год в протоколах заседаний Религиозно-философского общества.

В сентябре 1902 года перед собранием учителей и ревнителей Христовой церкви и Христова учения один человек произнес слово.

Он высказал, что несправедливо преследовать человека за то, что он верит так, как ему верится, а не так, как другие хотят, чтобы он верил; что жестоко наказывать человека за его религиозные убеждения в надежде, что наказание может просветить заблуждающегося; что позорно насильственными мерами пополнять стадо Христово; что для самих представителей церкви тяжело - должно бы быть тяжело - сознание такого положения вещей, при котором паства их рядом с людьми искренно верующими, переполняется людьми, причисляющимися к господствующему вероисповеданию ради тех преимуществ, коими оно обставлено; что не может пастырь радоваться многочисленности своей паствы, верить в искренность ее, когда принадлежность к этой пастве обставлена житейскими обеспечениями и приманками; что, наконец, для пасомых, для мирян не может не быть тягостным такое положение, при котором подвергается сомнению искренность каждого православного, ибо каждый православный в ответ на свое исповедание веры рискует услышать насмешливое восклицанье: «Да, как бы не так. Так мы и поверим, что вы по убеждению православный; докажите, что вы по свободному выбору сердца исповедуете православие, а не ради благ земных. Вот такой-то, например, - верю, что он по убеждению: он страдает в своей службе, он страдает в своих гражданских правах, потому что он католик; но он не хочет быть иным - верю в искренность его убеждений.

Вот этот человек страдает в правах гражданина, семьянина; он влачит свои дни в изгнании, оторванный от детей, потому что он сектант, но он предпочитает все сносить, чем умереть в другой вере, - верю в искренность его убеждения. А вы, под прикрытием закона, под охраной власти, тоже уверяете, что вы по убеждению. Извините. Вот когда вас начнут преследовать, как других, или когда другие сравняются с вами, ну тогда мы поговорим об убеждении, а до тех пор не поверю; вы православный страха ради иудейского».

Вот под каким нареканием поставлен, собственно, каждый православный в России. Только человек вполне безразличный к вопросам духовной жизни может не страдать от подобного положения вещей и не чувствовать оскорбительности и жестокости его.

Содействовать разъяснению этих вопросов в духе учения Христова - обязанность каждого из нас, тем более пастырей и миссионеров церкви. Первый и существеннейший к тому шаг - ходатайство об отмене уголовной кары за отпадение от господствующего исповедания.

Таков смысл слов, которые произнес на Орловском миссионерском съезде один, как его впоследствии назвали, «светский, посторонний съезду человек». Буря, поднявшаяся вокруг этой речи, длилась более двух месяцев и уже в последние дни, к сожалению, утихла, прекращенная цензурными распоряжениями. (…)

Я начал со дня появления первой газетной заметки отмечать все, что мне по этому поводу попадалось в печати. Составилась как бы летопись вопроса с критической оценкой слов и событий, с примерами, анекдотами и пр.

Прежде всего несколько фактов. (…) В прошлом году я ездил в Варшаву. Дорогой читал местные газеты. В большинстве номеров, то из одного города, то из другого, в отделе «происшествий» попадались известия вроде следующего: «Такого-то числа, по улице такой-то, в доме номер такой-то полицией обнаружено собрание человек в двадцать пять, сошедшихся для чтения Св. писания и для молитвы. Имена их переписаны, и виновные будут привлечены к ответственности». Один представитель судебного ведомства мне передавал, что в протоколе одного исправника значилось, что у задержанных «отобрана книга, именуемая Евангелие». Стало быть, теперь это даже не скрывается; об этом печатается среди краж со взломом и мошенничеством. «Идеже двое или трое собраны во имя Мое», - тут и городовой.

Года два тому назад мне пришлось видеть кипу прошений от разных лиц, так или иначе пострадавших за веру. Запомнились мне два. Одно от бывшего фельдфебеля, сектанта; просит вернуть двух отобранных у него дочерей, сданных на воспитание чужим людям в православную семью в соседнем селе. Другое прошение семидесятилетнего старика сектанта, два года как высланного из Курской губернии на Кавказ: просит позволения вернуться, чтобы умереть на родине. Это третье его прошение на Высочайшее имя…

Один вновь назначенный генерал обходит свою часть; около обоза видит бравого с седыми усами фельдфебеля:

Сколько лет на службе?

Сорок, ваше превосходительство.

Отчего же до сих пор при обозе?

Виноват, ваше превосходительство, к сожалению, я католик.

Вот что произошло в одной из западных губерний летом 1902 года. Об этом говорилось в местной газете и перепечатано в одной из столичных. Двадцать человек крестьян, «обнаруженных», были привлечены к ответственности. У мирового судьи они назвали себя баптистами. Но судья усомнился: а может быть, штундисты? Это далеко не то же самое «по последствиям». Как разобраться? В самом деле, решение таких вопросов требует чуть ли не богословских сведений, которых образовательный ценз мирового судьи, во всяком случае, дать не может. И вот на суд в качестве эксперта приглашается священник. Экспертиза признает обвиняемых баптистами. Баптисты официально разрешены, и потому они от «ответственности» избавлены.

Однако «дело» тем не кончилось. Хорошо не помню, каким образом и в силу чего, но вопрос пошел на рассмотрение высшего начальства. И вот - следующее разъяснение. «Баптисты действительно разрешены, но баптисты - немецкая секта, разрешается немцам, русских же баптистов с точки зрения закона не может быть: такие-то подсудимые не баптисты, а выдают себя за таковых, будучи на самом деле штундистами, а потому ответственности должны подлежать». И они были оштрафованы по 18 рублей каждый. Здесь еще более, чем самый факт оштрафования, ужасна аргументация: «русских баптистов не может быть». Да я завтра сделаюсь баптистом, разве я перестану быть русским? Я понимаю, если бы баптисты были какой-нибудь политической партией на пангерманской подкладке; тогда бы, конечно, русский, сделавшись баптистом, тем самым переставал бы быть русским. Но религиозные верования разве снимают национальность? И как же запретить человеку причислять себя к тому или иному верованию? И кто же здесь, наконец, судья? Для диагноза физической болезни нужен посторонний эксперт, но о вере своей свидетельствует человек сам.

(…) На каждом шагу можно встретить в газетных некрологах выражения вроде следующего: «Покойный был по крови и по вере совершенно русский». Все это читают, повторяют, и никто не видит всю несообразность подобного сочетания слов, как - «русский по вере». Во-первых, если уже признавать, что верою определяется национальная принадлежность человека, то в силу той же самой веры покойный с таким же успехом мог бы быть - по вере - совершенный грек. Но как же не понять, что это есть бессмысленное сочетание слов: по вере, по религии - и потом название национальности. Ведь это из двух разных областей, это все равно что связать существительное из ботаники с прилагательным из зоологии. «По религии совершенно русский», «по религии испанец», «по религии бельгиец» - это то же самое, что «весом совершенно зеленый», «цветом совершенно квадратный». К сожалению, такое искажение мышления воспитывается в нашем обществе систематически и поддерживается неустанно и печатью, в особенности так называемой «охранительной», и духовной литературой, и администрацией.

(…) Смешение понятий внедряется в общественном сознании все более и более. Только православный - истинно русский; неправославный уже ненастоящий патриот. Недавно один господин в газетах защищался против того, что его назвали поляком. «Правда, мой род польского происхождения, но уже мой дед»… Вы думаете, что? Говорил по-русски, а по-польски не говорил? Или переселился в центральные губернии, или проливал кровь свою за русское отечество? Одним словом, доказал свою принадлежность к русской народности? Нисколько: «Мой дед уже похоронен в выстроенной им православной церкви». Логика: мой дед православный, ergo - я русский. Переходящий из православия в другую веру не только отступник от своей церкви, но предатель родины, а человек, поднимающий голос за непреследование других религий, - потрясатель основ…

Позволю себе привести пример, ценный в том отношении, что в нем одинаково выступают и корень зла с особенной ясностью, и последствия его в каких-то прямо трагических размерах.

Во всеподданнейшем отчете обер-прокурора Святейшего Синода за 1898 год есть отдел об определении вероисповедной принадлежности бывших униатов (в главе III, озаглавленной «Об утверждении веры и благочестия»). Оказывается, человеку, если он бывший униат, не дано право иметь свое суждение о том, к какой вере он принадлежит, а это определяет и решает за него Холмско-Варшавское епархиальное управление, которому преподаны в 1892 году «руководственные правила». Кто недоволен своей классификацией, может пожаловаться в Святейший Синод. «Означенные жалобы подаются в двухмесячный срок со дня объявления просителям решения епархиального начальства». Те, которые за уничтожением унии все-таки желают записаться в католики, называются «упорствующими». Таких «упорствующих» в отчетном году было, по всеподданнейшему отчету, 83000 душ обоего пола.

Это - официальное признание; но, по словам одного местного архиерея, их более 122000. Нравственная тяжесть всего этого увеличивается практически еще тем, что католический священник, совершивший требу над упорствующим, подвергается ответственности как за совершение требы над православным. Целые поселения в Западном крае лишены церковной помощи. В одной губернии было еще два года тому назад (не знаю, как сейчас) одиннадцать католических приходов без священника. Люди рождались и умирали как скоты. (…) Все это положение вещей вырастает на почве смешения религии и национальности, так как во всех административных мероприятиях кладется в основу тот принцип, что поляки могут быть католиками, а русские должны быть православными.

(…) Теперь перейдем к полемике, вызванной орловским инцидентом.

С самого начала стало заметно стремление свести вопрос с его настоящей почвы и завести спор не о вопросе, а вокруг него. Первый фазис полемики был политический; даже того менее - фазис определения полицейской благонадежности говорившего. Помещик Нилус кричал в «Московских ведомостях», что Стахович - Робеспьер; Суворин в «Новом времени» клал руку в огонь, что он не Робеспьер.

Со статьей преосвященного Никанора в «Московских ведомостях», где доказывалось, что совесть - судья, судья же ограничен законом, следовательно, «сказать - свобода совести значит сказать абсурд», вопрос переносился на философскую почву. Епископу Орловскому возражал Розанов, философ, критик, публицист. И вот мы стали свидетелями, собственно, неслыханного явления: в одном из основных вопросов религиозной жизни светские люди принимались поучать духовных пастырей. «Светский, посторонний съезду человек» поднял вопрос о свободе вероисповедания перед синклитом пастырей почти в тот момент, когда они уже собирались расходиться. Они объявили, что не могут принять предложение докладчика об отмене уголовных наказаний по преступлениям против веры не только «по несоответствию его с задачами съезда, но и по существу». Церковь в лице своих представителей, таким образом, сперва как бы уклоняется отвечать, а затем устами епископа прямо отвечает отрицательно; она не только осуждает стремление к свободе совести, она ее самой не признает.

Среди всего этого психология православного духовенства мне представляется в некотором роде трагической. Ему во всеуслышанье, всенародно предъявляются факты насилия, совершаемые во имя той веры, коей оно есть провозвестник, факты, не только с его ведома совершаемые, но, согласно закону, по его инициативе возбуждаемые, и оно, духовенство, не может осудить тот принцип, в силу которого насилия творятся, не может - вследствие своей зависимости от светской власти. В душе, может быть, многие (даже, может быть, и каждый) возмущаются и сожалеют, что им приходится быть пособниками, - но нельзя, начальство приказало так поступать, а раз мы так поступаем, то надо же и обставить свои поступки; начальство требует: говорите, пишите, доказывайте, что поступки ваши правильны.

И вот создается литература, отчасти заготовленная на все случаи вперед самим начальством, - «понеже, - как говорил Петр Великий епископам Синода, - не всяк епископ слово чисто сложить может», - отчасти составленная из писаний по каждому данному случаю, либо по приказанию, либо от себя, усердствующим автором. Два типа писаний наблюдается в этой литературе, два приема. Или фактическая сторона уменьшается до минимума, сводится до размеров «прискорбного случая», в котором почти сходит на нет (батюшка, говорящий, что «не говорил», или «не так» говорил, или «не там»); или вопрос переводится на отвлеченную почву, где, для отвода глаз, пускается в ход такой аппарат философских терминов вперемежку с елейно-умиленными, что в этой смеси все пути мышления теряются и, что называется, все концы в воду.

Все, что пишется и печатается в этом духе, не может быть выражением взглядов всего духовенства. Это видно и из разговоров, и из того немногого, что иногда проникает в печать. И вот где трагизм целой корпорации, поставленной между требованиями и побуждениями совести. Смотрит ли священник на свое служение с точки зрения «жены и малолетних детей» или служит по убеждению, ему одинаково должно быть стыдно и невыносимо от той роли, которую его заставляют играть, и положение его трагично. Но орловским инцидентом трагизм обострен до последней степени. Все ждут, смотрят, вопрошают… Что отвечать священнику?

(…) Что не все священники отмалчиваются, а с другой стороны, не все говорящие думают согласно образцу, утверждаемому «охранительной печатью» и «Миссионерским обозрением», тому пример письмо священника Черкасского в «Петербургских ведомостях»:

«Не тяжело ли для всей нашей Русской земли и для нашего православия, что мы, вступая в XX век, до сих пор не можем отрешиться от обычая преследовать тех людей, которые не одинаково с нами мыслят, веруют и исповедуют иную веру? У нас отменено рабство телесное, но неужели можно спокойно смотреть на порабощение духовное?.. Если человек есть действительно свободное, разумное существо, то дайте же ему возможность свободно избирать веру и исповедовать ее. Не преследуйте его, если он совсем отказывается от внешнего исповедания веры, или переменил ее на другую».

Статья священника Черкасского - второе слово из среды духовенства в этом направлении. Было еще коротенькое скромное письмо в «Новом времени» под инициалом «У», в котором смелый батюшка заявляет, что преосвященный Никанор ошибается, а г. Розанов пребывает в полном согласии с апостолом Павлом.

К сожалению, в печати эти два голоса остались единственными из духовенства. Все остальное было в совсем ином и, должен сказать, безотрадном духе; и безотрадно не только направление, а самые способы мышления, приемы полемики. (…) Все, что появлялось на страницах «Московских ведомостей» за подписями Рождественских, Знаменских, Симанских и других, ряд возражений, опубликованных в «Орловском вестнике» и перепечатанных в других газетах, все это канцелярское богословие - какая-то логическая немощь, облекающаяся в елейно- благолепную церковность на подкладке политической благонадежности.

Эта последняя нота так сильна, что она пробивается сквозь всякую другую аргументацию, лезет вперед, и теперь уже не только всякий церковный, но всякий философский вопрос на богословской почве превращается в вопрос полицейско-политический; это какой-то заколдованный круг, из которого никто выйти не может и в который непременно всякого хотят втащить. Вселенская церковь Христова больше не упоминается, христианство упоминается не в смысле доктрины - «вы мыслите, чувствуете по- христиански или не по-христиански», - но в смысле организации, корпорации, и тут в смысле тела Христова нам говорят только об одном: русская православная церковь, и всякий вопрос, возникший на почве религиозной, переводится на почву «русскости».

Все пускается в ход, чтобы это смешение понятий не только укрепить, но как бы освятить свыше. Уже апостолы, видите ли, знали, намекали, предвидели, предсказывали. Апостол Павел говорит, что антихрист придет, когда будет взят из мира «удерживающий». Оказывается, под «удерживающим» апостол разумел русское самодержавие. В Апокалипсисе говорится о Деве с Младенцем во чреве. Оказывается, что эта Дева - православие, а Младенец во чреве - Россия. Что же удивительного, что, с одной стороны, простой народ говорит: «Известное дело, все святые говорили по-русски», - а с другой стороны, г. Скворцов в январском номере «Миссионерского обозрения» называет требование свободы и непринуждения в делах веры подкопом под русскую государственность. Можно спорить против мнений, нельзя спорить со смешением понятий…

Через месяц после орловского инцидента появилась проповедь отца Иоанна Кронштадтского. Выписываю то, что было в газетах.

«В наше лукавое время появились хулители святой церкви, как граф Толстой и в недавние дни некто Стахович, которые дерзнули явно поносить учение нашей святой веры и нашей церкви, требуя свободного перехода из нашей веры и церкви в какие угодно веры.

Что это такое? Отречение от христианства, возвращение к язычеству, к одичанию, к совершенному растлению нашей природы? Вот куда ведут наши самозванные проповедники.

Нет, невозможно предоставить человека собственной свободе совести потому именно, что он существо падшее, растленное, и у человека страстного и совесть грешная, и свобода растленная, а у иного и совсем сожженная.

Благодаря проповедуемой ныне Стаховичами свободе совести многие стали совсем жить без совести: юноши, женский пол, мужья и жены, торговые аферисты, банкиры, - отсюда жалкое растление многих.

Вообще жизнь утратила у многих христианский характер и стала хуже языческой. Отсюда происходят убийства, самоубийства, частые поджоги; отсюда неповиновение детей родителям, юных старшим, подданных начальству. Выходит все наизнанку…

Вот свобода совести к чему приводит».

(…) Малое знакомство публики с терминами и безразборчивое с ними обхождение полемистов внесло немало туманности в полемику. Епископ Никанор и отец Иоанн прямо употребляют слова «свобода совести» в смысле «распущенность»; за ними и многие другие отождествляют требование свободы исповедания с требованием безнаказанности за всякие бесчинства и изуверства. На это даже и отвечать не приходится: пусть говорящие проверят сами себя.

Наконец вышел знаменитый ноябрьский номер «Миссионерского обозрения». В нем целый отдел посвящен орловскому инциденту. Статьи расположены в следующем порядке: 1. В. А. Тернавцева «Вопрос о свободе совести на Орловском миссионерском съезде». 2. Текст доклада Стаховича. 3. Епископа Никанора «Свобода совести как христианская основа». 4. Священника-миссионера Потехина «В чем находят себе оправдание меры государственного принуждения и воздействия на раскольников и сектантов». 5. Воронежского епархиального миссионера Т. Рождественского «Свобода совести и русское законодательство о сектантах». 6. Краткий свод словесных возражений тамбовского миссионера Айвазова, Тернавцева и редактора «Миссионерского обозрения» В. М. Скворцова.

Странное впечатление производят все эти статьи. Они снабжены, если можно так выразиться, всею оболочкой серьезного исследования, но на самом деле под оболочкой внешних приемов я напрасно ищу одного ясного, точного положения: все шатко, туманно, приблизительно, не говоря уже о противоречиях. Одно общее все-таки ощущается у всех этих авторов, одно ясно выраженное положение. Приведу его со слов священника Потехина, который выражает его наиболее просто, реально и, будем иметь смелость назвать вещи их именем, - наиболее цинично:

«Мы благословляем государственную власть в России, которая, начиная от помазанника Божия, благочестивого царя нашего, и кончая слугами его, всеми этими губернаторами, судьями, исправниками, становыми и урядниками, - так ненавистными «свободной совести» пропагандистов, - идет на помощь церкви, препятствует свободе отпадения и совращения и дает время пастырям и пасомым их исправиться и укрепиться, чтобы они наконец вошли в свою силу и просвещали бы, и охраняли бы, и спасали бы охраненное ими стадо Божие». Итак, государство путем запрещений своих под страхом уголовных кар сберегает паству церкви до каких-то неизвестных времен, когда она «наконец» «оправится» и уже сама будет заниматься ими.

Развивая свою мысль о «провиденциальном» значении государственной власти, священник Потехин договаривается до того, что будто бы «даже во времена гонений, когда государство стремилось разрушить церковь, даже в те времена эта самая власть в силу собственного принципа закономерности обуздывала народные движения против христианства и не давала врагам его со свободной совестью… до конца губить церковь Христову».

И оказывается, что только благодаря заботливости языческих правителей, гонителей христиан, церковь спасена от гибели. «Язычники, иудеи, магометане вовне, - продолжает священник Потехин, - и бесчисленные еретики внутри церкви, все они, по человеческим понятиям, могли много раз разрушить церковь Христову, и все они были сдерживаемы рано или поздно «законом», мерами власти государственной, которая, сознательно или бессознательно, это другой вопрос, в своих собственных интересах или в интересах церкви, сдерживала совершение величайшего после грехопадения прародителей и распятия Христа на кресте беззакония - разрушение церкви Христовой ».

(…) Кажется, еще ни один церковный писатель не договаривался до того, что если врата адовы не одолели ее, то этим церковь обязана между прочим Нерону и Диоклетиану…

Итак, несокрушимость церкви обеспечена (так нас учат наши пастыри церкви) властью государственной, покоится на начале человеческом, земном, преходящем. Можно ли серьезно подойти к какому-либо выводу, выросшему на подобном основании? Можно ли серьезно говорить о вопросах церкви с теми, кто сам о ней так говорит? Очевидно, нет, ибо это разговор о разных предметах. То, что они называют церковью, это нечто ими самими сочиненное, ими составленное и объясненное, но уже совершенно не то, что действительно есть церковь. Нельзя же в самом деле верить, что при перемене государственного строя в той или иной стране рухнет Вселенская Христова церковь. То, что построено на государстве, что на земных началах утверждено, то, конечно, испытает преходящесть всего земного, но Вселенская церковь не рухнет - по крайней мере это обещано, хотя священнику Потехину обещание это и не кажется вполне надежным и много раз, по его мнению, церковь висела на волоске. Убедить отца-миссионера в неосновательности его опасений, конечно, трудно, но еще труднее видеть в церкви, о которой он говорит как о спасенной от гибели мерами государственной власти, ту церковь, о которой сказано, что врата адовы не одолеют ее. Когда мне это скажет чиновник департамента, я ему скажу: «Виноват, вы не знаете, что такое церковь, вы заблуждаетесь». Но когда мне это или подобное вышеприведенным изречениям говорят пресвитеры и епископы, то я им говорю: «Вы знаете, что такое церковь, но вы ее искажаете».

(…) Во всякой стране, где есть церковная цензура, то есть цензура церкви без вмешательства гражданской, такие писания были бы осуждены как противоречащие свидетельству церкви о самой себе. Да и весь упомянутый номер «Миссионерского обозрения» производит впечатление какого-то отречения церкви от самой себя ради чего-то другого, якобы более общего.

(…) Ясности! Ясности! - восклицаешь все время, читая наших полемистов. Епископ Никанор находит, что о свободе совести нельзя даже говорить, потому что это есть логический абсурд; отец Иоанн Кронштадтский говорит о свободе совести как о чем-то, что у нас уже существует, и перечисляет ее пагубные последствия; г. Тернавцев утверждает, что свобода совести переходит в свободу от совести, считает ее, значит, логически возможной, но нравственно нежелательной; священник Потехин считает выражение «гонитель свободы совести» клеймом для христианина, значит, признает свободу совести чем-то уважительным, чего преследовать и отнимать нельзя; по мнению миссионера Айвазова, отделение церкви от государства подобно отделению души от тела и «не может возбудить сочувствия с нашей стороны»; по мнению «Церковных ведомостей», от такого отделения церковь только бы выиграла (как известно, она «жертвует собой»).

Света! Мы молим о свете. Только не оттуда он, кажется, брезжит, откуда мы вправе ожидать его.

«На предложении Стаховича, - говорит Тернавцев, - необходимо остановиться с большим вниманием, потому что почти вся образованная Россия думает так же, как он». Да, и в этом наша надежда. И мы признательны г. Тернавцеву, что он взял на себя труд подсчитать нас; если бы это сделал один из нас, его бы, вероятно, обвинили в самообольщении. Но г. Тернавцев забыл присоединить к образованной России ту «необразованную», которая самою жизнью и понесенными за веру страданиями научена если не думать, то, во всяком случае, чувствовать так же, как мы.

«Совесть человеческая единому Богу токмо подлежит, и никакому государю не позволено оную силою в другую веру принуживать». Мы уповаем, что наступит день, когда эти слова Петра Великого будут выражать собой не теоретическое пожелание, а подтверждение практического порядка вещей в нашем отечестве. Всякая попытка оправдать противное идет вразрез с духом христианства и ведет к искажению понятия православной церкви. Если сами представители священства принимаются за такого рода задачу, то это только доказывает внутреннюю слабость церкви, вынужденной цепляться за постороннюю помощь и прибегать к чужим мерам, чтобы заменить бессилие своего меркнущего авторитета. Вернет же себе церковь свой авторитет только тогда, когда будет признана ненормальность ее канонического положения в России. А сейчас ненормальность больного организма объявляется нормальной, и ложными теориями силятся эту ненормальность оправдать. Это может усыпить умы, но не может излечить больного организма. Мы больны. Россия больна, и, что хуже всего, больна духом. Для оздоровления ее одно только средство - освобождение духа в делах веры от вмешательства недуховной власти и возвращение церкви утраченного авторитета. Считаю это главной, существеннейшей, более того - единственной реформой. Не хочу сказать, что когда это будет, то настанет золотой век, но пока этого не будет, все другие реформы - напрасная трата сил.

(…) Перечитывая эти строки, написанные двадцать лет тому назад, и сейчас еще задыхаюсь от тогдашнего угара. Кричит разум, совесть вопиет, и встает на дыбы все внутреннее существо. Ясно становится, что не могла держаться такая ложь; она должна была рухнуть. Но в мире нравственном зло, которое рушится путем уничтожения, а не путем врачевания, приводит к обратному результату - как отражение в воде опрокидывает колокольню; и физический принцип возмещения превращается в нравственный принцип возмездия.

Сейчас мы проходим через период возмездия, и, как всегда бывает, страдает огромное большинство людей неповинных. Против возмездия ополчаться нельзя, его можно только сносить: чем глубже причина, тем неизбежнее последствие. Но возмездия ниспосылаются не ради одного только наказания, а ради возрождения. Условие возрождения - осознание причин, осознание своего греха. Есть ли в нас это осознание? Сомневаюсь. Я думаю, что в этих вопросах если произошел сдвиг, то очень незначительный в смысле численности; опасаюсь, что люди, покинувшие Россию и там, за рубежом, работающие над «восстановлением», понимают это восстановление в цельном смысле этого слова. Боюсь, что, выйдя за пределы родины, они только переменили место и унесли с собой все то самое, чем жили прежде, - без разбора, без проверки, без переоценки. И в поклаже их остались невытравленные зародыши, невырванные корни старых неосознанных грехов, старой, ими не ощущавшейся болезни. Заставить людей ощутить болезнь своего миропонимания, заставить почувствовать присутствие разлагающегося яда в том, из чего они хотят строить, есть обязанность всякого, кто сам - это чувствует. Вот почему счел долгом своим дать место на этих страницах тому, что затемняло нашу жизнь в те минувшие годы, об исчезновения которых столь многие сокрушаются.

Большевизм смахнул все прошлое - с тем хорошим, что в нем было, но и с тем плохим, что в нем было. Сокрушаться об исчезновении хорошего - бесполезная трата чувствительности; но осознание плохого, оценка его и закаление себя в ненависти к этому плохому - есть воспитательный долг тех, кто хочет работать над восстановлением достойного отечества. Не для того большевизм все опрокинул, не для того на месте лицемерия поставил цинизм, чтобы мы на пустом месте этого цинизма восстановляли лицемерие. (…)

Иллюстрация: Михаил Стахович, прот. Иоанн Кронштадтский, Сергей Волконский

Святой Церковью читается Евангелие от Матфея. Глава 18, ст. 18-22; глава 19, ст. 1-2, 13-15.

18.18. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе.

18.19. Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного,

18.20. ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них.

18.21. Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?

18.22. Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз.

19.1. Когда Иисус окончил слова сии, то вышел из Галилеи и пришел в пределы Иудейские, Заиорданскою стороною.

19.2. За Ним последовало много людей, и Он исцелил их там.

19.13. Тогда приведены были к Нему дети, чтобы Он возложил на них руки и помолился; ученики же возбраняли им.

19.14. Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное.

19.15. И, возложив на них руки, пошел оттуда.

(Мф. 18, 18-22; 19, 1-2, 13-15)

Царство Божие есть царство мира и смирения, царство единодушия и любви. Вот почему Спаситель указывает, что прощение наших грехов зависит от нас самих, что суд Божий над нами - в нашей же власти: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе (Мф. 18, 18).

Святой праведный Иоанн Кронштадтский пишет: «Спасение твое в твоих руках, в твоей власти, человек. Будешь прощать другим обиды, погрешности, и тебе прощены будут твои грехи, и ты, со своими частыми прошениями у Бога, не отойдешь никогда от Него бедным, и будешь сподобляться от Него великих и богатых милостей. Ты простишь не многие грехи ближнему, сравнительно с твоими грехами перед Богом, а тебе Бог простит бесчисленные прегрешения».

И так как сила учеников и вообще всех верующих основывается на внутреннем духовном единении верующих между собой и с Богом, то Спаситель научает: Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18, 19-20).

Святитель Хроматий Аквилейский замечает: «Какое значение для Бога имеет единодушие и согласие братьев, мы можем судить по тому факту, что Господь ясно говорит: Отец Небесный даст все просимое, если двое или трое в согласии будут просить. Ничего нет милее Богу, чем мир между братьями; ничего нет лучше, чем единодушие и согласие…»

Слова Христа о прощении обид ближним побудили Петра просить у Него дальнейших разъяснений, а потому он спросил: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? (Мф. 18, 21). Дело в том, что раввины учили, что человек должен прощать согрешающему против него брату три раза. Петр желал, очевидно, стать выше современных ему книжников и считал, что, увеличивая количество прощений до семи раз, он заходит намного дальше в своем великодушии.

Но Господь отвечает совершенно по-другому: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз (Мф. 18, 22). То есть Спаситель указывает, что мы должны прощать людям неограниченное количество раз, прощать постоянно и всегда. Ведь ничто из того, что приходится прощать нам, не идет ни в какое сравнение с тем, что прощает нам Бог.

Когда же Господь пришел в Иудею, к Нему приступило множество народа, в том числе женщины с детьми. Вера народа была настолько велика, что одно возложение Господом рук считалось благословением для детей. Но ученики, стараясь уберечь Христа, не допускали к Нему детей. Увидев это, Господь сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное (Мф. 19, 14).

Блаженный Феофилакт поясняет: «Учит Он и “словом”, говоря, что таковых есть Царствие Небесное, кои имеют расположение детское. Дитя не превозносится, никого не унижает, незлобиво, бесхитростно, ни в счастье не надмевается, ни в скорби не уничижается, но всегда совершенно просто. Поэтому кто живет смиренно и незлобиво и кто принимает Царствие Божие как дитя, то есть без коварства и любопытства, но с верой, тот приятен пред Богом».

Не отвергая младенцев, но с радостью принимая их, Господь научает смиренномудрию и тому, что Царствие Божие необходимо принять в свое сердце с таким же чистым, невинным и непорочным расположением духа, какое бывает у малых, нравственно не испорченных детей.

Как дети полностью доверяют родителям, так и мы, дорогие братья и сестры, должны доверять Господу, преклоняясь перед Его величием, сохраняя способность повиноваться Ему, прощать и просить оставления грехов, с благодарностью и смирением принимая Его бесценную любовь.

Помогай нам в этом Господь!

Иеромонах Пимен (Шевченко)